— Ну и много же путаницы у него, у Сидорова, в голове отзывалась о творчестве писателя Аня.
— Ну и много же путаницы у Сидорова в голове! — повтобеждать. Моя совместная жизнь с Викой проходила тайно, все больше у меня в постели (когда я оставался в квартире один) или же в дружеских прогулках по городу и его развлекательным заведениям. Нас мало кто видел, в гости мы не ходили.
Конечно, моя мама подразумевала эту близость, но она подходила к этому с точки зрения философии и предпочитала, и правильно делала, не вмешиваться в мою личную жизнь!
Агрессивность! Сколько она причиняла страданий мне… Аня и я иногда перезванивались по телефону, редко виделись, с Корщиковым я виделся еще реже. Но и Аня, и Корщиков стали замечать мою раздражительность даже в эти короткие промежутки наших встреч.
— Смотри, — накажу я тебя! — бывало хитро прищурившись, говорил я Ане.
А я и в самом деле верил и чувствовал потаенные возможности! Но и сомнения мучили меня, ведь я же метался! Аня начинала защищаться от меня…
Потом я, как-то незаметно для себя, вошел в какую-то вереницу болезней, в основном простудных: гайморит, тонзиллит, бронхит и прочее, даже воспаление легких. Они прямо-таки атаковали меня, и это в свою очередь прибавляло во мне силу злобе, агрессивности, но слабости души и тела тоже…
Аня пробовала меня лечить упражнениями, какими-то приборами, сам я не только забросил йогу, но и не делал физзарядку, однако все старания моего добровольного доктора шли насмарку от моего бесшабашья, вредности, я много курил! Я изрядно похудел, побледнел. Назрела какая-то стрессовая ситуация или же что-то другое, не знаю что, но я безвольно катился куда-то, не в силах остановиться или притормозить.
Прошел съезд в Таганроге, я не помню, как он там назывался, да и важно ли это!
Вокруг съезда был приличный ажиотаж.
Аня таинственно поведала мне, что на съезде, среди профанов, присутствовали в основном все ведущие мистики страны! И я узнал еще и то, что этот съезд регулярен, проходит один раз в не помню сколько лет, и что на следующий форум, возможно, попаду и я…
Я много читал литературы, соответствующей моей устремленности: „Основы Тибетского мистицизма“, „Тибетскую книгу мертвых“, „Энциклопедию оккультизма“ — я просто проглотил в один присест… Так, я познакомился со стихами Валентина Сидорова, с его книгой „Семь дней в Гималаях“.
— Ну и много же путаницы у него, у Сидорова, в голове отзывалась о творчестве писателя Аня.
— Ну и много же путаницы у Сидорова в голове! — повторял я, как попугай, если речь заходила о „Семи днях в Гималаях“ с каким-нибудь из моих знакомых. Я повторял, даже не разбираясь почему.
Однако меня настораживало, что в Волгограде была открыта группа людей, которая использовала „Семь дней в Гималаях“ в качестве своеобразной библии! Может, все-таки там что- то и есть, но я продолжал попугайничать: „Ну и много же путаницы в голове у Сидорова!“
Что поделать! Попугайничество тоже становилось одной из моих черт. Порою это было настолько заметно, настолько явно выражено, что один из моих собеседников заявил мне:
— Кого ты перепеваешь?!
Но я не обращал внимания и продолжал свой стремительный читательский и подражательский бум!..
Я ознакомился с книгой известного французского мистика А. Дебароля, который тридцать лет ходил по всей Франции, изучал людей: их ладони и пальцы рук, характеры, черты лиц, строения черепов и другое, и написал фундаментальный труд „Тайны руки“! Дебароль „научил“ меня, разговаривая с нехорошими людьми или находясь в обществе таковых, — зажимай в кулак три пальца: средний, безымянный и большой. Получались своеобразные рога из мизинца и указательного пальцев, выпяченных вперед. Мне очень понравилось это упражнение, и я без особых стеснений использовал его по мере необходимости, и помогало, и порою еще как!
Неожиданно я провел параллель между этим упражнением, как я его называл, „волевое сопротивление“, и, как ни странно, металлистами (орущими „хеви металл!“), ведь они тоже выпячивают мизинец и указательный пальцы в знак проявления собственной воли и неподчинения чужой! И я написал стихотворение, увлекшись металлистами и тяжелым роком, потому что меня занимала их волевая ограниченность и потому что они, действительно, были таковой ограничены. Стихотворение звучало так:
Струна к струне, — страна гитария!
Бежал куда-то Мефистофель…
Пойдешь направо: группа „Ария“,
Налево группа „Черный кофе“.
Во что еще поверим, втюримся?!
Стальная песня не допета.
Мы так орем, что даже жмурится,
Зигзаги звуков, — „хеви металл“!
Мы все восторженно рассеяны.
Сидеть на месте заду тесно.
Мы привстаем, но рок уверенно
Сбивает с ног и давит в кресло.
Наш рок машинно-металлический
В концертном зале свищет… Ах!..
Мы перед музой электрической
Все на цепях и в кандалах!
