похожи с мороза на ручки… вот уж и в самом деле, должно быть, и на другой глаз окривела… да это ж Коровий погост, вон и свежая глинка горкой по средине нето, куда недавно, не сменивши даже рубашки, закопали Аленку… он самый!.. А там вон дорога мимо проходит, которая к монастырю, и по-за нее всегда-то кости из прошлогодней травы грозятся култышками, то из куста выставится лошадиная морда, объеденная добела муравьями, с зубами на улицу и такими страшными глазницами, что и днем взглянуть даже страшно… Смотрит Палашка на знакомое место, которое, правда, все мужики без шапки обходят, и оттого, что на снегу желтеет маслянистая глина, не прикрытая дерновиной, бегут у нее из бельма крупные слезы…
- Аленушка… подруженька… - шепчет Палашка, обмахиваясь рукавами, - красавушка!
…Вдруг земля на погосте зашевелилась, заворошилась, коровьи могилы разломились, словно ковриги… из земли высунулись рога, лошадиные гривы распушились на ветер, и в закрайки уперлись копыта, взметнулись прямо в небо хвосты, словно дым в морозное утро, с погоста гуськом потянулись с отставшими ребрами поджарые кони, еле перебирая передними и часто падая на задние ноги, за ними нескладные коровенки с отвислыми утробами, похожими на худые сенные плетеньки, ни прыти в них, ни стати, светятся ребра, и шкуры сползли на хвосты лохмотами… не различишь теперь, какая лошадь бегала у барыни под седлом, какая у мужика в хомуте пашню пахала, все подравнялись, как равняются на том свете, должно быть, и люди… а месяц после метели словно не нарадуется, что выдрался из овчинного тулупа, льет и обливает лучами неживую скотину, принаряжая Коровий погост в бисер и жемчуг, развешивая на каждую веточку янтарные нитки, сыпя под каждый кусток серебро… в бисере, в жемчуге и янтарях вдруг словно раскрылись на месяце в землю большие ворота, и Аленушка вышла из могилы по желтым ступенькам, в одной руке с хворостинкой, а в другой с копеечной свечкой, какую кладут в гроб ко всем умершим своей смертью после псаломной молитвы…
- Аленушка… подруженька… - залилась Палашка слезами, хорошо разглядевши, что и рубашка примерзла на Аленке к плечу и покоробилась, как после стирки в холодное время, и горло сдавила черная веревка, с которой ее по приказанию барыни похоронили, - да ж, осподи ж боже, родилась под боком коровы и на том свету опять со скотиной! Да ужли ж, андельской душеньке, другого места ей не нашлось?..
Тут, должно быть, и в самом деле Палашка разревелась не в шутку; у барыни в спальне задзинькали в кровати пружины, и Палашка раскрыла единственный глаз… К великому ее удивлению, она и в самом деле стояла возле окошка, чуть уж бутрело и за побелевшими стеклами, на которых морозная метелица навела по краям кружевные узоры, в наплаканном глазу уплывал куда-то далеко под синее небо в белесую мглу Коровий погост, а перед барским домом снова раскинули пышные рукава яблони, запорошенные снегом, словно на стражу выстроились у изгороди тополя… и за ними из оврага высунулось худыми ребрами крыш село Скудилище с дымками у труб, стоящими недвижно, как видно, к большому морозу.
- Пала…ашка…а! Пала…ашка…а! - раздался из-за двери хриплый крик Рысачихи, и от него сразу в обоих ушах зазвенело. - Что тебя, одноглазого черта, никак не дозовешься?..
- Барыня… осподи боже… живые помощи! - сорвалась Палашка и с первого шагу чуть не оступилась: у окна стояла желтая лужица, убегая по плинтусу в угол. - Осподи, за что наказанье?..
- Пала…ашка! Пала…шка…а! - зашлась барыня кашлем. - Дура с печи Пала…а…а…ашка!
- Бегу, барыня, бегу! - задохнулась девка и наскоро заставила лужицу креслом.
