Странное чувство охватило его. Уже несколько лет он не видел брата и почему-то представлял его совершенно другим.
Лицо брата со скорбным и задумчивым выражением показалось Рогожину более симпатичным, чем рисовал он его в своем воображении.
Лицо это напоминало ему покойную мать, всегда задумчивую, безответную женщину, подавленную и приниженную отцом.
— Иван! — тихо и несмело позвал Рогожин и слегка тронул за плечо спавшего брата. — Да проснись же, Ваня.
— Мм!.. — промычал тот, вдруг открыв большие изумленные глаза и с недоумением и страхом поглядел в лицо Рогожину. Затем быстро вскочил с постели и дрожащей рукой начал застегивать ворот рубашки. — Виноват! Заспался!.. Вчера выпил лишнее и заспался!.. — растерянно бормотал он, словно перед ним был не родной человек, а полицейский начальник.
— Я к тебе по делу! — мягко пояснил Рогожин.
— Что ж, очень рад-с… Весьма рад-с вашему визиту, Павел Ильич! — официально отвечал брату Иван, поспешно надевая сапоги и натягивая на плечи затасканный пиджак. Его гардероб скорее подошел бы какому-нибудь заводскому рабочему, чем дворянину. — Я вот сейчас только умоюсь малость и, значит, к вашим услугам, Павел Ильич! — продолжал он. — Вы уж извините, что у меня тут грязь и беспорядок. После ваших хором вроде как хлев или собачья конура… Но, что делать?.. Не протестую и не ропщу!.. Может быть, вы правы, уже давно признав меня за безнадежно опустившегося и погибшего человека! В иные минуты я и сам сознаю себя таким. Впрочем, я доволен и, повторяю, не протестую и не ропщу! Вы благородно даете по сто рублей, и с меня достаточно!.. Даже более, чем достаточно, ибо благодаря этим деньгам я могу поддерживать свое никчемное существование.
Говоря это, Иван Ильич плескался у рукомойника и утирал лицо затасканным полотенцем, похожим на тряпку. Он суетливо и нервно двигался, приводя в порядок свой туалет и физиономию, и временами искоса, с опаской и недоумением поглядывал на сидевшего в кресле Рогожина.
Солидная фигура брата в дорогом пальто, приятно пахнущая французским одеколоном, крайне нелепо смотрелась в убогих декорациях дешевого номера.
Между тем Иван немного прибрался в своем жилище и, вызвав горничную, велел ей подавать самовар.
— Как это вы решили вспомнить о моем нелепом существовании, Павел Ильич? — обратился он к брату после ухода горничной. — Сколько лет, можно сказать, в глаза не видались, и вдруг, на-поди, пожаловал в мою конуру!.. Любопытно знать, какое такое дело привело тебя сюда?..
— Для начала прекрати меня называть по отчеству, я тебе не начальник, — проникновенно попросил Павел Рогожин. — А что касается цели моего визита, то изволь: я дерусь на дуэли и пришел по-родственному просить тебя быть моим секундантом!
Иван Ильич ахнул и развел руками.
— Вот так история!.. — озадаченно протянул он и испуганно осведомился: — А коли пуля-дура, да прямиком в башку угодит. Тогда как? Не боишься?
— Да, есть такой холодок в груди, — честно признался Павел Ильич. — Но другого выхода у меня все равно нет. Надо драться.
Иван снова задумался и провел рукой по лицу.
— Да разве можно родному брату быть секундантом? — резонно спросил он.
— Почему же нельзя? — пожав плечами, молвил Рогожин и нарочито легкомысленно стал насвистывать какой-то фривольный мотивчик, пряча собственную растерянность.
— Я не знаю, но… кажется, неудобно, — продолжал вслух сомневаться Иван. — Насколько я знаю, в секунданты, обыкновенно, приглашаются посторонние люди, друзья поединщика. Если на самом деле у тебя дуэль и ты нуждаешься в секундантах, то я могу предложить тебе двух своих приятелей. Делать им нечего, и они с удовольствием, так сказать, от скуки, согласятся на это. Живут они здесь же, в меблированных комнатах, в одном коридоре со мной, и я могу сейчас же позвать их. Вчера я вместе с ними отмечал чей-то день рождения, и мы славно посидели. Но думаю, что они уже пришли в себя после ночной пирушки и смогут переговорить с тобой.
