В 1942 г. на автозаводе, выпускавшем танки, бронеавтомобили, грузовые автомобили, вездеходы, легковые автомобили, моторы и вооружение, работало 180 тыс. человек. На других заводах выпускались танки, самолеты, мотоциклы, боеприпасы и многое другое, необходимое для войны и народного хозяйства, Заветной целью бомбардировочной авиации был автозавод. Пролетая к нему над городом Дзержинском — столицей отечественной химии, они не сбросили ни одной бомбы. Берегли для себя. В 1942–1943 гг. враг еще надеялся на свою победу. Летом 1943 г. из-за просчетов нашего командования, когда противовоздушная оборона Горького была ослаблена, несколькими сотнями немецких бомбардировщиков завод был разрушен настолько, что стоял вопрос о целесообразности его восстановления. Но в стране нашлись силы: 30 тысяч человек за 100 дней полностью восстановили завод. В начале 1945 года завод за один день выпускал более 40 самоходно-артиллерийских установок СУ-76. А это два полка по штатам того времени.
Каждый день занятий мы находили новые ориентиры для наводки миномета, определяли расстояния до них, которые измерялись величиной от 450 до 5500 метров.
Стоя у коллиматорного прицела, я представлял себе далекую картину: навожу миномет на рейхстаг в Берлине. Впереди еще были Киев, Харьков, Минск. После месяца занятий наш расчет настолько сработался в установке миномета, его перемещении и выполнении команд, что стал образцовым в батарее. Нескольким красноармейцам из нашего взвода, в том числе и мне, было присвоено звание ефрейтора. Наградой была возможность послушать оперу. Вновь испеченным ефрейторам дали билеты на «Риголетто». Места наши были в первом ряду партера. Рядом с нами уселся генерал со своей надушенной генеральшей. Брезгливо наморщив нос, она что-то выговаривала мужу. До меня дошло, что она возмущена запахом конюшни, исходившим от нас. Генерал зло цикнул на нее. В первом действии мои ребята стали засыпать, во втором и третьем тоже. В последнем действии, когда Риголетто узнает свою смертельно раненную разбойниками дочь Джильду, я тоже заснул.
Часто, во время ночных налетов, мы мерзли в траншеях укрытий, унося с собой оружие, противогазы и уводя лошадей. Не высыпались. Идя нестроевым шагом домой, мы с радостью представляли, как войдем в свою пахнущую портянками и ружейным маслом казарму, ставшую, по воле судьбы, нашим домом, и надеялись, что в эту ночь налета не будет.
Занятия по устройству и использованию боеприпасов проводил командир батареи капитан Скоба. До войны он был доцентом Харьковского университета. Однажды во время занятий он заметил, что некоторые красноармейцы грызут какие-то семечки. Он сообразил, что это ездовые грызут овес. После занятий он вызвал к себе в кабинет всех подозреваемых и, заставив по очереди выворачивать карманы, орал и грозил всяческими карами. Дошла очередь и до меня. Я был последним. В кармане у меня находилась небольшая горсточка овса. Скоба сказал мне: «А вам должно быть стыдно. И мне за вас стыдно, за человека, имеющего среднее образование. Уходите!» Сгорая от стыда, я подумал: лучше бы он мне набил морду.
В ноябре месяце по сильному морозу мы выехали на учебные стрельбы в район мызы. Лошади, отвыкшие от упряжки, путались в постромках и плохо выполняли команды. Учебные мины, которые мы везли в зарядных ящиках, не были израсходованы. И вся картина учений представлялась бестолковой и неинтересной. На наши сетования, что не удалось пострелять из минометов, старшина Кононов сказал: «На фронте настреляетесь!»
В политинформациях, которые проводил комиссар полка и политруки батарей, сообщалось о тяжелых боях на подступах к Сталинграду. В некоторых местах немцы вплотную подошли к Волге. Шел второй год войны.
Знакомый мне сержант-москвич сказал, что недалеко от нас на Арзамасском шоссе стоят два новых трехосных американских автомобиля незнакомой конструкции. Отпросившись, я побежал к этим машинам. Два «Студебекера» со всеми ведущими колесами, с лебедкой самовытаскивания, с обтекаемыми капотами и кабинами производили сильное впечатление. Поставка в нашу страну этих машин по ленд-лизу только началась. Их вездеходность не вызывала сомнений. Металлический кузов со съемным брезентовым верхом в нашем климате был незаменим. Восхищенно осмотрев их, я подумал: хорошо бы нам иметь побольше таких машин. Наша армия обходилась до конца 1947 г. горьковскими полуторками и московскими ЗиСами, выпуск которых продолжил уральский завод в Миассе.
