Э.И. Дуван оставил о себе добрую память среди современников чрезвычайно широкой (и нередко анонимной) благотворительностью, в общей сумме составившей около 150 тысяч рублей. Он жертвовал средства на строительство мужской и женской гимназий, на Кирилло-Мефодиевскую церковь при первой из них, на Свято-Николаевский православный собор и многое другое. Своим духовным завещанием он оставил Евпатории 25 тысяч рублей благотворительного капитала и на такую же стоимость два магазина, проценты и доход с которых должны были расходоваться на материальную помощь беднейшему населению города. Не обойдены были вниманием в завещании и Александровское караимское духовное и городское начальное училища, обе гимназии, синагоги, служащие магазинов и т.д. Кроме того, мужской гимназии он оставил личную библиотеку, а также выделил 8,5 тысяч рублей на стипендию в высшем учебном заведении для детей малосостоятельных граждан».
По поводу революции С.Э. Дуван не питал никаких иллюзий. При первой возможности в 1917 году он вместе с семьей покидает Евпаторию и перебирается в Германию. Предчувствия не обманули его. С приходом новой власти большевиков для Крыма началась кровавая полоса террора и мести. «Действовавший в Крыму известный венгерский коммунист Бэла Кун и его секретарь - небезызвестная Землячка разослали на места телеграмму с приказанием немедленно расстрелять всех зарегистрированных офицеров и военных чиновников. Первая же ночь расстрелов в Крыму дала тысячи жертв: в Симферополе - 1800 чел., Феодосии - 420, Керчи - 1300 и т.д (нельзя не вспомнить Ялту, где в это же время было расстреляно несколько тысяч офицеров - сост.). Расстреливали не только военных, но и врачей и служащих Красного креста, сестер милосердия, земских деятелей, журналистов и пр. и пр. Всего в течение 1920-1921 годов в Крыму было расстреляно несколько десятков тысяч человек. В Евпатории красные войска появились 14 января 1918 г. Начались массовые аресты офицеров, лиц зажиточного класса и тех, на кого указывали, как на контрреволюционеров. За 3 дня 15, 16 и 17 января в маленьком городе было арестовано свыше 800 человек, на транспорте «Трувор» и гидрокрейсере «Румыния» было убито и утоплено не менее 300 человек… Все арестованные офицеры (всего 46) со связанными руками были выстроены на борту транспорта, один из матросов ногой сбрасывал их в море, где они утонули. Эта зверская расправа была видна с берега, там стояли родственники, дети, жены… все это плакало, кричало, молило, но матросы только смеялись».
Жизнь Дувана за границей не была легкой. По довоенному свидетельству, приведенному в книге, бывший городской глава Евпатории нуждался в жилище и питании. Но главной его заботой становится вопрос о сохранении караимов как народа, избавление его от полного уничтожения. «В связи с новым, дискриминационным по отношению к евреям законодательством фашистской Германии С.Э. Дуван в сентябре 1938 года предпринял поездку в Берлин, где обратился с двумя письмами - от 5 сентября и 10 октября - к министру внутренних дел. В данном вопросе ему оказали всемерное содействие Русское Доверенное эмигрантское Бюро и епископ Берлинский и Германский Серафим. 5 января 1939 года на имя Дувана из Государственного Расового Бюро пришло разъяснение, в соответствии с которым караимский этнос не отождествлялся с евреями ни по вероисповеданию, ни по расе. Таким образом, еще до начала второй мировой войны было отрегулировано юридическое положение караимов в Германии. Поскольку же основные места расселения караимов, в том числе и караимской эмиграции, оказались в зоне нацистской оккупации (Польша, Франция, СССР), эта малочисленная народность, насчитывающая всего несколько тысяч человек, была спасена от полного физического уничтожения по национальному признаку».
