— Двадцать третье апреля шестидесятого года?
— Ну да.
Значит, ничего не закончилось. Или как? Засыпаю, глаза сами закрываются.
— Как я сюда попала? — спрашиваю я младшую медсестру, когда она приносит обед.
— На «скорой».
Приходят Юнис и Кармен.
— Гораздо лучше выглядишь, — отмечает Юнис и утыкается в мою карту, будто понимает, что там написано.
— Как я сюда попала, Юнис? Что со мной случилось?
— На тебя упало дерево.
— На меня упало дерево?!
Эта старая бузина у вас за домом. Она сгнила, твой папа ее рубил. Упала не туда. Очень ветрено было.
— И к тому же в твой день рождения, — соболезнует Кармен, пытаясь затянуться сахарной псевдосигаретой.
— Думали, ты умрешь, — продолжает Юнис, — подарили тебе поцелуй жизни.
— Хорошо, что не смерти, — мудро кивает Кармен.
— Спасатель?
— Нет, Дебби.
— Дебби?
— Дебби.
У постели сидит Одри, мне приветственно сияет чудесная улыбка-полумесяц.
— Мистер Бакстер? — спрашиваю я, и улыбка прячется за тучкой.
Миссис Бакстер не убивала мистера Бакстера, он самоубился, старым армейским револьвером отстрелил себе макушку. Депрессия, постановило следствие, из-за грядущего выхода на пенсию. Одри и миссис Бакстер обнаружили тело в кабинете и, понятно, впечатлениями делятся весьма подавленно.
Мистер Рис в этой альтернативной версии событий остался с нами, и Пес тоже («Однажды возник на пороге», — говорит Чарльз, так что здесь все по-прежнему). А вот младенца не существует. Куда он делся? (Откуда взялся?)
Хилари и Ричард, хвала небесам, живехоньки, как и Малькольм Любет. Увы, в городе его нет — сел в машину и отчалил в будущее. Бросил университет, бросил все и уехал.
— Куда?
— Да кто его знает? — пожимает плечами Юнис. — В полиции говорят, бывает сплошь и рядом. Люди берут и уходят от своей жизни. — Да уж, бывает.
Реальность вроде та же, и однако… не та. Это мой коматозный мозг, значит, шутки со мной шутил, а никакое не время? Да, подтверждает невролог. Хотя, вообще-то, любезно сообщает мне Винни, у меня немало симптомов мухоморного отравления, особенно глюки и мертвецкий сон. «Много странен», как сказала бы миссис Бакстер.
Видимо, реальность, как и время, — штука относительная. Не исключено, что реальностей много — то, что видишь, зависит от того, на чем стоишь. Скажем, смерть мистера Бакстера, — может, есть и другие версии. Вообразите…
Для месячных еще не время. У Одри их не было — дай-ка вспомню, соображает миссис Бакстер, — да уж месяца три. Миссис Бакстер думала, это потому, что Одри такая худенькая и слабая, еще ведь девочка совсем. Так врачи говорили. Позднее взросление. Отсюда нерегулярность.
А потом видишь, как она съежилась в углу спальни, точно бедное малко животно, только бы сбежать от боли побыстрее. И не разберешь, что это ребенок, кровавое месиво трехмесячного выкидыша. Миссис Бакстер их навидалась. Сама не одно дитятко потеряла на таком сроке. Только Одри сохранила, а теперь папочка вон чего с ней учинил.
Поначалу миссис Бакстер не верилось — как он мог так поступить? Но в глубине ее души тихонький голосок почти неслышно прошептал: да, это похоже на папочку.
Миссис Бакстер готова была глотку себе перерезать посреди Глиблендского рынка — пускай все поймут, что она не защитила бедную малка Одри, пускай все увидят, какая она плохая мать. Но если она и плохая мать, из него отец гораздо хуже.
Одри уложили в постельку, как маленькую, с одеялами, грелкой и аспирином, а миссис Бакстер в кухне готовит папочке чай. Грибной суп, его любимый. Очень старательно варит папочке суп, режет лук на маленькие луны, переворачивает его в кипящем желтом масле. Аромат масляного лука наполняет кухню, через открытую дверь выплывает в апрельский сад. Миссис Бакстер стоит у плиты, глядит на сирень за окном — после утреннего ливня лиловые цветы еще влажны и тяжелы.
Когда новорожденные луковые луны желтеют и размягчаются, миссис Бакстер добавляет грибы, молодые нераскрывшиеся культивированные грибочки, вымытые и порезанные на четвертинки. Когда они пропитываются маслом, она кладет крупные плоские грибы, что растут на краю поля, где лошади и леди Дуб, громадные шляпки с жабрами, бурые, землистые. Переворачивает сочные куски, пока не размягчаются, а потом сыплет оливковые грибки — они тоже растут в поле, но встречаются гораздо реже, это папочке от миссис Бакстер угощение, грибной суп по ее особому рецепту.
Она помешивает и думает об Одри в детской постельке, о том, как в эту постельку забирается папочка. Добавляет в кастрюлю воды, много не надо, солит слезами и посыпает перцем. Накрывает крышкой и оставляет томиться.
Когда суп готов, миссис Бакстер прокручивает его в блендере кухонного комбайна «Кенвуд», получается суп-пюре, и она его по частям выливает в красивую чистую кастрюльку. А когда весь суп стал пюре, добавляет хереса («само малко»), полпинты сливок и оставляет на плите, чтоб не остыл. Это до того особый суп, что миссис Бакстер делает к нему хрусткие золотистые кубики крутонов, кидает их в тарелку, посыпает горстью петрушки.
— Мм, — говорит мистер Бакстер, входя в кухню и снимая велосипедные защипы со штанин, — вкусно пахнет.
Миссис Бакстер не привычна к его комплиментам и вспыхивает как маков цвет.
Мистер Бакстер с наслаждением поглощает суп. Ест он один, в столовой, под шестичасовые новости по радио. После супа миссис Бакстер подает ему бараньи отбивные с пюре и мятным горошком, а на десерт золотистый горячий бисквит с сиропом, в озерце желтого заварного крема «Бёрдз».
— А ты почему не ешь? — спрашивает он, и она отвечает, что перекусит попозже, у нее весь день голова раскалывается и вообще она «раздразнителна»; папочка не сочувствует, ему даже неинтересно.
Миссис Бакстер несет бисквит Одри и кормит с ложечки, точно Одри снова малышка. Дает ей чашку горячего молока и две таблетки своего снотворного.
Уже темнеет, и мистер Бакстер уходит наверх в кабинет ставить оценки.
Миссис Бакстер моет все кастрюли и сковородки, чистит их отбеливателем и металлической мочалкой, моет кухню, все протирает горячей водой с «Флэшем». Дает кошке молока в блюдечке, садится за стол и выпивает чайку.
Она уже слышит, как мистер Бакстер стонет и блюет («изригвам») в туалете наверху. Пожалуй, она выпьет еще чайку, а потом сходит глянуть, как у него дела. Дела у него не ахти — он в агонии извивается на полу, лицо страшного цвета, мышцы свело. Он выплевывает неразборчивые слова, и миссис Бакстер встает на колени, чтобы расслышать.
— Что такое, папочка?
Он, видимо, интересуется, что с ним творится, и миссис Бакстер очень мягко объясняет, что это, наверное, подействовали бледные поганки.
Мистеру Бакстеру не полегчает, от особого супа миссис Бакстер не бывает противоядия, поэтому она
