Заговор

на отсрочку дойдет до каждой группы.

— Это что значит? — Вопрос задал О'Коннелл.

— Это значит, что мы не сумеем остановить первые несколько трансляций.

— Сколько? — спросила Сара, снова полностью овладев собой.

— Не знаю.

— Прикинь! — повысил голос О'Коннелл.

— Все, чему назначено случиться, скажем, в ближайшие шесть часов.

— Это самое большее три акции, — подсчитал О'Коннелл. — По мне, допустимо. А вторая проблема?

— Если верить этому, то происходит так: я шлю отсрочку, и все стирается.

— Верно, — согласно кивнул Боб. — Как раз поэтому в Аммане коды были изменены.

— Ему пришлось всю систему снова запустить, чтобы провести новые трансляции. — Тоби улыбался, наслаждаясь беседой. — Операциональная реинтерфейсировка: новые трансляции — новые коды.

— Оставьте основы программирования, — заговорил О'Коннелл. — Что значит «стирается»?

— Это значит, что все до последнего байта информации смываются и вытираются насухо.

— И с этим ничего не поделаешь, — кивнул Стайн.

— Это значит, — добавил Тоби, — что придумавший эту штуку не желал, чтобы кто угодно посылал отсрочки, не имея на то веской причины. И вот еще что это значит: тут все устроено так, чтобы в случае если кто-то (вроде нас) сумеет отыскать черный ход, то незваным гостям все равно не удастся пошарить по шкафам, когда они через этот ход пройдут.

— Мы теряем все? Ничего не останется? — спросила Сара.

— Я неясно выразился? — обиделся Тоби. — Nada, как говорят в Испании. Ничего. Даже курсора. И никакая взрывчатка не понадобится, потому как для подрыва тут ничего стоящего не останется. — Все молчали. — Ну так что делать будем, ребята? Отсрочка или нет?

Некоторое время никто не проронил ни слова.

— Получается, что масса людей будет сидеть и поджидать весточки от Эйзенрейха, — сказала Сара, — а мы не будем знать, кто они. — Она взглянула на О'Коннелла. — К тому же мы не узнаем, во скольких школах обучается новое поколение последователей.

— А каковы альтернативы? — вмешался Ксандр. — Если мы этого не пошлем, то уж предельно точно узнаем, кто они такие: они за восемь следующих дней в этой стране все с ног на голову поставят.

— Что ж, значит, мы позволим им исчезнуть, по лесам разбежаться? — спросил О'Коннелл.

— Они уже там, — объяснил Ксандр. — Ожидают. А мы велим им подождать немного. Не надо забывать, как установил Эйзенрейх и что предписывает манускрипт: каждый играет свою роль. Ландсдорф мертв — так где источник? Кто отправит новые коды? Вотапек? Седжвик? Уверен, как раз они и представляют собой те неувязки, которые ваши ведомства национальной безопасности способны соединить. — Ксандр взглянул на О'Коннелла, потом на Сару. — Лучшее, что мы можем сделать, это оставить мальчиков и девочек Эйзенрейха ожидать приказа, который никогда не придет.

— А когда они вырастут? — спросила она.

— Без манускрипта, без тех, кто станет с ложечки вскармливать их на «слове, завещанном Эйзенрейхом», они ничего не сделают. Им нужно сказать, что требуется сделать, но поблизости не окажется того, кто это скажет.

О'Коннелл вздохнул:

— Вы вкладываете слишком много веры в четырехсотлетнюю теорию, профессор.

— Нет. Я вкладываю свою веру в людей, которые буквально следовали этой теории. Они хотели создать последователей, а не вождей. Нам остается только надеяться, что они в этом преуспели. — Он обернулся к Тоби: — Шлите отсрочку. Велите им… хранить терпение.

Тоби поднял глаза на О'Коннелла, тот посмотрел на Сару. Она кивнула. Еще миг — и все экраны в лаборатории замерцали пустым белым светом.