Первые полевые занятия с минометом были практически свернуты. Сильные морозы загнали нас в наскоро отрытые землянки. В них, со строжайшим запретом говорить о еде (нарушителей выгоняли на мороз), отсиживались от завтрака до обеда. У миномета на собранном колесном ходу выставлялся часовой. Лейтенанта Заячковского, добросовестно научившего нас нехитрому минометному делу, читавшему по вечерам рассказы о войне А.Толстого, В. Гроссмана, стихи К. Симонова, сменил другой командир. Он мог коротко обматерить какого-нибудь разгильдяя, но своих ребят в ботинках с обмотками, в дырявых шинельках он жалел и не мучил ученьями. Трех месяцев занятий было достаточно для нашей специальности.
20 ноября 1942 года, после объявления победы под Сталинградом и окружения трехсоттысячной армии Паулюса, в казарме царила радость и всеобщее возбуждение. Для меня это был двойной праздник и подарок ко дню рождения — исполнилось 18 лет. Ночью, дергая за ногу, меня разбудил старшина. «Что случилось?» — «кошка салом подавилась. Вставай. В маршевую».
Сняв с себя засаленное, прожженное красноармейское старье, в которое нас облачили в августе, оделись во все новенькое. Белье теплое фланелевое, белье с завязками, новенькие гимнастерки и брюки, стеганые, пахнущие керосином зеленые телогрейки, серые, колом сидящие шинели сделали нас неузнаваемыми. Походные мешки, стеклянные фляжки в чехлах, котелки с консервационной смазкой подтвердили нашу отправку на фронт. На дорогу на три дня пути выдали по полкольца копченой колбасы, полрыбины, несколько кусочков колотого сахара и черных, дивно пахнущих сухарей.
Поскрипывая по снегу новыми ботинками, прошли в затемненном городе по улицам с врытыми по углам домов стальными двутаврами (защита от сормовских танков, идущих на погрузку) на московский вокзал.
В Гороховецких лагерях на формировании нашего 81 артиллерийского полка конную тягу заменили на автомобильную. Шинели и ботинки нам поменяли на белые полушубки, тяжелые серые неподшитые валенки. Выдали вигоневые подшлемники, меховые рукавицы на ременном шнурочке и каски. Каждый получил карабин с подсумком и по две бутылки с зажигательной смесью «КС» против танков. Наш старшина Ибадулаев, имевший дело с этой страшной штукой — напалмом, потихоньку, используя выразительную мимику, рекомендовал нам при случае избавиться от этих бутылок. Что касалось касок, то он приказал не снимать их даже в том случае, когда, сняв штаны, садились оправляться.
Впереди нашей батареи было открытое танкоопасное место. Атаку восьми немецких танков отбили ПТРовцы из пехоты и артиллеристы из 85-мм зенитных пушек. Два Т-3 сгорели, остальные ушли назад.
В нашем расчете заболел водитель полуторки. Мне было приказано принять у него машину. С неохотой я оставил свое спокойное место у миномета. Наводчик (это я) и стреляющий мины не таскали. А автомобиль ГАЗ-MM, его называли «прощай здоровье», был для водителя в зимнее время большим испытанием. В конце 1941 года, с целью упрощения его производства, нормальную штампованную кабину заменили на упрощенную без дверей, с легкой брезентовой крышей. Тормоза на передние колеса не ставились. Вместо двух фар оставалась одна. Но, честно говоря, это была простая, неприхотливая и очень надежная машина. 50-ти сильный двигатель с рабочим объемом цилиндров 3,28 литра обеспечивал ей наибольший в сравнении с другими грузовыми автомобилями динамический фактор (отношение силы тяги без учета буксования к полному весу машины). Шесть человек боевого расчета выталкивали ее с прицепленным минометом из грязи и снега.
12 января 1943 года, подвесив на ремне две «душки» — одну на спине, другую на животе, я тащил их по снегу и кустам. Осколок немецкого снаряда ударил меня по затылку. Каска слетела, а по спине в рубаху потекла горячая струйка крови. Я упал и ударился подбородком о землю. Кошелев, который тащился за мной, сбросив мины, пытался оказать мне помощь. Но сил у него было мало. Наши солдаты, которых он вызвал, утащили меня в безопасное место…
Теперь я сидел у окна госпиталя и следил за движением стрелок часов, показывающих приближение обеденного времени. Раненых кормили хорошо.
18 марта 1943 года я был выписан из госпиталя. Часть бинтов на голове еще оставалась. К моему
