УРИ
Ури ворвался в рыцарскую трапезную почти бегом - тревога неотступно грызла его, пока он таскал беднягу Клауса по подвалам и переходам замка. Он чуть было не закрыл за собой сходу зеркальную дверь, но громкий топот и пыхтение напомнили ему, что Клаус спешит вслед за ним.
- Инге! - громко позвал Ури, но никто ему не ответил.
И в коридоре, и в кухне, и в комнатах было тихо и темно, - свет погашен, шторы задернуты, ни шороха. ни шагов, ни дыхания. Ури быстро прошел через кухню, прыгая через две ступеньки сбежал с крыльца и заглянул в свинарник - там тоже было темно, но свиньи узнали его несмотря на темноту и радостно хрюкая двинулись всей массой ему навстречу, в надежде на внимание и ужин. Ури зажег свет: в кормушках было пусто и сухо. Значит, Инге свиней не кормила. Он распахнул двери гаража - фургон стоял на месте, ворота были заперты, калитка тоже. И некого было спросить, куда девалась Инге. Неужто уехала с Рупертом?
Куда? Зачем? Почему?
Ури прислонился к холодным прутьям калитки, пытаясь вспомнить что-то важное, мимолетно мелькнувшее в подслушанном телефонном разговоре Инге с Рупертом. Какие-то фразы, столь несуразно неуместные, столь неуместно несуразные, что он зарегистрировал их магнитофонно, без всякого намека на понимание, совсем как Клаус:
'- Сеньора, вы уже бросили свои пятьдесят пфеннигов в фонтан Тренто?
- Что?
- Я бы бросила целую марку, лишь бы вернуться сюда опять!'
Чушь какая-то! Даже в их загадочном словесном поединке, в котором Руперт неясно почему победил, а Инге неясно почему уступила, эти театральные строки прозвучали абсолютной абракадаброй, безвкусной вставкой из другого спектакля. Но именно после них Инге позволила Руперту приехать в замок и отослала Ури прочь вместе с Клаусом. А теперь исчезла неизвестно куда.
На пороге кухни появился Клаус. Он стоял, опираясь на перила, и махал в воздухе каким-то зажатым в ладони белым листком, подцвеченным теплым розовато-оранжевым отблеском кухонного абажура:
- Записка, Ури! Она оставила записку!
Слава Богу, хоть записку оставила!
Взбегая на крыльцо Ури наконец вспомнил, что он тоже бывал у фонтана Тренто - в Риме, в самом начале своей европейской прогулки! И даже бросил на дно фонтана какую-то мелкую итальянскую монетку, чтобы когда-нибудь туда вернуться. Воспоминание это нисколько не прояснило загадку намеков Руперта - может, Инге написала в своей записке что-нибудь вразумительное? Ури протянул руку за запиской, которую Клаус уже держал для него наготове, - на всякую чужую тревогу он реагировал как барометр:
- Читай скорей! Что она написала?
Однако, увы! - она не написала ничего путного:
'Ури, поешь сам и покорми Клауса. Ужин на плите. Да, не забудь покормить свиней.'
И ни слова о том, что произошло и где ее искать. Он огляделся вокруг, соображая, куда направиться на поиски.
- Ури, - угадав его намерение робко попросил Клаус, - я очень голодный. Поужинай со мной, раз она так велела. А потом я покормлю свиней, а ты пойдешь ее искать, ладно?
Ури услышал в голосе Клауса нотки искреннего беспокойства и ему не осталось иного выхода, кроме как согласиться - ведь сегодня Клаус проявил себя просто героем, когда пошел вслед за Ури вниз, во тьму подземелья. Честно говоря, спускаться туда в одиночку было бы страшновато. Кроме того Ури тоже очень хотелось есть, а она ведь сама оставила для них с Клаусом ужин на плите, так что вряд ли в этот момент ее тащили куда-то в подвал с кляпом во рту!
Они поставили на стол сковороду тушенной капусты со шкварками и разделили ее по-братски, запивая свеже-выдавленным яблочным соком. Проголодались оба изрядно, так что через пять минут они покончили и с капустой, и с полной хлебницей душистого ржаного хлеба, непонятно когда испеченного Инге. Пока они смачно жевали с наслаждением, которое даже тревога не могла омрачить, Клаус объявил, что он готов поведать Ури еще один секрет. Ури хотел было отмахнуться - мол, ему сейчас не до секретов, но глаза Клауса прямо молили, чтобы Ури его послушал.
