Ферик кивнул, довольный ответом.
— Порядок. — Он отпил вина. — Это оставляет только одну возможность. Пескаторе.
— Что? — Предположение казалось нелепым. — Карло?
Ферик достал из кармана конверт и положил на стол:
— О содержании записей знают четверо. Ваш приятель в Нью-Йорке, который, по вашим словам, не смог бы вовремя получить их, чтобы организовать налет на институт. Вы и мисс Трент, которая явно не в счет. Остается только Пескаторе.
— Это невозможно. Карло…
Ферик подтолкнул Ксандру конверт:
— Я нашел его у нашего лысого друга в институте. Очевидно, профессор был не таким молчуном, как вы думали. Это записка, где подробно указано, как найти собрание Данцхоффера. Вы, без сомнения, узнаете почерк и подпись.
Ксандр уставился на бумажку с каракулями.
— Занимает мысль, — добавил Ферик, — а известно ли синьору Пескаторе о том, где обитает ваш приятель Ганс?
Новый Орлеан. 4 марта, 15.31
Ноги горели, руки ломило. Несколько раз за последние четыре часа он погружался, отдавая тело на волю течения, пока хватало воздуха в легких; моменты передышки, а потом вновь поднимался к пирсу. Лишь однажды он позволил себе уйти слишком глубоко (внезапно охватило ощущение, будто теряет сознание) и яростным усилием выбрался-таки на поверхность. Корчась и дергаясь, он едва не сбил радиодетонатор с пояса. Он и без того сплоховал: четыре заряда так и не заложены. Потерять детонатор — о таком и помыслить нельзя.
Полчаса назад он готов был уйти. Но подошел небольшой танкер, потом началась разгрузка: уйти стало невозможно. Теперь же, когда урчание моторов последних грузовиков затихло на дальнем конце причала, солдат Эйзенрейха медленно выплыл из своего логова. Держась кромки пирса, поплыл к середине Миссисипи. Добравшись до конца бетонной стенки, глубоко нырнул, помогая себе ластами уходить все дальше и дальше от света над головой. Через минуту он показался на поверхности в доброй сотне ярдов от пирса.
Сквозь зыбь было не пробиться. С полминуты он просто держался на воде, пытаясь набраться сил, чтобы снова нырнуть, когда всего ярдах в двадцати от головы услышал перестук двигателя. Дозорный катер береговой охраны. Судьба была немилостива к нему.
Он нырнул, руками и ногами пробиваясь сквозь течение; вновь единственной надеждой стал пирс. Но силы вышли, мышцы от неожиданного напряжения сводила судорога. Он чувствовал, как его выносит на поверхность, еще секунда — и солнце полоснуло лучами по лицу.
Он понимал, что станут думать, вытаскивая его из воды: перепуганный признательный спасенный. Водолазное снаряжение и детонатор, однако, быстренько изменят картину. И вызовут вопросы, на которые он не смеет отвечать.
Слова промелькнули в голове, и он медленно стал тонуть. Сорвал с пояса детонатор и набрал код.
Он не почувствовал ничего, когда вода вокруг взорвалась пламенем.
Сквозь облачный покров проблескивали звезды, время от времени вспышки огоньков озаряли полоску изрезанной германской земли вдали за городом. Звуки запоздалой попойки разносились по улице, по которой брели Ксандр с Фериком. Прямо перед ними Шлосс-плац, некогда обитель саксонской знати в Вольфенбюттеле, выступал из мглы, подавляя не менее внушительный Зюгхаус, трехэтажный куб из камня и дерева, который отбрасывал зловещую тень и казался вовсе не подходящим для того, чтобы приютить одну из крупнейших библиотек в Европе. Напротив, через мощенную булыжником улочку, высилось изысканное здание-соперник. Библиотека герцога Августа радовала глаз своим куда более величественным обличьем. Но именно в Зюгхаусе, припоминал Ксандр, следовало искать наиболее ценные книги и именно там он провел большую часть лета шесть лет назад.
