Живи как хошь,
Потому: какая вошь,
И та живет и жить хочет,
И тоже о своей правде хлопочет...
Только над всей этой правдой, похожей на ложь, есть единый свет,
Ему ни конца ни начала нет. Держит он над землей днем золотой фонарь, ночью серебряный, развешивает облаки днем, чтоб не жарило, ночью лампады теплит, чтобы было в лесу светлей.
Держит он в руках землю, как малое дитё, на все, что творится, сквозь пальцы смотрит, - наклонит он над землей синие очи,
Росою луга намочит,
Деревья освежит,
Землю дождем напоит.
Прорастет на земле всяк
Зверь, злак,
Птица и гад.
И всякому он рад,
Всякого растит и холит,
Всякому мирволит...
Потому-то и дерет волк козу,
А коза,
Лозу,
А лоза,
Божью слезу,
Из земли пьет,
Тем кажный и живет...
У всякого своя правда и ложь,
И всякий по своему плох и хорош...
Ну, а теперь,- кончил Антютик,- давайте-ка с устатку да дорожки
Поедим клюквы да морошки...
Стал Антютик старцев правильных в плечи толкать-будить, да так и не добудился: вогнал он старцев правильных в такую дрему,
Что не разбудить никому...
С той поры прошло много-много лет.
Теперь уж и Антютика нет,
И от старой чертухинской рощи
Остались одни только мощи:
Пни да коряги, сучья да прутья, да корни в что земле!..
Остались только по сю пору божьи подожки, что и теперь стоят на мокрыжине, к которой ни под'ехать, ни подойти, можно только издали поглядеть, стоят березовые посохи, около них кочки мхом поросли, только с кочек тянутся бороды, да ползет вьюн-трава по земле, окна-провалины прикрывает...
* * *
Так приходит в свой час и были, и выдумке, и жизни, и всякой сказке конец...
Хорошо спать и хорошо всем спится после Пенкиной сказки: видится всем наш родной край, наш дремучий лес, полусведенный ни за грош богачом Колыгиным.
Проспишь до утра, словно по лесу этому нагуляешься, вольного елового духу в грудь наберешь, исходишь всю вырубку, увидишь издали Светлые-Мхи: на мхах без листьев березовые посохи стоят, нет на них листика, только в прилетный день по весне мелкие птахи сидят, лес делят: кому где гнезда вить.
Зайчик тихо шагал по Тирульской дороге: торопиться теперь было некуда: на сердце - тревога, в душе безнадежье...
Да и кругом незаметно умиротворенной человечьей руки: недорубленный бор смотрит вдали искажен-ным и обезображенным лицом, словно палач в середине казни сам испугался,- вывалился у него топор из повисших рук, а жертва так и осталась с недорубленной головой лежать на помосте: уцелевшие ели и сосны смотрят уныло на вырубку, на отрубленные и брошенные безтолку вершины соседей, на коренастые пни, откуда по капле течет смоляная слеза.
Стоит сосновая роща порублена, каждое оставшееся деревцо на вырубке, словно человек, раздетый ворами на дороге: не знает он, что ему делать, кому жалобу нести, кого просить.
Смотрит из-за них синим опечаленным глазом Счастливое озеро, трепыхает на нем быстрое парусное крыло, низко наклонившись к воде под неумелой женской рукой, и по берегу, где недавно еще стояли рыбацкие чистые хаты, теперь только пеньки да обугленные бока полусгоревших строений: бросил немец на рыбачье село с летучей машины в сухмень стальное, начиненное огнем, высиженное самой смертью яйцо, замутила чистые озерные воды яду-чая сиротская слеза.
Летят по небу гуси с грудным настороженным гоготом, вытянув шеи, забирая всё выше и выше при виде окопных дымков, тянут под самыми облаками с серебряным присвистом журавлиные стаи, оглашая дали печальным прощальным курлыканьем:
- Родина, родина, тебя скорей журавли могут унести на своих крыльях, чем огнем лютый неведомый враг выжечь из сердца, отнять и ввергнуть в небытие: нет для тебя погибели, потому что велика и величава полевая печаль от века, ни один народ ее не примет, ни одна душа не благословит, ни одно сердце песни о ней не сложит!..
