Кстати, игра черными ведется активно всеми фигурами. Каждый из масочных героев вносит свою лепту в сокровищницу афоризмов. «И вообще я имею смелость посоветовать вам никогда и ничего не бояться. Это неразумно», - это Коровьев. В этих высказываниях прорывается голов автора. Какой маске доверить тот или иной афоризм зависит только от ситуации. Как в комедии дель арте мы смеемся над репризами Брегеллы, Пульчинеллы и Панталоне в равной степени остроумно обыгрывающих ситуацию, так и у Булгакова, каждый из масочных персонажей сохраняет иронический «глаз» и единую фокусированную «платформу» оценочности. От этого иногда возникает эффект эхо. Например, в сцене проверки Маргариты звучит воландовское: – Так и надо! - что тут же подхватывается свитой:
- Так и надо! - как эхо, повторила свита Воланда.
- Мы вас испытывали, сказал Воланд, - никогда и ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут.
Реплики как бы перекочевывают от одного масочного персонажа к другому. Законы карнавализации допускают и это. Но то, что это, собственно авторские мысли, сомневаться не приходится. Получается, что автор, находящийся в кулисах, время от времени выглядывает из них и подмигивает читателю или выходит на авансцену со своими лирическими отступлениями.
У кота Бегемота, конечно же, есть литературные предшественники. Это ученый кот Мурр из знаменитого романа Э Т. А. Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра». Вот какую характеристику этому персонажу дает один из героев романа маэстро Абрагам: «Я знаю одно, что кот Мурр – самое потешное существо на свете, настоящий полишинель; к тому же он вежлив и благовос-питан, непритязателен и неназойлив…» (Э. Т. А. Гофман Собр. Соч. в 6-ти т.т. М. 1997., т. 5, С. 29). Но кот Мурр у Гофмана – утрированно романтический пер-сонаж, а Бегемот – комедийный, театрально-масочный. И он скорее не полишинель, а пульчинелла.
На актерскую природу персонажей свиты Воланда указывает А. М. Смелянский (Смелянский1989). Е. А. Яблоков пишет по этому же поводу: «Выступая как персонификация культурных представлений человечества, «потусторонние существа» в булгаковских романах сами напоминают актеров, исполняющих роли потусторонних существ: они неизбежно «театральны», «оперны», «опереточны», полусмешны-полусерьезны» (Яблоков 2001: 156). То, что эти герои повторяют сценические ходы, взятые из «Турандот» в постановке Е. Б. Вахтангова, отмечалось многими исследователями (Е. А. Яблоков, И. Е. Ерыкалова, А. М. Смелянский). Однако назвать «опереточными» маски героев никак нельзя. Они, безусловно, смешны, но очень серьезны при этом – особенность булгаковской эстетики смеха.
Только Бегемот позволяет себе просто дурачиться и кривляться. Он с удовольствием каламбурит, обыгрывает чужие реплики, доводит Волнада и Азазелло до приступов потешной ярости, несет чепуху, но при этом забавную чепуху. Одно вранье об охоте на тигров чего стоит – вранье «от первого до последнего слова»! Своего рода искусство.
Адекватное отношение к маске Кота в романе демонстрирует только Мастер, обращаясь к Коту-Бегемоту на ВЫ и понимая, что перед ним «не очень-то кот». Он дезавуирует масочную природу персонажа, произнося вошедшее в арсенал прецедентных фраз «Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот…». Эту реплику тут же обыгрывает Бегемот, пуская в ход каламбур: - Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта.
Обыгрывание реплик, подача в смеховой форме реприз, каламбуров, конечно же, рассчитана на публику. Самая простая модель обыгрывания - это утрированное обыгрывание чужих реплик:
- Я так взволновалась! – воскликнула Маргарита. - Это случилось так неожиданно.
- Ничего в этом нет неожиданного, – возразил Азазелло, а Коровьев завыл и заныл:
- Как же не взволноваться? У меня самого поджилки затряслись! Бух! Раз! Барон на бок!
- Со мной едва истерика не сделалась, добавил кот, облизывая ложку с икрой.
В приведенном отрывке полилога партии Коровьева и Бегемота – это партии пересмешников обыгрывающих реплику Маргариты в смеховом ключе. Причем каждая последующая реплика усиливает смеховой эффект благодаря выраженному преувеличению переживаний и чувств. Этот прием передразнивания – излюбленный прием Бегемота.
Бегемот ведет смеховые словесные дуэли то с Геллой, то Азазелло, который с удовольствием ему подыгрывает, напуская на себя потешную ярость. Строго распределенные амплуа и ролевые партии придают этим словесным поединкам известную долю театральности.