С утра барыня еле отходилась огуречным рассолом и маринованной брусницей, на которую покойница Марья Савишна была такая мастерица…
Рысачиха охала, как беременная баба, ахала, натыкаясь везде на сургучи, и то и дело подбегала к большому зеркалу, разглаживая пальчиками одутлые мешки под глазами, мутными с нетрезвой ночи и как бы потерявшими голубизну… Не раз она распускала золотистую, еще пышную, почти до полу достающую косу и, перебирая ее по волосинке на свет, выдергивала с брезгливой миной серебряные нити, похожие на чуть заметные паутинки, плывущие бог весть куда в золотой листве осеннего леса.
Палашка еле поспевала за барыней, то то подай, то это принеси, неслышно металась она по комнатам, уже получивши большого леща за графины, которые вовремя не убрала.
- Это что же такое? - первым долгом крикнула ей Рысачиха, указывая на графины, когда Палашка после своих горьких видений вошла к барыне в спальню. - Что это такое?..
- Графины, барыня, - ответила Палашка, ничего не понимая.
- Какие такие графины?.. Почему они… тут?.. Где у них место?..
Палашка схватилась за щеку, на которой привычные слезы сразу смешались с огнем от оплеухи.
- Вон где их место, - показала барыня на шкапчик, - а тут их никогда не бывало… Слышишь?.. Это тебе, дуре с печи, приснилось, наверно!
…Испуганно косилась Палашка слезящимся глазом на кресло, за которым спряталась вторая беда, когда Никита Мироныч, поднявшись с порога приемной и ожидая, когда барыня, зазвавши его в такую рань, сама заведет разговор, уставился с полной безучастностью себе в сапоги…
- Ну, Мироныч, - наконец уселась барыня в кресло, - уходил меня этот разбойник… всю ночь трясла лихорадка… ох, никак в себя прийти не могу!
Никита Мироныч вскинул на барыню пока пустые глаза и поклонился, хорошо еще не понявши, кто 'этот разбойник'.
- Слушай теперь меня и, пожалуйста, не перебивай! Терпеть не могу, когда перебивают или перечат!
- Молчу, матушка барыня… молчу… оно и верно, что поперечное слово как бревно на дороге… Молчу…
- Молчи… - барыня недовольно его оглядела, - молчи… потому что сказать нечего больше! Говори, вчера ты вструхнул?..
Никита Мироныч уставился в пол, как бы разглядывая место, куда стукнуться лбом, и ничего не ответил…
- Молчи… вижу: вструхнул! Надо бы тебя за это… ну да ладно, тебя я прощаю!
Никита Мироныч положил поклон и поднялся:
- Начальство, матушка барыня… как же не струсить?..
- Какое начальство? Что ты городишь?..
- …Борода ровно смазана дегтем… страховище!
- Да борода-то, дурак, ненастоящая… прилеплена… Разбойник, а он: начальство! Переодетый разбойник!
- Разбойни…ик? - протянул Никита Мироныч. - Да что же вы, матушка барыня, вчера мне не сказали… мы бы ему бороду-то в один раз оторвали и руки бы живо скрутили!
- Молчи… вчера не сказала, зато сейчас говорю! Вчера дело другое: видел, в каком расстройстве была?.. Не перебивай лучше и слушай! Теперь понял: разбойник? Вольно…оду… умец! Вот кто! И Бодяжка вон то же самое говорит… ах, какой, Мироныч, оказался верный… обходительный человек!
- Барин веселый! - не выдержал Никита Мироныч, засиявши плутоватой улыбкой. - Никто про это худого слова не скажет… нисходительный барин!
- Очень… очень хороший! Я прямо жалею, что раньше его не замечала!.. И даже шутила над ним… мне он казался большим… большим дураком!
- Что вы, матушка барыня… с дураками и не сиживал… жулик, люди говорят, каких мало земля родит… в карты быдто подмешивать ловок!
- Да?.. Что еще говорят? - сощурилась барыня на старосту.
- Да больше ничего не говорят, матушка барыня, - осадился Никита Мироныч, - что касательно к тому же земли у него, так только рази лошадь в возке поворотить, да и то за чужую изгороду заденешь!
- Еще что говорят? - прикусила барыня губки.
- Да ничего, барыня, окромя хорошего, почтенного, будто не слышно! -опять засиял Никита Мироныч.
- Ну, мало ли что там дураки говорят… очень, очень обходительный человек! Так ты и запомни: кому жулик, а мне… первый теперь человек!
