От множества глаз в глазах у тебя поплывут золотые круги, в голове зашумит и затуманит, как будто поплывут глаза по бесконечному морю глазной синевы, сероты с янтарным отливом, вороненой стали зрачков,- жгучей и вместе холодной, как раскрытая бездна,- черных мужских ненавидящих, женских к себе в глубину узывающих глаз...
Хорошо, хорошо плыть в беспечной ладье без весла и кормила всему верящих, все любящих глаз по этому бесконечному морю, в котором никогда не бывает покоя!!
Все сливается в ропот, земля ходит под ногами, как под рыбацкой лодкой ходит волна...
В такие дни в пригороде у заставной дороги, по которой ездят одни мужики по утрам на базар из ближней деревни на дрянных лошаденках в телегах, похожих на гроб, в которых лежат бараньи туши с перерезанным горлом, с головами, свесившимися с боков, чтобы чертить искаженной губой по ободу колеса и дразнить голодных собак и людей в рабочих слободках,- в такие дни черный встает сатана и вертит всем городом из-за заставы, как шарманщик вертит шарманку!..
* * *
Идет Зайчик по улице, кишащей, как тропа в муравейник, разбежался глазами и в черной думе наступает встречным на ноги...
Взбаломучена улица, люди снуют и спешат, у одних лица печальны и строги, эти тихо идут, сами у них подгибаются ноги, словно их кто по коленям хлеснул, у других... а впрочем, такие лица у всех: они сами на себя теперь не похожи.
Спешат люди - мужчины и женщины, тянут насильно за руки за собой ребятишек, чертящих башмачком о панель.
Спешат молодые и старые, автомобили и лошади - все смешалось в одну набитую туго толпу...
Только изредка пройдет не спеша, щурясь в золотое пенсне иль монокль, какой-нибудь столичный щеголь, питерский франт, которого с Невского нипочем не прогонишь дубиной...
- Да... все же счастливчики есть...- сказал Зайчик вслух, рассуждая с собой, встретив румяного юношу, одетого модно, с иглы: машет он презрительно тросточкой, заложил руки в карман и идет походкой молодого ленивого льва...
- Есть... фон-бароны!..
- А вы?.. вы разве так уж несчастны?..
Зайчика кто-то тронул за руку, за ним шла, очевидно, давно уж какая-то женщина, одетая в серый английский костюм очень дорогого сукна, в густой вуалетке,- показалась она Зайчику столь же молодой, сколь и красивой...
- Простите меня, сударыня... извините меня... я, кажется, вас немного толкнул...
- Да... наступили на ногу... чуть-чуть... меня очень занимает: о каких счастливцах вы говорили?..
Женщина смотрит на Зайчика просто и прямо, под вуалеткой насмешливая улыбка, и которой все же больше любопытства и доброты...
- Я очень не люблю несчастных людей, хотя счастливой себя назвать не могу...
Зайчик чуть приостановился и как-то невольно протянул женщине руку, женщина быстро схватила ее и подцепила под локоток.
Как давно знакомые, пошли они дальше, неловко натыкаясь друг на дружку в людской толчее.
- Да, я тоже, пожалуй... О счастьи своем я думаю часто... реже о счастьи других!
- Разве?.. Думать о счастьи - уже наполовину быть несчастливым!..
- Это, пожалуй, и правда...
- Нет... нет... я глупость сказала: несчастным я нас не считаю!
- Я очень счастлив на... несчастье!
- Тоже ведь счастье?.. А счастливым быть нужно... и важно! Я не люблю несчастных людей, да их никто ведь не любит! Однако... давайте о чем нибудь повеселее!
Женщина крепко прижала его руку к себе и весело засмеялась.
Зайчик смотрит в прыгающие глаза и сам себе начинает не верить: под вуалеткой знакомые дорогие черты, солнце ли так освещало лицо женщины, идущей с Зайчиком рядом, при каждом повороте головы выдавая всё большее сходство, призрачен ли свет вообще в этом меркотном городе, да еще осенью, когда все предметы, строения, деревья и люди, кажется, светят насквозь,только не может Зайчик оторваться и не смотреть на чудесную игру осеннего солнца: пусть оно шутит с ним, лицо женщины все больше и больше становится похожей, нежней и прекрасней.
Да и было ли все это удивительным в том положении, в котором очутился Зайчик, вчера лишь еще только потеряв Клашу, как ему показалось, уже навсегда...
Трудно привыкнуть к сердечной потере: словно вот был на руке дареный на долгую память перстень, в перстне камень самой чистой воды... и вот, теперь, как равнодушно смотреть на пустое гнездышко в дареном кольце?..