Задача любого шута – привлечь к себе внимание, подать вовремя шутку, каламбур, репризу, разрядить обстановку, «пустить» серьезный разговор в шуточное русло, при этом вовлечь в смеховую ситуацию как можно больше народа. Поэтому так органично Бегемот выглядит в роли артиста в варьете. Эту роль шута при господине, к которому нужно обращаться «мессир», как к средневековому вассалу или знатному вельможе, Кот-Бегемот исполняет замечательно.
Претензии кота на светскость и галантность, выражающиеся не только в стремлении соответствовать бальному этикету внешне (галстук, оперный бинокль и пудреные усы), но и проявляющиеся в мурлыкающих интонациях этикетных приветствий на балу (Я бесконечно счастлив, граф!; Мы рады! Какой грандиозный размах!) а также в «умении» вести себя за столом в обществе (сиживал за столом, не беспокойтесь, сиживал), придают образу чисто комический, «разряжающий» обстановку драматизма колорит.
На балу кот выступает как один из распорядителей вместе с Коровьевым. Кстати, демон Бегемот в аду отвечает за пиршества, что, несомненно, отразилось на решении образа. Кот постоянно вертится около стола, покушается на съестное. Чаще всего мы видим его жующим. Мы видим его закусывающим в квартире Степы Лиходеева, объедающимся на балу, пожирающим мандарины, шоколад с оберткой и селедку в торгсине, обедающим с Коровьевым в Грибоедове и оттуда же уносящим семгу. При этом он не пропускает случая прихвастнуть. Поза обиженного недоверием окружающих – поза игровая по своей природе, позволяет ему затевать шутовские словесные перепалки.
Налет галантности легко слетает с кота, когда он общается с «визитерами».
Сам отбор визитеров весьма интересен и характерен. Это взяточники-чиновники, родственники, желающие завладеть собственностью покойного Берлиоза, сегодняшним языком говоря «престижной недвижимостью в центре Москвы» (Поплавский), это доносители и предатели (Могарыч), воры и скаредники (буфетчик Соков), тайные развратники и бюрократы (нижний жилец Маргариты – Иван Николаевич) и, конечно же, шпионы-доносители (барон Майгель). С ними Бегемот разыгрывает интермедии допросов.
В этом случае Кот напускает на себя суровость, что, само по себе прелестно комично. Кот, сурово спрашивающий у приехавшего Поплавского, в каком отделении ему выдали паспорт. Чем не милиционер! Та же манера говорить с человеком сверху вниз, тот же тон полуугрозы, полуприказа.
Важный назидательный тон Бегемота, пускающегося в рассуждения о справедливости и логике, вообще очень напоминает рассуждения ученого кота Мура с поправкой смеховой природы этой «важности». Олитературенность демонических персонажей, о которой писали многие исследователи, вполне согласуется с их масочной природой.
Игровая природа маски Бегемота особенно ярко представлена в бальных сценах (в сцене игры в шахматы, в сцене вранья, которое «вранье от первого до последнего слова») и в сцене ареста, в которой Коту отводится смеховая роль диверсанта, отвлекающего своими приемами внимание сотрудников ОГПУ.
Смеховая пародийная дуэль Кота с сотрудниками ОГПУ замечательна тем, что даже при многократном численном преимуществе нападающие не могут реализовать свои намерения, поскольку стрельба оказывается недействительной – пули не берут, а сеть не лезет из кармана. Эта шуточная дуэль, тем не менее, драматургически обыграна как настоящий поединок. Пока атакующие не поняли, что пальба из маузеров «недействительна», и взять чревовещательного кота не представляется никакой возможности, поединок происходил по дуэльным правилам: обмен выстрелами, «ранение», «последняя воля». Так называемое «свинское притворство» переводит дуэль в Бегемота, изображающего умирающего дуэлянта, в смеховой план. Еще один ритуал пародируется в карнавальной стихии романа, на этот раз светский. Автор, высмеивая интеллектуальный уровень и «серьезность» намерений представителей власти, подчеркнутой численным перевесом нападающих (с десяток вооруженных до зубов гепеушников на одного кота), подводит читателя к мысли о том, на чем держится эта власть.