- Слушаю, матушка барыня!
- Ты, как только что, так прямо к нему! Барыня, мол, велели распорядиться!
- Наше дело, матушка барыня, подбирать готовое… а никак вы, по словам, куда, матушка барыня, собираетесь ехать?.. - вытянулся с искренним испугом староста.
- Велела тут еще до тебя закладать!.. Четверку… ты проходил мимо каретной, не видел?.. В Питер, Мироныч, поеду! В Питер! Жалобу принесу. Разве так можно оставить?.. Жалобу принесу и прямо к стопам!
- Питер, он, матушка барыня, хитер, - вторил Никита Мироныч, кивая головкой, - не одному под носом вытер!..
- Кстати закажу себе новые платья на свадьбу… мои вышли из моды, хотя князь обещался всего навезти… ну да самой будет виднее!
- Матушка барыня, - переступил Никита Мироныч с ноги на ногу, собираясь, видно, перейти к делу, - а на чем же вы… во что же вы теперь изволите заложить?.. Ведь на каретной печатки?..
- Что…о ты говоришь? - приподнялась барыня с кресла.
- Печатки, матушка барыня… везде понавешал бородатый дьявол… и загон, говорит, идет чехом… не вешать же, говорит, собакам сургучи на хвосты…
- Печа…ати…и, - заложила Рысачиха руки за спину.
- Каиновы… каиновы печати, матушка барыня, - торопился староста со словами, - орел такой выведен на сургуче о двух головах и с лапами книзу, как будто цапает зайца!
- Молчать! - вскрикнула вдруг барыня не своим голосом, медленно подаваясь к Никите Миронычу, который попятился от нее незаметными шажками, пока не уперся в стенку и не вытянулся по ней, как будто отставая от пола. - Не на чем, говоришь, барыне ехать?.. Не во что, говоришь, заложить?.. Печати, говоришь?.. Сорвать, - вдруг выпрямилась барыня, подойдя почти вплотную к старосте, - немедленно сорвать и заложить… слышишь, болван?..
Никита Мироныч повалился снопом барыне в ноги и, не подымая лица, прошептал:
- О осподи боже!
- Сорвать… немедленно заложить! - топала барыня ножкой.
- Матушка барыня, - тихо спросил Никита Мироныч, уставившись в Рысачихины туфли, - а кто же будет в ответе?
- Что? Что еще выдумал? Вот глупый вопрос, - засмеялась Рысачиха, отходя от старосты, - вот глупый вопрос!
- Отвечать-то придется? - еще тише повторил Никита Мироныч.
- Ну?
- Ведь бородища-то через две недели приедет?
- Глупый, глупый вопрос… А пусть его приезжает! У меня к тому времени будут… бумаги! Какой глупый вопрос!..
- Глупый, матушка барыня, глупый… а ведь печатка все же висит!
- Сорвать! - вышла опять из себя Рысачиха. - Слышишь, тебе говорю. Знать ничего не знаю, мне надо ехать… а отвечать, болван, будешь ты… Ты, болван, ты!.. В наказание, что ослушаешься барыню… Уж не хочешь ли, чтобы я за тебя отвечала?
- Мату…ушка барыня, пощади…ите! - Никита Мироныч стукнулся лбом.
В это время Палашка, стоявшая у окошка, держась за кресло, как за защиту, кинулась к барыне и заглотнулась:
- Ба…ба…ба…барыня!
- Ты еще, кривоглазый сыч! - повернулась к ней Рысачиха, собираясь ударить. - Чего забабакала?.. Ба…ва…у…у… кажется, уродит же бог такую уродину!
- Ба…ба… барыня, ба…ба…барин приехал!
- Что?.. Кто приехал? - сразу переменилась Рысачиха в лице, на котором заиграла улыбка и румянец сменил гневную бледность. - Кто там приехал?
- Ба…барин Бодяга стоит у крыльца.
Рысачиха подбежала к зеркалу и наспех поправила пышную прическу, пряча за ухо выбившуюся прядку волос, в которой сильно серебрились не замеченные раньше сединки, одернула кружева на рукавах, оглядела себя, повернувшись к зеркалу боком и перекинувшись назад головой, и, не взглянувши на старосту, приказала:
