Пророк Илья, праздновавшийся 20 июля, являлся повелителем грома и молнии и хранителем сена.
Св. Серафим Саровский, день которого приходился на 19 июля, был покровителем медведей, почему на всех его иконах полагалось по закону церковной живописи изображать медведя, жившего в келье этого подвижника в Тамбовской губернии.
Кстати добавлю, что на древнерусском языке названия месяцев имели следующие наименования: январь — просинец, февраль — сечень, март — сухий, апрель — цветень, май — травень, июнь — изок, июль — червец, август — серпень, сентябрь — зерень, октябрь — листопад, ноябрь — грудень, декабрь — студень.
Зимы в старое время, по их продолжительности и непогоде, также имели особые народные наименования. Так, у нас в Курской губернии зима, когда на Крещенье случались дожди и оттепель неожиданно нападала на середину зимы, носила название «зимы‑хавроньи». Зима, которая во весь свой сезон бывает непогожая, носила название «зимы‑курицы», так как она подобно курице прибегала и так же уходила. Тёплая зима, во время которой даже беднота, не имеющая шуб, не мёрзла, называлась «сиротской». Зима ясная и погожая, и в то же время с крепкими морозами, носила название «зима‑кочеток» и считалась полезной для урожая, человека и скота. И наконец, хотя и редко, но выдавалась «зима‑жеребец», которая начиналась рано, кончалась поздно, отличалась сильнейшими холодами и обилием снега, и её признаком было то, что от мороза из ворот выскакивали гвозди. В такие зимы обыкновенно замерзало на Руси в полях и на дорогах много народа.
Охота и природа
Четыре времени года в деревне
Из всех четырёх времен года я, как охотник, любил больше всего осень — сезон скитаний и бродяжничества. К Покрову в нашей Курской губернии сады уже насквозь пропитывались запахом спелых яблок. У шалашей сторожей, на свежей соломе они лежали грудами, румяно-крапчатые, жёлтые и матово- белые, знаменитая курская «антоновка». Садовники вязали рогожные бунты, грузили телеги.
Завтра «Спас-праздник» и яблоки впервые шли на базары.
Кучка деревенских мальчишек и девочек, босоногих, в разноцветных рубашонках, обсели, как стая воробьёв, вороха с «падалками». Кто из них принёс копейку, кто пяток яиц, кто отчаянно пищавшего цыплёнка с голой шеей. Падалки, по обычаю, поступали во владение сторожей, и потому все доходы с ребячьего аппетита шли в их карман. Тут же несколько баб выбирали для себя гнилые, уверяя, что «они хоть и прелые, а сладкие, с кваском».
С каждым днём всё больше редело в садах и рощах. Клён осыпал дорожки жёлтыми звёздами опавших листьев. Забуревал лист и на яблонях, и по густым купам ракит словно брызнуло сединой.
Сухо и ясно в воздухе. Никогда не были так красивы наши старые сады, переливаясь всеми оттенками цветов, никогда не бывали так дороги последние запоздавшие остатки замирающей на зиму природы. Лето окончательно уступило сытому румянцу осени. Красные гроздья рябины, шиповника, калины и барбариса горели ярким пламенем среди потускневшей зелени. В траве, на деревьях и на небе преобладали красноватые оттенки. Наступала настоящая «красная осень».
Улетали из садов иволги и горлицы, редко можно было заметить какую-нибудь запоздалую птицу. Было что-то прощальное и трогательное в русском осеннем пейзаже: последняя догорающая яркость красок, последняя жизнь в поле, последнее тепло. Колорит осени особенно гармонировал и мягко ласкал глаз, всё в нем принимало мягкий пастельный тон: избы, лес, трава и дали. Этот золотисто-коричневый колорит мы видим на картинах старинных мастеров. В пруду вода особенно чиста и прозрачна, как жидкий хрусталь, едва гнётся его зеркальная поверхность, на которой жёлтый лист плавает сверху, не погружаясь в этот голубой хрусталь. Облик садов, камышей и мельницы отражаются в воде словно живые.
А дали!.. Словно стали незнакомыми привычные дали родных мест. Всё в них теперь туманно-голубое, мягкое, ласкающее глаз. Видны места, которых давно не было видно за стенами зелени и густой листвой деревьев. Светло в них, широко и пусто. Курятся в дали степи лишь дымки пастухов, да по жнивьям кое-где ещё бродят стада овец. Жизнь с каждым днём всё больше уходит с полей к деревням и гумнам.
Жестокий холодный ветер не переставая начинал дуть в конце октября через пустые, почерневшие поля, обивая последний лист, изгоняя последнюю птицу, наводя тоску на душу человека. Скотина больше не выгонялась в поле, оно пустело окончательно, обезлюдевало, и только седые бурьяны на межах одиноко колыхались по ветру. Высоко в холодном воздухе тянулись на юг журавли. С мерным жёстким скрипом, не спеша, махали они своими большими крыльями, вытянувшись друг за другом косым треугольником.
Хотя по пословице «Введенье ломает леденье», однако и на Введенье зима не сдавала. С декабря начинались страшные морозы. «Варвара приходила с молотом, Микола с гвоздем». «Варвара мостила, Микола гвоздил».
К Варвариному дню щигровский мужик уже верил, что зима «стала», и что «открылся путь». Бородатые красные рожи в полушубках и овчинных тулупах, плотно подпоясанные, закопошились по всем сёлам и деревням. По большому одиннадцатисаженному шляху, по которому ещё Батый ходил громить московское соломенное царство, двигались обозы с рогожными тюками, с высокими крашеными дугами, с толстоногими коренниками. Начинались ярмарки в Курске, Тиме, Щиграх и Коренной. Поползли из своих голодных лесов полехи в наши хлебные места с досками и брёвнами.
Наступали, наконец, ясные и синие морозные дни, с глубоким рыхлым и скрипучим снегом, с чёрными галками на ракитах, те дни, когда Русь особенно кажется Русью, когда русская печь, русский тулуп, русский самовар и русская водка делались особенно понятными. Таких дней не знает и никогда не узнает иностранец, русский же человек, привыкший к ним, делается от них только веселей и разговорчивее, похлопывая рукавицу об рукавицу, да перетоптываясь с прибаутками на месте, чтобы «пятки к снегу не пристали».
После Николы начиналась у нас настоящая зима с холодами. Народ терпеливо переносил никольские морозы, зная, что за ними придут другие: сначала филипповские со Спи– ридона-поворота, когда «солнце поворачивается на лето, а зима на мороз»; потом рождественские; потом крещенские — самые лютые, а там сретенские, когда «зима с весной встречаются», афанасьевские; пока не придут «Сороки». От «Сороков» остаётся всего сорок последних морозных дней, а там тепло.
Уже с Евдокеи «навозные проруби» начинает показываться весна. На Евдокею уже «курица у порога воды напивается». В Сороки жаворонки должны прилететь, с Алексея Божьего человека «с гор потоки»; потом, смотришь, и Красная горка — холмы зеленеют. Какая будет погода на Красную горку —такая и всё лето, на неё же замечают, можно ли сеять гречиху или нет. В апреле, по народной поговорке, «земля преет», а на Руфа — земля рухает и все оттаивает, начинается весна.
Уже после Благовещения в наших местах чувствуется начало весны. Могучее, но мягкое дыхание несётся с юга на широких, упругих крыльях и уносит обессилевшую зиму. Один день сделал то, чего не могли сделать недели оттепели. Целые поляны, целые горы сразу обнажались догола. Певучие потоки, искрящиеся весёлыми огоньками весеннего солнца, с блеском, бульканием и журчанием неслись