- Ладно, давай свой секрет! - согласился Ури.
И Клаус залопотал сбивчиво и возбужденно о том, как он ночью незаметно заглянул к Отто, а тот сидел в кресле, а фрау Штрайх сидела у его ног на низкой скамеечке, а по телевизору показывали голых девушек, которые пели как птицы и срывали одежды со школьного учителя. Но учитель на них не сердился, потому что девушки ему очень нравились - он, Клаус, знает один такой признак, но об этом признаке нельзя говорить вслух. Все девушки садились на учителя, чтобы проверить по этому признаку, какая из них нравится ему больше, но тут Отто стало плохо и он начал хрипеть и задыхаться, так что Клаусу пришлось убежать от страха, как бы фрау Штрайх его не заметила. А то бы она догадалась, что он тоже видел этот секретный фильм, который показывали не по телевизору, а по видео. Этот фильм принес фрау Штрайх за деньги ее племянник Дитер-фашист, с которым у Клауса тоже есть секрет, но этот секрет Клаус не может никому рассказать, хотя насчет этого секрета он не клялся на крови.
Когда до Ури дошло, что Клаус вовсе не сочиняет, и что курица Штрайх тайно показывает старому тирану Отто настоящую порнуху, он чуть со стула не упал от смеха, забыв на секунду свою тревогу о пропавшей невесть куда Инге.
- Нет, Клаус, тебе и впрямь цены нет! - сказал он искренне и, оставив озадаченного Клауса убирать со стола и кормить свиней, помчался в покои Отто, в надежде, что Инге няньчится с отцом.
Отто ждал его на пороге своей комнаты, освещенный маленьким дежурным фонариком и лиловато- голубым отблеском бормочущего за его спиной телевизора. Ури не удержался и краем глаза глянул на экран, проверить, не пляшут ли там снова голые девушки, но там все было скучно и благопристойно. Едва завидев его, старик стал поспешно отстукивать лапой дробные тревожные позывные, - значит, и он знал, что что-то стряслось.
'скореиди кИнге пусть ототрет!' - отстукивал Отто, путая от волнения буквы и теряя связь между словами. Однако Ури сообразил, что старик имеет в виду 'отопрет', и у него сразу отлегло от сердца - раз она должна что-то отпереть, значит она здесь в замке. Но все-таки дело было серьезное, раз Отто обратился к нему за помощью - Ури давно заметил, что старик терпеть его не может.
- А где она?
Отто гневно заполыхал на него своим единственным глазом - как он смеет не понимать, где она, когда нельзя медлить ни минуты! Но чем больше Отто сердился, тем труднее ему было найти нужные слова - судорожно ловя губами воздух он надолго застыл с занесенной для стука лапой. На минуту Ури показалось, что он силится что-то произнести и сейчас его хватит удар от невыносимости этого бесплодного усилия. Но старик преодолел себя и забарабанил сперва неразборчиво, а потом все ясней и ясней одно-единственное слово:
'гер-гер-гер-герани-геранигеранигерани-герани'
Так вот она где - в зимней спальне для гераней! Тогда все, как будто, в порядке, отчего же Отто гонит такую волну?
'она заперлась заперлась зачем заперлась зачем?' - забарабанил Отто.
- А действительно, зачем?
'кто-то приезжал кто? кто? ко мне не зашла пробежала и заперлась зачем?'
Вход в хранилище гераней был на один пролет ниже площадки Отто, так что старику было не под силу туда спуститься - вот почему он сменил сегодня гнев на милость! Ури на миг чуть не поддался соблазну наказать его и уйти, но тут же отмел такую недостойную мстительность, тем более, что интересы их сегодня совпадали.
- Ладно,- сказал он утешительно, - не волнуйтесь. Я пойду посмотрю.
И сбежал по лестнице, спускающейся от двери Отто в полуразрушенную глубину замка. Эта часть была не такая древняя, как та, что примыкала к скале, так что пролет лестницы, ведущий вниз, был совершенно целый. Света яркой лампы, круглосуточно горящей по наказу Инге над дверью Отто, вполне