Летит стая за стаей, лента за лентой, и эти журавлиные ленты под небом разве только встречный ветер всколышет, а вожак впереди и крылом не дрогнет, и тревожного знака не подаст молодым, когда стосковавшийся в серой шинели мужик приложится желтой щекой к ложе винтовки, мушку на вожака наведет, потом зажмурит от солнца глаза и дернет курок:
- В белый свет, как в копеечку...
...подморгнет товарищу, упершему в землю глаза, и тоже в землю молчаливо уткнется и больше не взглянет на небо с журавлиными лентами в синей косе... Разорвет их только разве по утру да в вечер железная птица, вылетевшая из-за немецких берегов на разведку...
* * *
Пошел Зайчик к штабу полка и начал раздумывать: куда ему лучше сейчас заявиться, в штаб или прямо итти в свою роту.
К командиру пойти, налететь на разгоняй, в роту - на распаляцию к Палон Палонычу! Да и где теперь рота, тоже неизвестно... хоть и насидели место, а за такой срок все может случиться!..
- Пойду лучше к Пек Пекычу,- подумал вдруг Зайчик, вспомнивши давнишнюю славу у нас старшего писаря Петра Петровича Дудкина, который тайно ворочал всеми полковыми делами.
- Только скверно: денег нет ни копейки...
Сунулся он в карман гимнастерки, не завалилась ли где какая бумажка, нащупал в углу катушок, вытащил, развернул: сторублевка.
- Это Клаша, наверное,- подумал Зайчик,- а может и та... впрочем, сейчас это неважно...
Было еще довольно раннее утро, писаря еще не вставали, и Пек Пекыч в отдельном своем помещении в постели лежал, как генерал.
Зайчик постучал к нему и вошел: Пек Пекыч и головы не поднял...
- Доброе утро, Петр Петрович,- сказал Зайчик, присевши к нему на кровать, и руку ему протянул, в которой ловко был зажат катушок,выручайте, голубчик...
Пек Пекыч глаза чуть приоткрыл, катушок учуял ладонью, сунул его себе под подушку и недовольно сказал:
- Откуда же это вас присадило?... я вас исключил...
- Как исключил!..
- Без вести.
- Как же, Петр Петрович, голубчик, надо бы это исправить!..
- Да, конечно, не беспокойтесь: будет все в самом наилучшем виде.
- Вот и ладно.
- Завтра же водворим на прежнее место...
- Вот и ладно: поменьше бы только хлопот да представлений!
- Уж будьте - у верочки...
- К полковому ходить?..
- Ни-нни...- Пек Пекыч поднял маленький пальчик,- обтакается так: он, ваша светлость, и так, как очумелый!
- У него больные печенки.
- Нет, это от двинской воды: разве вы ничего не знаете?
- Петр Петрович, я ведь только что...
- Понимаю, у нас, батенька, следствие, суд будет!
- Вот как, с чего бы это, казалось - командир не из последних: Георгия носит.
- Только что разве вот Жоржик поможет, кажется за все ваш Таракан будет платиться усами...
- Капитан Тараканов?..
- Ну, да, ваш командир: недосмотренье,- Пек Пекыч скуксил в комочек лицо и поднял бровку одну выше другой,- недосмотренье...
- Петр Петрович, что же случилось?
- Как, что случилось, вот тебе раз: у него полроты водой унесло, а он и не знает!
Зайчик вскочил, как ужаленный, и обеми руками схватил себя за глаза.
- Правда это, Петр Петрович, что вы говорите?
- Сущая правда, ваше благородие... Вот уж да!.. такой был водополь: синаево море! Да ведь и про вас-то подумали, что утонули вместе со всеми... хотя Таракан ваш говорил, что