Долго потом будешь под ноги смотреть, где бы ни шел и о чем бы ни думал, и каждый простой стекляшок, валяющийся в панельной грязи, потянет к себе наклониться, поднять, поднести на ладони близко к глазам: такова уж сила любви в человеке и равная ей горечь утраты.
Зайчик шел, молчал, упорно под ноги смотря, женщина тоже молчала...
- Вы... вы... о чем думаете? - тихо спросила она.
- Я думаю?.. думаю вот о чем: как вас зовут?.. и какое у вас может быть имя?..
- Да вы бы спросили: чего же тут думать?!..
- Да, мне бы хотелось бы знать...
- Нет, я не скажу: у меня глупое имя... я сама себя зову по другому...
- Мне хотелось бы знать, как вас зовут?..
- Как окрестили?.. на что это вам нужно?.. так точно?..
- Нет, вы, ради Бога, со мной не шутите... мне нужно всерьез...
- Вы, должно быть, на меня загадали?.. Скажите, правда ведь?.. да?.. по-моему, вы сейчас шли и гадали... судьбу...
- Это, может, и верно... как понимать...
- Ну, вот видите!.. у меня был такой один штабс-капитан... знакомый: идет по улице и тумбы считает, загадает вот так от угла до угла, сколько их будет,- как ошибется: значит - убьют!..
Женщина заглядывает Зайчику в лицо и смеется...
- Долго он так гадал? - улыбаясь ей, спрашивает Зайчик.
- Нет, скоро убили... Хотя тумбы говорили иначе...
- Меня не убьют... и на тумбах я не гадаю... Мне цыганка гадала на картах...
- Цыганка?.. ах, интересно... а... где?..
- В лесу...
Женщина нагнулась вперед, заглянула ему в глаза с тревожным любопытством и опять улыбнулась.
Зайчик подумал:
- Как Клаша... только жаль: конечно, это не Клаша!..
- А знаете,- говорит нараспев женщина,- вы сами немного похожи... на... на лесного Леля... вы очень... очень красивый... раскажите мне про цыганку!..
- Цыганка мне говорила, что я утону...
- И вы верите этому вздору?..
- Это не вздор! Утонуть можно двояко!
- Чудной вы... легко же вас обмануть...
- Зачем... я вам ничего худого не сделал...
- Нет... нет... милый... напротив... Вы знаете, зачем я пошла вслед за вами... я встретила вас и вернулась...
- А зачем?..
- Я немного рисую...
Женщина остановилась у под'езда очень высокого дома, у стеклянных с медными ручками до самого полу дверей стоял швейцар в синей ливрее, с усами, как лисьи хвосты, с бровью, упавшей со всем на глаза.
- Зайдите ко мне... на минуту?..
- Я... не знаю...
- Дороги?..- ухмыльнулась женщина.
- Нет, ваше имя не знаю...
- Хорошо!..
Женщина сняла быстро с глаз вуалетку, и из под шляпы выбился снежный, серебряный локон, еле заметно пьющийся струйкой на плечи.
- Вы седая?..
- Нет: поседела!.. Хотите знать, теперь, как старуху зовут?..
- Хочу,- говорит Зайчик с дрожью, очень хочу...
- У меня очень кухарочье имя... Меня зовут...
- Клаша! - Зайчик радостно вскрикнул...
- Клаша... да, милый, Клаша... Так гораздо лучше звучит...
Женщина подцепила опять его под руку, они было прошли уж мимо усача в синей ливрее, почтительно нахмурившего бровь, но у самой дверки подъемника Зайчик уставился воспаленными глазами на усача и сказал тихо женщине,прыгали у ней в глазах огоньки!
- Странный у вас швейцар!... По-моему, он ненастоящий!..
Женщина хихикнула и заправила под шляпу выбившуюся прядь.
- По-моему, он... выдуманный!
- Нет, нет, милый: он... из Рязанской губернии! - сказала строго женщина, - а впрочем, может быть, вы и правы: теперь, ведь, очень много ненастоящих людей!..
Зайчик взглянул в упор на лукаво-смеющееся лицо женщины и вдруг дернулся с места, выскочил на под'езд и во весь дух побежал на другую сторону улицы, держась за фуражку...
* * *
В уличной сутолке, в безумной гоньбе извозчиков, лихачей, автомобилей, трамваев Зайчик легко мог попасть под колесо, но он, хотя и находился в полубреду, близком к тому, какой бывал у него некогда в детстве в лунатные ночи, потому-то, должно быть, был достаточно легок и увертлив, чтобы не поломать себе обо что-нибудь шею...