* * *

Тоби оказался точен почти до минуты. За шесть часов страна пережила события, ставшие почти трагедиями. Во-первых, попытка убийства Линь Цзебяо, которая играла не последнюю роль в составе китайской торговой делегации. По счастью, покушавшиеся были обнаружены всего за несколько минут до того, как мадам Линь готовилась выступить с речью, которая транслировалась по телевидению; оба снайпера были убиты, имена не сообщались. Однако вопросы оставались. Где была служба безопасности? Не связано ли это с несчастьями, имевшими место в Вашингтоне? в Новом Орлеане? с английским послом? Два часа спустя неполадки в компьютерной системе Лос-Анджелесского международного аэропорта только подлили масла в огонь. Там тоже в последнюю минуту героическими усилиями удалось предотвратить несчастье, однако, несмотря на это, что-то похожее на панические нотки стало заполнять программы радио- и теленовостей. Неужели полиция и другие правоохранительные органы беспомощны? Неужели Соединенные Штаты в конце концов пали жертвой всемирного терроризма? И ряд не менее ужасных происшествий вызывал все больше кривотолков (худшее из них — почти полный крах «Белл Юго-Западная») — каждое было своевременно обнаружено, и до катастроф дело не дошло, но тем не менее нервозности и обеспокоенности добавило.

Сообщение о подлинной трагедии было передано в вечерних выпусках новостей. Тело вице-президента Пемброука обнаружено в его кабинете, диагноз: сердечная недостаточность. В обращении к народу президент Уэйнрайт сказал о глубокой скорби, в которую погрузила всю страну внезапная смерть его друга. Отличавшийся превосходным здоровьем сорокапятилетний вице-президент пал жертвой неизвестного вируса, которым заразился, очевидно, во время недавней поездки в Малайзию. Врачи из Центра вирусологии имени Гопкинса мало что могли к этому добавить.

Президент сразу же переключился на более тревожные и злободневные события. Говорил он с легкой фамильярностью, которая давно уже завоевала ему симпатии публики:

— За прошедшую неделю мы стали свидетелями чудовищной вереницы нападений, каждое из которых имело целью сокрушить наш дух. И всякий раз, несмотря ни на что, мы побеждали. Мы пресекали действия тех, кто тщился нарушить покой нашего разума, силился нарушить образ жизни, который все мы давно привыкли ценить и беречь. И пусть — в этом у меня нет сомнений — случались моменты, когда подступал страх, даже паника, но ни разу мы не поддались на эти угрозы. Нет. За всем этим мы видели главное, то, что составляет суть: стойкость и мужество американского народа. Эти нападения были безумными, привнесенными из чужих земель, но мы не должны уделять им внимания больше, чем они того заслуживают, мы должны осознавать, как бледнеют они в сравнении с подлинной утратой нынешнего дня — смертью Уолтера Пемброука.

Мы скорбим о трагедии, мы понимаем ее истинность, но мы еще и извлекаем из нее урок. Смерть вице-президента должна помочь нам в правильном свете увидеть неприглядные события прошедшей недели. Они не сокрушили нас и не подорвали нашу веру. Страна наша сильна, невредима — невредима настолько, что мы можем оплакать единственную подлинную сегодняшнюю трагедию. Сейчас мы должны взглянуть на самих себя и избавиться от мрачных ожиданий. Этого, я знаю, хотел бы Уолтер Пемброук.

К концу недели мало кто ставил под сомнение мудрый совет президента.

