одному человеку. Она подарила Постоянке большую долгую любовь, а за это отнимает жизнь.
Вот ей, Розе, судьба выделила унылую погоду, как в средней полосе: короткий день, беспросветная зима. На Розе природа сэкономила солнышко любви, поэтому Роза будет жить долго. Она природе не в тягость.
Так размышляла Роза по дороге домой. Она ехала на автобусе, хотя могла бы взять такси. А зачем тратить деньги? У денег глаз нет.
Роза приехала домой. Артемьев оказался дома, несмотря на субботу. Его лицо было желтым, как горчица.
– Что с тобой? – испугалась Роза.
– Не знаю. Я пожелтел… Наверное, что-то съел.
Розе стало ясно: гадалка перепутала. Черная карта относилась к трефовому королю.
Артемьева положили в больницу.
У него определили цирроз печени. А он ничего не чувствовал и не предчувствовал. Любил – и был счастлив. Работал – и был счастлив. Что же явилось причиной болезни? Может быть, подспудная вина… А может, просто компьютер дал сбой.
Казалось, что болезнь можно обмануть.
«Если дружно мы навалимся втроем, то тяжелые ворота разнесем», – сказала себе Роза.
И они дружно навалились: Роза, Людмилочка, полукитаец со своими немереными деньгами, старшая дочь и ее индус со своими целебными лекарствами и травами с самого Тибета.
Роза обеспечивала диетическое питание и возила в больницу. Базар, кухонная плита, кастрюльки, баночки.
Людмилочка – по связям с общественностью. Переговоры с врачами, доставание лучших специалистов, консилиумы.
Полгода семья кипела, как гейзер. Каждый день, каждый день…
Артемьев лежал в хороших условиях. Лечили его хорошо. Везде сплошное хорошо, единственное неудобство – посещения. Он не хотел сталкивать Постоянку с родственниками, и ему приходилось работать регулировщиком. Артемьев каждый раз выяснял: кто, когда, – и переносил Постоянку на освободившееся время. Если жена днем, то Постоянка – вечером. И наоборот.
Но однажды произошел сбой. Постоянка столкнулась с Людмилочкой. Они явились одновременно.
Постоянка растерялась и от страха проговорила:
– Здравствуйте…
– Здравствуйте, – спокойно ответила Людмилочка. – Давайте познакомимся.
– Елена Юльевна, – представилась Постоянка.
– Мила. – Людмилочка протянула руку. Последовало рукопожатие вражеских сторон.
Артемьев смотрел на них слегка отрешенно. У него было мало сил на эмоции – как положительные, так и отрицательные. У него было очень мало энергии, и он ее берег.
Людмилочка знала, что цирроз – это прежде всего слабость. Она быстро попрощалась и ушла, чтобы не мешать.
Людмилочка села в холле и стала ждать. Ждать пришлось не мало. Целый час. «О чем это они? – удивлялась Людмилочка. – После десяти лет знакомства…»
Артемьев тем временем рассказывал своей Елене Юльевне новый замысел. Сюжет – треугольник: Ленин – Крупская – Арманд. Там были захватывающие моменты. У интересных людей и любовь протекает интересно.
– Это не треугольник, – заметила Постоянка. – Квадрат. Ты забыл революцию. Ленин, Крупская, Арманд, революция.
– Точно… – согласился Артемьев. – Без революции это бытовая история. Как у нас с тобой.
– У нас не бытовая, – возразила Постоянка. – Вместо революции у нас литература.
– А… – покивал Артемьев. – Точно…
Они говорили и говорили. И откуда силы брались.
Когда Постоянка уходила, Артемьев сразу засыпал.
Елена вышла из палаты. Людмилочка поднялась ей навстречу. От нее веяло успехом и благополучием. От Постоянки веяло глубокой печалью. Она знала диагноз Артемьева и его прогнозы с точностью до дней.
– Простите… – начала Людмилочка. – Я подумала: зачем вам прятаться?
– Я не прячусь. Я не хочу его огорчать.
– Ну да… Я подумала: мама очень устает. Она не может ходить каждый день. У нее больные ноги. Может, вы возьмете на себя три дня в неделю: пятница, суббота, воскресенье. А рабочая неделя – на нас.
Елена Юльевна выслушала внимательно и бесстрастно. У нее было выражение лица, как у врача, который выслушивает пациента.
График посещений оставался примерно тот же самый, что и раньше. Елена посещала Артемьева в свои выходные. Но ей была оскорбительна легализация графика. Ей РАЗРЕШАЛИ. Более того, ей ПРЕДЛАГАЛИ. Почему? Потому что она неопасна. Артемьев уже не уйдет к ней. Он уйдет только в вечность.
Постоянка молчала. Людмилочка по-своему поняла ее молчание.
– Я понимаю, это нагрузка. Дорога, фрукты – это дорого. Разрешите, я предложу вам триста долларов в месяц.
Постоянка удивилась. Ее глаза сделались круглыми, брови приподнялись.
– Никто не узнает, – заверила Людмилочка. – Я сама буду вам платить. Это наша с вами личная договоренность. Для меня триста долларов не проблема.
– Дело не в деньгах, – сухо сказала Постоянка. – Просто есть вещи, которые не покупаются. И не продаются: Вера, Надежда, Любовь… Я понятно говорю?