«С.Э. Дуван скончался 5 февраля 1957 года в Болье-сюр-Мер (Приморские Альпы) во Франции; погребен по православному обряду. В знак особого уважения панихида об усопшем была отслужена по православному, мусульманскому и караимскому религиозным обрядам».118
В воспоминаниях Анны Александровны находим рассказ о неоднократном пребывании Ее Величества вместе с Августейшими Детьми в Ставке в период с лета по ноябрь 1916 года, когда вступивший в управление Русской Армией Государь вынужден был подолгу находиться в расположении своих войск, причем всякий раз в сопровождении своего сына - Наследника- Цесаревича Алексия. Императрица, тяжело переживая разлуку с мужем и сыном, сама вместе с дочерями навещала Государя в Ставке. В составе ее свиты непременно была и Анна Александровна. По ее свидетельству, последняя такая поездка в Ставку состоялась в ноябре 1916 года и происходила на фоне все более и более сгущающейся атмосферы открытой неприязни и враждебности к Государыне со стороны не только высшего петербургского света, но, к глубокой скорби Их Величеств, со стороны родственников - Великих князей, а также высшего командного и офицерского состава, которому Государь по-прежнему доверял. Как пишет Анна Александровна, «клевету на Государыню систематически вели в армии, в высшем командном составе, а более всего союзом земств и городов». Фактически подрывной деятельностью занимались «многие именитые иностранцы, проживающие в Ставке… Их было множество: генерал Вильямс со штабом от Англии, генерал Жанен от Франции, генерал Риккель - бельгиец, а также итальянские, сербские и японские генералы и офицеры, а также наши генералы и офицеры штаба». Об атмосфере, царящей в Ставке, Анна Александровна пишет, что она «глубоко сознавала и чувствовала во всех окружающих озлобление к тем, кого боготворила, и чувствовала, что озлобление это принимает ужасающие размеры». Пребывая в Ставке, Государыня вместе с дочерьми и Анной Александровной находились «среди неправды, интриг и злобы».
К этому периоду относится письмо, написанное Анной Александровной из Ставки во время последнего пребывания там Государыни со свитой в ноябре 1916 года. Письмо адресовано сотруднице Серафимовского лазарета-убежища - Феодосье Степановне Войно, которую Анна Александровна очень любила и относилась к ней как к своему другу, ближайшему помощнику и доверенному лицу. В своих воспоминаниях Анна Александровна лишь однажды с большой теплотой и благодарностью упоминает о ней в связи с тем трагическим моментом в ее жизни, когда она, больная корью, ожидала ареста в Царском Селе, «Фельдшерица из моего лазарета, которая одна при мне осталась, худенькая и бледная Федосья Степановна кинулась перед Их Величествами на колени, умоляя их взять меня в комнату их детей и не отдавать. «Теперь, - говорила она сквозь слезы, - минута показать вашу любовь к Анне Александровне'». Вот этой самоотверженной женщине пишет Анна Александровна из Ставки:
«17 ноября 1916 г.
Феодосья Степановна, милая и дорогая! Я очень была обрадована Вашим маленьким письмом, хорошо, что у нас ремонт, только берегите все вещи.
Думаю, вернемся в Воскресенье. Всего было и веселого, и грустного; настроение, когда мы приехали, было такое плохое, теперь мы поправились; не люблю и страдаю от окружающих, столько злых и почти никого добрых! Погода сегодня морозная и светло. Живем в поезде; ездили завтракать в ставку. Вчера ездили в моторе в лес; было солнечно и чудно. Наследник устроил костер и пек картошки.
Горячо Вас, дорогая, обнимаю и целую, храни Вас Господь -
Ваша А.А. Вырубова.
Кланяюсь очень милому Сергею Петр. Нарывы совсем прошли, но еще смазываю иодом и залепляю пластырем.
Всем в лазарете кланяюсь.
Я очень соскучилась!».119
«Столько злых и никого добрых…». Ни тогда в Ставке, ни в казематах Петропавловской крепости, ни в период написания своих воспоминаний Анна Александровна не испытывала ответного чувства злобы или ненависти. Ее слова, как и чувства, исполнены сокрушения, боли, непонимания и растерянности от осознания того, что произошло с русскими людьми. Она недоумевает, что среди тех, кто окружал Их Величества и ее саму, так мало было людей, обладавших благородством, искренностью, движимых в своих поступках честными, бескорыстными мотивами. Слова ее исполнены горького упрека и боли в адрес членов Императорской Фамилии и высшего общества, знавших ее с детства, танцевавших с нею на балах и тем не менее так подло поступивших с нею, бесчестно ее оклеветав. Анна Александровна выделяет лишь одного из этой среды русской интеллигенции и аристократии - следователя Владимира Михайловича Руднева, порядочного русского человека, честного и беспристрастного судью, который «единственный имел гражданское мужество ради истины встать на точку зрения здравомыслящего человека, не заразившись стадным мнением русского общества в 1917 году». Относительно русского общества Анна Александровна делает также выводы, что оно было «психически расстроено, так что мало кто судил здраво и хладнокровно». «Моральное состояние русского общества этой эпохи, вполне ненормальное и доходившее до истеричности». «Я поняла, что для России теперь все кончено, Армия разложилась, народ нравственно совсем упал».120
В своей попытке анализа того, что произошло, Анна Александровна проявляет удивительную глубину проникновения в истинные причины русской трагедии. Считаем уместным привести здесь полностью выдержку из ее воспоминаний, где поставлен точный диагноз всего произошедшего. Достичь того видения, того откровения о свершившихся судьбах России возможно только на удивительной высоте духа. Глубина и точность ее оценок произошедшего поражают и ставят ее на одну ступень с великими русскими мыслителями двадцатого столетия. Вот ее слова, исполненные болью глубоко верующего и пророчески озаренного русского человека.