Печально, но два дня спустя разразилась новая трагедия: «Тиг телеком» объявила о смерти своего вдохновителя, своей путеводной звезды, лучезарного Йонаса Тига. Его тоже унесла болезнь сердца, и, хотя обожающие телезрители скорбели о его утрате, а Эми Чандлер о его рейтингах, все они были слишком погружены в последствия недавних бедствий, чтобы уделить этой смерти большое внимание. Возникли разговоры по поводу до странности провидческой программы, которую передали за день до его смерти: запись, на которой Тиг, похоже, предугадывал некоторые драматические события, случившиеся днем позже. Посреди общей суматохи, впрочем, споры вокруг шоу быстро утихли. В газетах и журналах напечатали некрологи и статьи, в эфир передали рассказ о его жизни, но уже через несколько недель новая восходящая звезда появилась на другом канале — более дерзкая, более резкая. И феномен Тига благополучно ушел в прошлое.

В ту же неделю на последних страницах ряда крупнейших газет появилось сообщение о таинственном исчезновении Лоуренса Седжвика. При том что его банковские счета оказались нетронуты, а бумаги в новоорлеанском кабинете в целости и сохранности, складывалось впечатление, что судьба вновь схватила Седжвика за руку на горячем.

Совсем не такое внимание было уделено смерти довольно почтенного, хотя и малоизвестного политического теоретика, чья кончина удостоилась всего нескольких строк в «Нью-Йорк таймс». Как сообщалось, Герман Ландсдорф скончался во сне в возрасте восьмидесяти шести лет. Одинокий человек, он оставил после себя только свои труды.

* * *

Лишь очень немногие из этих газетных статей, впрочем, удостоились хотя бы беглого взгляда обитателей небольшой фермы в Мэриленде. Они были очень заняты другими делами. Хозяин фермы, ирландец, успевший снискать известность среди местных жителей своим затворничеством, стал подавать признаки жизни, заговаривал с покупателями на городском рынке, а одного-двух даже пригласил домой. Большинство местной знати приписало эту разительную перемену в О'Коннелле влиянию молодой особы, с которой он, похоже, не расставался. Женщина тоже расцвела, с каждой неделей чувствуя себя свободнее и непринужденнее. Хейден Даглиш, сторож на ферме, даже стал ставки принимать: как скоро ирландец сделает молодую Элисон законной женой и хозяйкой. Обычно равнодушный к пари и закладам, Гейлин поставил пять долларов на один из дней в конце сентября.

Эпилог

Снег кое-где лежал на широком пространстве, покрытом коротко подстриженной, ухоженной травой. Синоптики обещали, что снегопадов больше не будет, и ясное небо, похоже, подтверждало их правоту.

Ксандр и Сара сидели на скамейке довольно далеко от могилы: ни его, ни ее особо не интересовала надпись на могильном камне, они так до конца и не понимали, зачем вообще проделали это путешествие. Он позвонил и попросил ее приехать сразу же, как только после нескольких недель представился случай заговорить друг с другом. Время, проведенное врозь, особенно болезненно сказалось на Ксандре: непонятное прощание, неприкаянность, — но он понимал, что все это к лучшему. Сара тогда сказала, что ей хочется побыть какое-то время одной, начать сначала, найти для себя путь возврата. Ему следовало бы попробовать сделать то же самое. Неделя, проведенная в Хидре, однако, помогла мало. Одни лишь воспоминания о Фионе. И все же время прошло.

Теперь же, сидя бок о бок, они всматривались в имя Ландсдорфа. Им, наверное, очень нужно было увидеть его самим. Вместе. И в последний раз.

На похоронах они не присутствовали, или, точнее, в те выходные они вообще всюду отсутствовали, упрятанные в маленьком домике в сельской глубинке Виргинии. Проводившие допросы спецы были весьма огорчены, узнав, что нет ни имен, ни досье, которые помогли бы им связать все концы и разделаться со всеми неувязками и нестыковками. Манускрипты да документы были им явно не по душе. Ксандр умолял их уничтожить все. Те же, в свою очередь, уверяли, что будут «обращаться с материалами с величайшей осторожностью». Нет, этого мало, объяснял он. Нет, не его это забота, ответствовали они. И лишь когда сам президент,