— Я буду очень благодарен тебе, Ваня!.. — проникновенно молвил Рогожин, вставая с кресла и сдергивая с рук перчатки. — И я должен сказать, что, на случай своей смерти, сделал распоряжение о том, чтобы ты ежемесячно получал не по сто рублей, как теперь, а по триста… И вообще, я решил, что во многом был неправ перед тобой… И все равно, умру я или останусь жив, но ты будешь получать с настоящего времени ежемесячно эту сумму, то есть по триста рублей.
— Чепуха!.. — возразил Иван Ильич. — Мне вполне достаточно и ста. На что мне больше? Чего-либо предпринимать или каким бы то ни было образом изменять свою жизнь я не думаю, да и проживу я не бог весть сколько, ибо у меня, кажется, что-то вроде чахотки… Заботиться и печалиться мне не о ком. Следовательно, наплевать! — Иван Ильич пошел к двери, но на полпути остановился и посмотрел на брата: — Ты бы снял пальто, а я сейчас найду и приведу майора и студента, твоих будущих секундантов!.. — пояснил он и неестественно ухмыльнулся.
Рогожин снял пальто и, не найдя вешалки, небрежно набросил его на спинку кресла.
LI
Шумно и с самым независимым видом вошли бравый майор в отставке с лицом Расплюева после бурно проведенной ночи и рослый волосатый студент, с густыми насупленными бровями и дергающимся нервным ртом.
Майор крякнул, выпятил колесом грудь и, посмотрев на Рогожина бычьими глазами, произнес сиплым голосом:
— Майор в отставке Степан Антонович Войнов, а это — мой коллега по жилищу, студент-филолог Артемий Никифорович Всеволожский. Мы к вашим услугам, милостивый государь.
Студент покрутил жиденькие щетинистые усики и с достоинством отвесил Рогожину молчаливый поклон.
— Рекомендую, господа, мой родной брат Павел Ильич Рогожин! — провозгласил Иван Ильич, сделав неопределенный жест рукой, и тотчас же скромно отошел в сторону.
Майор и студент многозначительно переглянулись и уселись рядом на диван, тогда как Рогожин остался стоять перед ними.
Горничная внесла на подносе кипевший самовар, чайник и стакан с блюдечком.
— Подай еще три стакана! — с раздражением крикнул Иван Ильич, но, вспомнив, что у него нет ни чаю, ни сахару, сконфузился и в замешательстве посмотрел на своих гостей, не зная, что ему делать.
С тех пор как он получил из конторы Рогожина обычные сто рублей, прошло более двадцати дней, и все деньги он уже успел израсходовать. В кошельке его не было ни гроша. Последние два рубля он пропил вчера в компании с майором и студентом.
Рогожин по лицу брата догадался о причине его замешательства и, взяв Ивана под руку, молча вышел с ним в коридор.
— Надо послать за чем-нибудь, — предложил он. — Твои приятели, наверное, не прочь выпить и закусить! Вот возьми в счет будущей получки сто рублей и распорядись. — И, вынув из бумажника сторублевый билет, Рогожин подал его брату.
Иван Ильич повеселел и заволновался.
— Да, да! — воскликнул он с какой-то странной улыбкой. — Я сейчас распоряжусь. Мои соседи, надо тебе сказать, относятся к чаю довольно-таки равнодушно и даже, пожалуй, пренебрежительно… Необходимо будет послать за водкой и закуской. Я с самого начала думал об этом, но у меня не было ни копейки.
Рогожин возвратился в номер, а Иван Ильич, вызвав горничную, вступил с нею в обстоятельное объяснение.
— Иван Ильич сообщил нам, что вы просите нас оказать вам одну специфическую услугу! — манерно начал студент. — Со своей стороны, мы, конечно же, готовы выручить приличного человека.
Майор в подтверждение его слов крякнул и кивнул головой.
