Спустя минуту Иван Ильич поднял голову и резко крикнул:
— Уходи же отсюда!.. Я не могу тебя больше видеть!..
Лили испуганно вскочила со стула и, пятясь к дверям, протянула вперед обе руки, точно боясь, что Иван Ильич ударит ее…
Когда она скрылась за дверью, Иван Ильич, шатаясь, подошел к комоду, выдвинул верхний ящик, достал оттуда заряженный револьвер и задумчиво стал разглядывать его. Потом, решив что-то, на цыпочках подошел к двери и запер ее на ключ. И снова стал разглядывать револьвер.
Назойливая мысль бесконечно вертелась в его усталом, истощенном мозгу.
— Все равно… — вдруг пробормотал он. — Ничего другого, лучшего ведь не придумаешь. — И, приставив дуло револьвера к груди, где билось сердце, нажал курок.
Последовал глухой выстрел, — и Иван Ильич тяжело рухнул на грязный пол.
И в последние минуты жизни ему казалось почему-то, что лежит он не на грязном полу тесного и душного номера меблированных комнат, а где-то в совершенно неизвестной и незнакомой ему местности. Кругом широкое, ровное поле, — ни пригорка, ни кустика, ни деревца. Солнце уже на западе, — большое такое, лучистое, сверкающее. Иван Ильич смотрит на него и вдруг замечает, что оно становится все меньше и меньше, как бы уходя вдаль по одной прямой линии. Иван Ильич чувствует, как в воздухе становится все холоднее и холоднее, как гаснут мало-помалу все краски и все предметы становятся серыми, бесцветными. Сумерки ползут, сгущаются… И вот солнце, это чудное солнце, этот источник жизни, света, радости, счастья на земле, превращается в ничтожную звездочку, едва заметную простым глазом, и, наконец, исчезает совсем.
И в то же время сгустившиеся сумерки пронизывает какой-то необыкновенный, странный, зеленоватый свет. На горизонте появляется некое громадное, серое, расплывчатое, как туман, чудовище с маленькими глазками, которые ярко искрятся и распространяют кругом этот странный зеленоватый свет.
Туловище чудовища стелется по земле, надвигается на Ивана Ильича. И безобразно длинные руки чудовища с человеческими пальцами, только необыкновенных размеров, простираются к нему и вот-вот захватят его.
— Да ведь это же смерть!.. — неслышно пробормотал Иван Ильич и навсегда закрыл глаза.