– Ну… Извините, конечно, – смутилась Людмилочка. – Я хотела как лучше. Я о вас беспокоилась…
– Обо мне не надо беспокоиться. Подумайте лучше о себе.
Людмилочка пожала плечами. И пошла, пошла…
Людмилочка ехала домой на удобной машине. Машина была высокая, казалась очень надежной.
Она думала о своем друге, полукитайце. Его мать была русской. Имя тоже русское: Саша. Вроде русский человек, а хитрожопый. Азиатская примесь сказывается. С женой не разводится. Детей не бросает. Людмилочке рожать не разрешает. Понятное дело. И чем она отличается от Постоянки? Ничем. Точно такая же Постоянка, только с деньгами. Постоянка двадцать первого века. Сейчас все сместилось: за деньги отбирают жизнь, и любовь можно купить за деньги, и, между прочим, не так уж дорого. И совесть спокойно продается.
Елена Юльевна – реликтовый экземпляр. Ее можно занести в Красную книгу.
Людмилочка вернулась домой в самых противоречивых чувствах. Ей вдруг захотелось бросить полукитайца с его круглым, как тарелка, лицом. Позвонить Ваньке Полозову, с которым она трахалась с девятого класса, и больше ни с кем она не могла повторить этого чувственного фейерверка. Ни с кем и никогда.
Людмилочка поймала себя на том, что завидует Постоянке. Хотя чему там завидовать… Время упущено. Мужик умирает. А больше у нее ничего и нет. Только память. У Постоянки нет будущего, но есть прошлое. Вот что у нее есть. Прошлое. И если расходовать помаленечку, его может хватить надолго. До конца.
– Кушать будешь? – спросила Роза. – У нас сегодня супчик из белых грибов. И пловчик с баранинкой.
– Что? – переспросила Людмила.
– Плов…
– Так и говори: плов. А то пловчик, супчик, как одушевленные. Прямо дети…
Роза исподлобья глядела на дочь. Не понимала, чем та недовольна. Для Розы любить – значило накормить. А что еще?
Елена рассчитывала отложить себе на туфли. Но ничего не вышло. Все деньги уходили на такси.
У нее не было сил добираться на общественном транспорте, полтора часа в один конец с тремя пересадками. Больница находилась за городом. Там лежали номенклатурные работники, имеющие собственные машины с шофером.
Елена брала такси – это тоже машина с шофером.
Она приходила к Артемьеву. Вынимала из сумки бутылочки со свежевыжатыми соками. И обязательно цветы. Цветы слабо благоухали. Звали к жизни.
Артемьев был равнодушен ко всему. Ни цветы, ни соки его не радовали. Его глаза были повернуты в глубь тела, в котором происходило что-то неотвратимое и от него не зависящее.
Елена гладила Артемьева по голове, по лицу, как своего сыночка. А он только моргал. Его голубые глаза оставались печальными и одинокими.
Елена знала как врач, что происходит в глубине его тела. Рабочие клетки печени стремительно замещаются соединительной тканью. Поле зарастает чертополохом.
Если бы можно было остановить процесс или хотя бы замедлить. Но цирроз – на третьем месте после онкологии и сердечно-сосудистых заболеваний. Палач номер три.
Артемьев не говорил о смерти. И о любви тоже не говорил. Его жизнь заканчивалась. Позади остались страсти, книги, успех. Где-то отдельно от него жили своей жизнью дочери. А он сам как будто не жил на белом свете. Так быстро проскочила его жизнь. Одиночная ракета вознеслась в небо, поискрила, да и погасла.
Роза пришла во вторник. Это был ее присутственный день. Кровать стояла без белья.
Роза отправилась в ординаторскую. Спросила:
– Куда вы перевели Артемьева?
– Сядьте… – предложила лечащий врач.
Роза осела на стул.
Шофер Саша не ждал хозяйку возле больницы. Отъехал полевачить.
Роза отправилась домой на метро.
Артемьева хоронили по первой категории. Гроб выставили в Союзе писателей.
Народу пришло неожиданно много. Это удивляло, потому что начиналась эпоха большого равнодушия. Стало ясно: Артемьев сказал что-то очень важное о своем времени. И люди были благодарны и пришли попрощаться. Не поленились.
Елена тоже пришла. Стояла скромно, в сторонке.
Ей было важно увидеть лицо Артемьева. Он умер без нее, ночью. Елена хотела понять: мучился ли он перед смертью, было ли ему больно. И она вглядывалась, не отрывала глаз, искала черточки страдания. Но лицо было абсолютно спокойным, светлым и красивым. Казалось, будто он легко и доверчиво шагнул в неведомое. Переступил черту.
Елена не плакала. Она мысленно держала Артемьева за руку. Не удерживала, а вела…
Он был большим ребенком, доверчивым, по-детски жадным, по-детски любопытным. Он и был ее ребенком. А еще он был ее Мастером. И только с ним она была ТАЛАНТЛИВА. Как скрипка в руках Паганини.
Роза надела шляпу с полями и обвила ее черным гипюром. Получилось красиво. Роза сидела на почетном месте возле гроба, но зорким взглядом углядела в толпе всех его похихишниц. Их было не меньше пяти штук, не так уж и много. По одной на пятилетку.
Похихишницы толкались жопами, клали цветы, норовили протолкнуться поближе к гробу, попасть в телевизионную камеру.