Ритуальная реплика: «Вызываю вас на дуэль!», - разумеется, произносится в виде шутки, но саму ситуацию комедийной не назовешь. Атмосфера практически бандитского налета на квартиру производит впечатление полной бесконтрольности действий соперничающего с нечистой силой ведомства. Вот оно, то ведомство, которое претендует на всесилие и всезнание, именно оно принимает вызов еще более могущественного ведомства в романе... Дуэль, правда, оказалась словесной, пародийной, глумливой со стороны Кота. А какая же дуэль еще возможна с не признающими никаких правил и прав, кроме права силы, органами? Издевка – единственное, что можно противопоставить грубой и не выбирающей средств силе. Совершенно сбивающая с толку нападающих игровая установка Кота, обозначающаяся с реплики: «Сижу, никого не трогаю, починяю примус…», - снимает напряжение. Игра, которая, правила которой, не принимаются и не могут приняться другой стороной, ведется котом в одиночестве. Партия умирающего и покинутого другом дуэлянта разыграна им по всем правилам искусства:
Все кончено, - слабым голосом сказал кот и томно раскинулся в кровавой луже, - отойдите от меня, дайте мне попрощаться с землей. О, мой друг Азазелло! -- простонал кот, истекая кровью. – Где ты? – Кот завел угасающие глаза по направлению к двери в столовую. – ты не пришел ко мне на помощь в момент неравного боя. Ты покинул бедного Бегемота, променяв его на стакан – правда, очень хорошего коньяку! Ну что же, пусть моя смерть ляжет на твою совесть, а я завещаю тебе мой браунинг…
Обращаясь к людям, не знающим не только кодекса дуэльной чести, но просто чести, он апеллирует к «лучшим человеческим чувствам» - к уважению, гуманизму…
А это уже не «валяние дурака», не просто игра, это повод для размышления вдумчивому читателю…
Каждый из масочных демонических персонажей ведет свою линию, использует свои методы в глобальном авторском замысле осмеяния социального зла. Буффонадная игра- глумление Бегемота, ирония и глумливое же надувательство Коровьева-Фагота и незамысловатая агрессивно-порицающая позиция Азазелло создают ансамбль «виртуозов», потрясающих обывательское сознание.
Роль примуса как аксессуара точно определил в своем исследовании А. Зеркалов: «Дело Бегемота – поджоги. Для них он и снабжен примусом, а нехорошую квартиру он поджигает один» (Зеркалов 2004: 110). Кстати, огонь еще в ведической мифологии считался первоисточником стихий. Магическая сила огня как очистительного магического «духа» использовалась во всех религиях и культах. Так что примус не только яркая примета московского быта 30-х, но и символ адского пламени, которым управляет по своему усмотрению этот загадочный персонаж.
Похищение голов – что может быть невиннее этого занятия? Бегемот производит это с легкостью. Голова Берлиоза, как было замечено, была использована в ритуальных целях. А похищенная голова чиновника Прохора Петровича? А оторванная голова конферансье Бенгальского? Можно ли сказать, что в поучительных целях, если ничему они научиться уже не могут? Так в романе встречается еще одна натурализованная метафора – «заложить голову черту», которая обыгрывается в приведенных выше сценах.
Обаятельный, шут гороховый, притворщик, похититель голов, лгун – таковы характеристики и ролевые амплуа, отраженные в поручениях масочного персонажа. На протяжении повествования он меняет свои амплуа, представая то похитителем голов, то поджигателем, то шутом и затейником при господине. Свои амплуа Кот-Бегемот исполняет так, что за дуракавалянием прорисовывается недвусмысленное отношение к объекту шуток, причем с максимальным диапазоном этого отношения – от почтительного (Воланд, Маргарита, Мастер) до полного презрения (Бенгальский, Прохор Петрович, Поплавский, Лиходеев, Могарыч, Майгель).
Азазелло, как точно подметил А. Зеркалов – пародия на уличного хулигана – характерная примета жизни 20-х – 30-х. Он пишет: «Сатане служит могущественный дьявол, которому дан облик уличного бандита. «Разбойничья рожа», желание показать себя состоятельным человеком, претензии на европейский стиль одежды и в то же время выдающая отсутствие вкуса (котелок, лаковые башмаки, яркий галстук, добротный пиджак) манера одеваться характеризуют этого персонажа.
Манеры Азазелло соответствуют его внешнему виду. «Надавать администратору по морде, или выставить дядю из дому, или подстрелить кого-нибудь, или какой-нибудь еще пустяк в этом роде, это моя прямая специальность», - без обиняков говорит о себе герой. Предпочтение энергических действий разглагольствованию, речь, представляющая собой открытые инвективы и угрозы, - таков нехитрый репертуар составляющих этого масочного персонажа.
Специфический уличный жаргон, как подмечает Зеркалов у Азазелло, а на самом деле просторечие: «дура», «паразит», «гад», «сперли», «надавать по морде», «убить упрямую тварь» выдают социальные характеристики героя. Соответствующие просторечные выражения: До ужаса ловко сперли; Дай сюда портфель, гад! - ярко иллюстрируют речевые характеристики масочного персонажа, они характерны для представителей городских низов и преступного мира. Даже гнусавость – это специфическая характеристика блатного языка, получившая особую популярность в мире «блатных» и составляющая характерную особенность этого особого языка, называемого «феней». Иными словами, язык Азазелло – это язык уличной шпаны.