— Брат мне сказал, что вы, может быть, согласитесь принять на себя обязанности моих секундантов! — немного задыхаясь, проговорил Рогожин. — Сегодня или завтра я должен драться на дуэли и… и затрудняюсь, кого именно пригласить в секунданты.
— С кем вы деретесь? — деловито осведомился майор.
— С господином Далецким.
— А, слышал, это известный оперный певец, щеголь и волокита?
— Да.
— Я никогда не слыхал его, так как уже более десяти лет не был в опере, да и вообще в каком бы то ни было театре! Но в газетах его очень хвалят. — Майор усмехнулся и вдруг развязно осведомился, подмигивая Рогожину: — А не жалко вам лишать публику, и в особенности ее женскую часть, такого редкостного соловья. Ведь, дай бог, подстрелите птичку! Впрочем, это не относится к делу, — спохватился майор и снова крякнул.
— Совершенно верно! — неизвестно о чем вздохнул студент и, как бы извиняясь, взглянул Рогожину в глаза. — Стрелять в людей искусства и науки — грех.
Наступило неловкое молчание.
— Так что же, господа, — нетерпеливо спросил Рогожин, — согласны ли вы оказать мне услугу, о которой я никогда не забуду?
— Я согласен! — решительно пробасил майор. — Всегда интересно наблюдать за двумя храбрецами, в мирное время палящими друг по другу с короткой дистанции.
— Я тоже! — воскликнул студент.
И одновременно у обоих мелькнула мысль, что теперь самое подходящее время выпить водки и закусить.
В комнату вошел Иван Ильич с довольным сияющим лицом.
— Сейчас все будет: и чай, и водка, и даже коньяк! — торжественно провозгласил он и, заложив руки за спину, порывисто заходил из угла в угол.
Вскоре горничная принесла два больших свертка с провизией и тарелки с ножами, вилками и рюмками.
Иван Ильич суетливо принялся хозяйничать, а студент и майор начали с Рогожиным переговоры по поводу предстоящей дуэли. Майор особо напирал на то, чтобы для столь важного дела были куплены хорошие дуэльные пистолеты, а не дешевые лицензионные револьверы. «Из этих пугачей только ворон стрелять, а не серьезное дело править, — горячился отставной офицер. — Ну уж коли у нас будет хороший „Лепаж“ или „Смит энд Вессон“, то уж будьте добры с двенадцати шагов вашего супостата наповал подбить. Правда, некоторые умники специально на дуэль под одежду металлический панцирь надевают или кольчугу для неуязвимости, но это уж, не тревожьтесь, дело мое, секундантово. Я, если такой трюк обнаружу, не помилую!»
Через час, значительно охмелевшие, но оба в новеньких с иголочки мундирах и даже в белых перчатках, новоявленные секунданты отправились на квартиру к Далецкому, а Рогожин уехал домой.
Далецкий пригласил в секунданты Жоржа и барона фон Рауба. Критик Куликов отказался наотрез, заявив, что не может равнодушно смотреть на дуэль даже на сцене, а не то что присутствовать при «заправской дуэли» и быть очевидцем, как цивилизованные люди убивают друг друга.
— Нет, дорогой мой, избавьте меня от этой горькой чаши! — жалобно попросил он. — Вы заварили кашу, вы и расхлебывайте ее!.. Ради чего же меня-то впутывать? И потом, у меня семья. Если я отправлюсь из-за участия в этой истории под суд, кто станет кормить моих детишек?..
Барон фон Рауб, наоборот, несмотря на свою подагру, с восторгом согласился быть секундантом.
— Это просто шикарно! — воскликнул он, с видимым наслаждением выслушав предложение Далецко-го. — Вы, мой друг, герой!.. Публично, на глазах десятков людей, вклеить этому зазнавшемуся миллионеру пощечину — это шик… Что такое Рогожин? Мужик и больше ничего!.. Он думал, что ему, с его дурацкими миллионами, все позволено?.. А вот вы ему показали! Я убежден, мой милый, что вы выйдете победителем из поединка, и Рогожин будет наказан вдвойне! Я бы на вашем месте ни за что с ним не мирился.