«Россия, как и Франция XVIII столетия, прошла через период полного сумасшествия, и только теперь через страдания и слезы начинает поправляться от своего тяжелого заболевания. Плачут и проклинают большевиков. Большевики - большевиками, но рука Господня страшна. На людях можно казаться добрым и благочестивым и легко обижать и клеветать на невинных, но есть Бог. И если кто теперь потерял близких или родных, или голодает, или томится на чужбине, и мы видим, что погибает дорогая Родина и миллионы наших соотечественников от голода и террора, то не надо забывать, что Богу не было трудно сохранить их жизнь и дать все потребное, так как у Бога невозможного нет. Но чем скорее каждый пороется в своей совести и сознает свою вину перед Богом, Царем и Россией, тем скорее Господь прострет свою крепкую руку и избавит нас от тяжких испытаний. «Аз есмь Бог отмщения и Аз воздам'121 (выделено составителем).
Выделенные слова звучат как призыв к деятельному покаянию и обращены к нам, современным русским людям. От осознания смысла этих слов, прежде всего православными русскими людьми зависит судьба нашего Отечества - России.
Как пример безумия русских людей, напомним, что Государю были посланы телеграммы от членов Императорской Фамилии, от Великого князя Николая Николаевича, от русских генералов, где все просили Государя коленопреклонно ради спасения России отречься от Престола!? Что это как не полное помешательство, умопомрачение? Можно только догадываться, что же совершили эти люди и иже с ними, что Господь лишил их разума…
Это безумие постигло значительную часть русского народа. Многие, слишком многие не поняли, что случилось. Осознание того, что произошло, находим в словах Государыни Императрицы Александры Феодоровны:
«С отречением Государя все кончено для России, но мы не должны винить ни русский народ, ни солдат: они не виноваты…». «Слишком хорошо знала Государыня, кто совершил злодеяние».122 Как пишет Анна Александровна, эти люди «рубили сук, на котором сидели».123 Когда Государь - самый великодушный и честный из всей семьи Романовых, свидетельствует А.А. Вырубова, показывал ей эти телеграммы и говорил о своих друзьях и родных - слезы звучали в его голосе».124
Все сказанное касается каждого из нас, кто сегодня считает себя русским. Поэтому к нам обращены слова Анны Александровны Танеевой (Вырубовой) - слова, исполненные горечи и в то же время, великой Правды и надежды:
«К сожалению, мы, русские, слишком часто виним в нашем несчастии других, не желая понять, что положение наше - дела наших же рук, мы все виноваты, особенно же виноваты высшие классы. Мало, кто исполняет свой долг во имя долга и России. Чувство долга не внушалось с детства; в семьях дети не воспитывались в любви к Родине, и только величайшее страдание и кровь невинных жертв могут омыть наши грехи и грех целых поколений. Да поможет Господь нам всем русским - томящимся на далекой чужбине и страждущим в многострадальной, но бесконечно нам всем дорогой Родине - соединиться в любви и мире друг с другом, принося наши слезы и горячее покаяние милосердному Богу за бесчисленные согрешения наши, содеянные перед Господом и Богом венчанным Государем нашим и нашей Родиной.
И тогда только встанет великая и могучая Россия, на радость нам и страх врагам нашим».125
Буквально накануне разразившейся революции Господь даровал Анне Александровне великое утешение - возможность сопровождать Императрицу в паломнической поездке к святыням Новгорода. Надо сказать, что большинство поездок, за редким исключением, Государыня совершала в сопровождении своей любимой подруги, с которой практически не
