- Переловили… по твоей… по твоей милости, Недотяпа. Сколько народу пропало! Сам ходишь в веригах, а на других надел кандалы. Жалко больно Буркашу!
- Значит, пропал и Буркашка?.. А?.. Дивное дело, Лукерьюшка, дивное дело: отдашь с себя все до нитки, а другие за тебя, вишь, в убытке! - поник лохмами Недотяпа. - Ишь, как все повернулось!
- Прыткий ты стал на язык, Недотяпа… оченно прыткий! - поджала локотки Лукерья, оглядывая Недотяпу. - Должно, что всего наслушался да навидался!
- И то, Лукерьюшка, правда… чего-чего не едал! Чего-чего не видал!.. Вот уж, скажу тебе по правде, в такой был стороне, коли рассказать, так, ей-бо, верно говорю, не поверишь! Царство такое есть, Лукерья, на свете… царство… прекрасное королевство!
- А ну погоди, я малость в печке оправлю, а то Мироныч придет, задаст хорошую трепку, что у меня ничего не готово!.. - шмыгнула Лукерья за печку, на ходу взглянувши к младенцу за полог.
- Да ты, Лукерьюшка, готовь там себе с богом… я и то привык сам с собой рассуждать, сяду где-нибудь под елочку возле дороги и вот говорю, говорю, что только на язык полезет, а елочки, березки слушают меня и веточками машут… хушь бы што… ты, пожалуй, не слушай, а то, грехом, разговорюсь и назову не Лукерьей, а… Лушей! Хе… хе… хе!..
Лукерья мотнула Недотяпе из-за печки головой с тихим смешком и завозилась сковородами, а Недотяпа перекрестился умильно на образ и начал причитать нараспев, подымаясь голосом с каждым словом все выше:
- А и еся на свете царство доброе…
Королевство вежливое…
Княжество учтивое…
А и живут в тоем царстве
Не в оммане, не в коварстве,
Ох, и проживают в тоем королевстве
Во нерушимости, во девстве…
А и сам народ в тоем княжестве
Не лихоимчивый, не куражистый…
А и церкви там из золота все новеньки,
Все в зенчужных камушках часовенки,
А и улички рублевиками вымощены,
Золотым песочком вычищены,
Закоулочки выложены полтинниками,
Четвертаками, пятиалтынниками,
А и для простаков мужиков
Избы из медных пятаков,
Для начальства, купцов да аршинников
Из серебряных гривенников…
А денежки гвоздиками приколочены,
Шобы прохожие не зарились оченно,
А и крылечки как кивоты кипарисовые,
Шаровары у всех с напуском плисовые,
Рубахи на всех новые да нанковые,
В один цвет и хасон, одинаковые,
Сапоги же лаковы,
Почитай, у всякова…
Ни поборов им, ни барщины им, ни оброка,
Не царь над ними и не царица,
А птица
Со-ро-ка!
А и войдешь в то царство доброе,
Крепкосокое, крутореброе,
Вот и внидешь в королевство вежливое,
Попадешь ежели
В учтивое княжество,
Где народ здоровый да коряжистый,
Толь всего потребуется по положению
Ради свычая, в уважение:
Поклониться пред церковами божими,
Поздоровкаться ласково с прохожими:
Дескать, доброго вам, братцы, добра,
Прожития, братцы, веселова.
Тут дадут тебе шубу рудого бобра,
Дорогую шапку из соболя
Напялют на нечесану голову!..
Носи и не изнашивай,
Надевай и не спрашивай,
Где, дескать, купили, где добыли?..
Тут достанут тебе со самой верхней полочки
Все новешенькое, шитое с иголочки,
Рубаху выдадут новую, нанковую,
Цветом, хасоном со всеми одинаковую,
Шаровары с напусками примерют плисовые,
Никакой цены на них не прописывая…
А и цена
Всему тут одна:
Слово доброе да руке-трясение
И в будний день и воскресение!
А и начнут тебя потчевать разною пищею,
Жареным тебя угощать и пареным,
Насуют всего в сумку нищую,
Выведут на крыльцо, как барина!..
Вот и тут дадут одну денежку,
Эту денежку никуда не денешь ты.
Неразмедный рубль сбоку с дырочкой,
С завсегдашней с легкой выручкой…
- Што ты?.. Што ты?.. - выскочила Лукерья из-за печки в руках с помакушкой. - Што ты воешь, словно леший болотный?.. Ребенка всполошишь… не видишь, младенец?.. Да и народ, того гляди, соберется… вздуют еще… отвалтузят!
- Ох, Лукерьюшка, и то зачитался!.. А ты что?.. Не веришь?..
- Вот уж Недотяпа, истинно, что Недотяпа… да кто же поверит?.. -поджала руки Лукерья, усмехаясь робкой улыбкой.
- А кто не поверит, Лукерьюшка… тому сядет веред и в зад и на перед! - ухмыльнулся и Недотяпа. - Раздосадила ты меня, Лукичишна, разговором про барыню… сильно мне не любо, что так нехорошо меня в народе возвеличали… должно, что надо совершить теперь по-другому, - поглядел Недотяпа на люльку с младенцем, спустил с плеча на пол суму и, развязавши на ней мертвый узел, достал с самого дна большой кошелек, - вот, Лукерьюшка, хушь ты верь, хушь не верь, а за доброе слово получай себе награду… -Подошел Недотяпа к столу и вывалил на него золотую груду, в которой меж золотыми, словно плотица на солнце, серебрился один только целковый. -Мотри сюда, когда не веришь… ишь, какие золотенькие, новенькие да плотненькие!
Лукерья шагнула к Недотяпе и, перекрестившись на него, как на икону, поклонилась в землю долгим поклоном и поцеловала грязные чуни.
Недотяпа долго смотрел, опершись руками о стол, на широкую, словно дроги, с которых сняли колеса, спину Лукерьи, и глаза его то темнели, то вдруг загорались зелеными огоньками, потом нащупал в золотой груде целковик и тихо промолвил:
- Вставай, Лукерьюшка, простая душа… полно; у нас седни не прощеное воскресенье, чтобы валяться друг перед другом!
Лукерья встала на ноги, неторопливо отерла кубовым подолом крупные слезы, в которых смешаны были и радость и удивленье, а Недотяпа придержал вериги, чтобы не очень гремели, и тоже ей поклонился, облобызавши голые ноги. Лукерья, не шелохнувшись, тупыми глазами смотрела на золотые, как бы соображая, куда их получше запрятать.
- Прости и меня, грешника-кромешника, - прошептал Недотяпа, приподымаясь и осматривая Лукерью пытливыми глазами, - собери, Лукерьюшка, деньги… как бы кто, грехом, не