Именно там, на третьем этаже, в «Лесунгциммер», отделе редких книг, он познакомился с Гансом, высоким «книжным червем», которому, казалось, едва хватало кожи, чтобы прикрыть бесконечно длинные руки и ноги. Ксандру никогда не забыть первый взгляд ледяных голубых глаз, заглянувших ему через плечо, пока он листал какую-то рукопись, улыбку, которая расползлась по лицу старика, когда тот уговаривал Ксандра спуститься в маленькую столовую и при этом рассказывал о своем коллеге, давно умершем, последнем реставраторе книги, которой ныне вновь понадобилась реставрация. Ксандр, подкрепляясь кофе, в течение нескольких часов слушал полные дотошных деталей рассказы Ганса о самых необычайных находках за время его долгой карьеры. Радостное волнение, звучавшее в голосе этого человека, напоминало Ксандру о ком-то, кого он слишком хорошо знал. С самого начала они превосходно подошли друг другу.
Потом они продолжали встречаться, чаще всего по вечерам, только затем, чтобы хоть чем-то оживить свою довольно однообразную жизнь: когда пивом, когда сладостями, а однажды — так уж захотелось! — поездкой на выходные дни в Берлин, где Ганс не был с войны. Как и многие, он держался от столицы подальше, не желая марать облик, оставшийся в памяти с детских лет. Неделя настойчивых уговоров Ксандра и напоминание о том, что город вновь стал единым целым, в конце концов сломили решимость Ганса. Три славных дня в Берлине. Подарок, раннее немецкое издание «Государя» Макиавелли, стал способом выражения благодарности.
Вернувшись в Вольфенбюттель, они продолжали дружить, всего раз, насколько запомнилось Ксандру, разговорившись на тему, не имевшую отношения к книгам. Как-то Ксандр пригласил Ганса к себе, в пансион Генриха Тюбинга, где хозяин устроил в честь уважаемых гостей королевский пир. «Два таких ученых мужа! — воскликнул Тюбинг. — Для меня честь услужить вам».
Вот и теперь, спустя годы, герр Тюбинг подтвердил репутацию превосходного профессионала гостеприимства. Он узнал голос Ксандра по телефону, несмотря на отвратительную связь с Геттингеном, что сразу ставило его в разряд уникальных хозяев гостиниц.
И вот с сумками в руках они шагали вдоль очаровательного крытого моста мимо темного ряда магазинных витрин. Свернув направо, вышли на Юргенштрассе прямо к пансиону Генриха Тюбинга — двухэтажному домику с десятью номерами для гостей наверху и столовой с гостиной внизу, — который был погружен во тьму. Ксандр глянул на часы. Без десяти одиннадцать — время позднее по меркам Вольфенбюттеля, однако герр Тюбинг настойчиво уверял, что он не ляжет спать, пока лично не поприветствует гостей. И слову своему был верен: не успел Ксандр постучать, как наверху мелькнул огонек, секунду спустя дверь распахнулась, и за ней показалась долговязая фигура герра Тюбинга. Он был в махровом халате и шлепанцах, глаза его щурились, привыкая к свету.
— Мы вам отдохнуть не даем, — извинялся Ксандр. — Даже не представляли, что поезд так долго идет.
Хозяин резко тряхнул головой:
— Пфа! С этими поездами всегда так.
— Совсем не нужно было…
— Для Doktor Professor всегда нужно. Она всего лишь приват-доцент. — Хозяин включил в холле свет.
Ксандр, улыбаясь, пошел следом за ним по узкой лестнице, Ферик не отставал ни на шаг. Американец подзабыл, насколько строго блюдут немцы различия в академической иерархии. Doktor Professor, видите ли, из грандов гранд, а она всего лишь приват-доцент. Насколько Ксандр знал, женщине было пятьдесят лет, заслуг у нее побольше, чем у него, а наверное, сама настояла на том, чтобы освободить номер. Здесь культура, которой он так до конца и не понимал. Повернув на лестничной площадке направо, все трое пошли к угловому номеру, герр Тюбинг отпер дверь и вручил Ксандру ключ. Потом он достал из кармана халата запасной ключ для Ферика и, прежде чем вручить его, вопрошающе застыл.
— Ах да! — воскликнул Ксандр. — Это…
— Синьор Каприни. — Ферик улыбнулся той же улыбкой, что и у стойки аренды автомобилей, голова его склонилась в вежливом полупоклоне несколько на правый бок, когда он протянул руку. Его немецкая речь вновь стала корявой и натужной: — Я ассистирую Doktor Джасперс в расследованиях по вашим замечательным библиотекам. Надеюсь, это не удобство. — Он задумался. — Ах, Entschuldigung. Не неудобство.
Немец отвесил поклон и вложил ключ в руку Ферика.
— Во всем, что касается Doktor Professor, нет никаких неудобств. Хочу верить, что номер вам понравится.
— Bellissima! — воскликнул Ферик и прошел в дверь. Через мгновение вернулся и занес в номер вещи Ксандра.
Тюбинг вновь поклонился, объявил, что завтрак
Комната оказалась точно такой, какой он ее помнил. Те же голубые полотенца, те же белые толстые ватные одеяла и подушки на кроватях, даже тот же самый сорт мыла на маленьком блюдечке у раковины. Ксандр вспомнил, как несколько лет назад поставил небольшой стол к самому окну (он предпочитал естественное освещение), а потом, перед отъездом, вернул на прежнее место. К его удивлению, стол опять стоял у окна: еще один поклон скрупулезности Тюбинга. Ферик между тем устроился возле подоконника и, раздвинув шторы, вглядывался в дворик с редкими кустиками. Свет уличного фонаря падал на вымощенный гравием тупик, где тихо стояли, устроившись на ночь, две машины. Ферик опустил шторы: тонкая ткань не скрывала уличного света.
— Если я правильно запомнил, — сказал Ксандр, — свет гасится после трех часов.
Ферик кивнул и сложил вещи на одну из двух кроватей. Не считая короткого диалога с Тюбингом, он почти все время после пересадки в Геттингене молчал, а его лицо хранило выражение такой сосредоточенности, какой Ксандру видеть еще не доводилось. Он счел необходимым высказаться по поводу разгильдяйства на немецких железных дорогах, но практически не дал никаких разъяснений относительно своих распоряжений, о том, что Ксандру следует забронировать номер в пансионе, что он должен назвать точное время их прибытия и упомянуть о «коллеге», который его сопровождает, о том, чтобы он не расспрашивал герра Тюбинга, не интересовался ли кто-нибудь недавно молодым Doktor Professor. Если люди Эйзенрейха добрались до Вольфенбюттеля, а такая возможность представлялась все менее и менее отдаленной, то первую остановку они, несомненно, сделают у его старой норы по Юргенштрассе, двенадцать. Или, возможно, вторую остановку. Ганс жил в пяти минутах ходьбы от центрального рынка. Запросто могли порыться в запасниках Ганса, отыскать манускрипт и дожидаться на вокзале, чтобы свести еще несколько концов с концами. То, что они с Фериком добрались без приключений, лишь немногим облегчило бремя забот Ксандра.
Улегшись на кровать, Ксандр наблюдал, как агент вытаскивал из сумки темные брюки, свитер и черную шапочку. Ксандр поправил подушку.
— Должен признаться, я успокоился, учитывая то, как мы добрались до города.
— Не расслабляйтесь, — откликнулся Ферик. — Молодцы Эйзенрейха ничего не предприняли до сей поры именно потому, что мы открыто известили о нашем прибытии всех, кого это могло заинтересовать. — Он аккуратно поставил туфли возле кровати. — Тут
Ферик встал, рассовал по карманам бумажник и паспорта. Потом, усевшись за стол, вытащил из ящика лист бумаги и принялся писать.
— Что вы делаете? — Ксандр, следуя приказу, снял рубашку и занялся шнурками на туфлях.
— Записку пишу герру Тюбингу. Ваши извинения за то, что не можете остаться. Неожиданное происшествие. Мы отдохнем несколько часов, потом уйдем. Если попозже ночью что-то приключится, то слово «происшествие» возымеет должный эффект, тем более что записка написана моей, вашего помощника рукой. Я оставлю сто марок.