Однажды, когда я после длительного перерыва в очередной раз встретился во Дворце Здоровья с Корщиковым и с Аней, то Аня, окинув меня взглядом знатока, и, может быть, просто устав уже от всевозможных агрессий с моей стороны, а может, в желании помочь, обратилась к Корщикову:
— Слушай, Саша, давай-ка его, — она кивнула в мою сторону, — нашего злюку, определим к Ивану. Я думаю, что их надо познакомить. Как ты на это смотришь?
— Ну, что ж… Пожалуй, познакомь, — сказал Корщиков. Они разговаривали обо мне в моем присутствии так, словно решали вопрос, куда лучше переставить стол в этой комнате: к окну или дверям… Но меня это не разозлило, а наоборот: я предчувствовал интересное!..
— По-моему, они весьма подходят друг другу, — определила Аня.
— Да, да, — уже на бегу из комнаты, как-то, будто прохожий, поддакнул Корщиков и исчез за дверью…
Прошло еще некоторое время, может, недели две…
Зима уже вовсю разыгралась, основательно выбелила все дороги и тротуары в городе. Прохожие, будто перекуривались в разговорах, машины словно сторонились друг друга, и надо всем громадным городом столбом стоял белый свет, отражавшийся от светоносного снега.
Обжигаясь лицом в этом морозном свете, я пробежал от трамвайной остановки квартал одноэтажных домиков и поскорее вошел в суетливое тепло Дворца Здоровья.
Через пару минут мы с Аней снова сидели в ее крохотной лаборатории психофизиологов и ожидали прихода того самого Ивана.
Я обидчиво ежился на замечания Ани, к моей натуре еще и присовокупилась обидчивость, я продолжал язвить и пререкаться.
Пришел Иван и сразу же сел за стол с видом основательным, словно он прибыл на прием своих пациентов! А он и действительно прибыл на прием. Меня и еще какую-то лаборантку в белом халатике — я ее видел в первый раз, — Аня представила Ивану.
Он осмотрел нас внимательно. Из-за стола не вставал, не суетился. Взгляд его не бегал по нашим лицам, но каждый из нас постоянно ощущал его на себе.
Иван выглядел довольно молодо, моложе меня. Если бы мне довелось описать его внешность, то я описал бы ее приблизительно так: у Ивана были короткие, кудрявые волосы, сам он роста невысокого, на лице выделялся крупный, с горбинкой нос, зеленые, малоподвижные глаза, круглый подбородок, довольно серьезная, подчеркнутая выразительностью линий, решительность губ.
Аня поведала Ивану об устремлениях и уровне моих желаний и лаборантки. Так я узнал, что лаборантка, ее звали Надя, собирается научиться лечить людей.
— К чему тебе это? — спросил у лаборантки Иван.
— Хочу научиться тем самым нести добро… — робко, с опущенными глазами пояснила Надя.
— Лечить нельзя и невозможно! — сказал он.
— Почему? — удивилась все также робко она.
— Потому что закон сохранения энергии… Сколько ты выведешь грязи из души человека, которого вылечишь, столько же ее войдет в тебя или еще куда. Эту грязь сжигать надо, а это не каждому дано.
— Так мне не дано? — печально переспросила Надя.
— Не знаю, — отрезал Иван. — Но болеть ты будешь. Если тебя устраивает подобная перспектива — лечи!
— А ты меня можешь научить, как лечить? — словно попросила она.
— Нет, — сказал он. — Я этому не учу.
На этом разговор с лаборанткой в белом халатике был исчерпан, и она, неохотно поднявшись из кресла, медленно вышла за дверь лаборатории под всеобщее молчание.
Следующая очередь была моя.
— Ну, а что ты хочешь? — обратился ко мне Иван.
Я ничуть не робел перед ним и поэтому заговорил с ним не спеша и обдуманно:
— Хочу стать магом, — заявил я.
Аня улыбнулась, она вообще умела улыбаться с подковыркой, как мне казалось в последнее время. Она улыбнулась, и это сразу же разозлило меня! Но усилием воли, коей у меня иногда хватало, я погасил свое раздражение.
— Магом… — медленно, как бы обдумывая, проговорил Иван. — Но это же головастики! — сказал он. — Не правда ль, Ань?
— Дело в том, что Сергей сам еще не знает, что он хочет, — пояснила Аня. — Ты его, Ваня, возьми к себе, сделай из него человека.
Вошел Корщиков.
— А! Вся нечистая сила собралась, — сказал они поздаровался за руку с Иваном.
Я насторожился. Фраза 'нечистая сила' меня смутила, но, все-таки, я не придал ей особого внимания, ведь открывалась перспектива, что мною займутся, а это сильно привлекало!
Где-то через полчаса я и Иван, вместе, шагали по ледяному тротуару, присыпанному песком, в сторону Центрального рынка. Конечно же, можно было бы проехать и на трамвае, но нам необходимо было переговорить. И мы, на скором ходу, весьма деловито беседовали. Иван оказался неплохим парнем, посоветовал мне походить позаниматься, как он выразился, 'своим телом', к одному человеку, по фамилии Долланский.
— Он больше двадцати лет в городе ведет преподавание своей системы, — осведомил меня Иван о Долланском, — он ни о чем не знает и не догадывается. Мы, — протянул Иван многозначительно, — часто используем Долланского для восстановления своих людей. Тебе надо укрепить здоровье! Предстоит нелегкая работа. Впереди много проблем! — и Иван черкнул записку, адресованную Долланскому по поводу меня.
