Дети белой богини

- Это не так-то просто. — Завьялов прищурив­шись, посмотрел на Германа. Медвежья шерсть на его широкой груди курчавилась, и сам он был такой же могучий, как лесной зверь. Попробуй убей такого!

- Ты чего прилетел-то? - зевнул Герман, слов­но не услышав последней фразы.

- Я знаю, что утром тебе звонила моя жена.

- И что с того? -насторожился Герман.

- Как муж я имею право знать, зачем? Что это был за разговор?

- Деловой разговор, - пожал плечами Герман.

- Какие могут быть дела у тебя с моей же­ной? - Он сделал упор на слове «моей».

- Ты хочешь сказать... Постой-ка... Хочешь сказать, что я и Маша... Что я могу с Машей... Да ну тебя! - И Герман расхохотался.

- Она что, не так хороша для тебя, как мэрова дочка? - неожиданно обиделся за жену Завьялов.

- Да не в том дело! Ну что ты задираешься? В городе хватает красивых женщин, и уж конечно мне незачем крутить роман с твоей женой. Не в обиду ей будет сказано, а просто... Да зачем я пе­ред тобой оправдываюсь?—разозлился вдруг Гер­ман.

- А затем, что ты передо мной виноват!

Герман вдруг побледнел. Да-да! Горанин ис­пугался! Камень у него на душе лежал! Стопудо­вый! Чутье подсказало. Ах, это чутье!

- Ну хорошо, мы говорили о твоей работе. Маша просила чем-то тебя занять.

- Вот как?

- Слушай, Зява, ты извини, но... меня женщи­на ждет. Приходи завтра. И мы договорим.

- А рисунок она тебе не передавала?

- Нет. - Герман поспешно отвел глаза и вдруг спохватился: - Какой рисунок?

-Ладно, не прикидывайся! Тот, что я нарисо­вал этой ночью. Разбитая витрина.

- Сашка, чес-слово! Знал, что ты чего-то ма­люешь, но стены своей спальни этим украсить не спешу.

- Что, может помешать процессу? - усмехнул­ся Завьялов.

- Какому процессу? - рассеянно спросил Гер­ман.                                 

- Процессу любви. Значит, не брал рисунок?

- Нет.

- Ладно. Возвращайся к своей Веронике. Тебя ждет сто первая серия. Про любовь. Но учти, я тебя предупредил. Насчет Маши. .

- Ну, Зява, ты просто зверь! Знавал я ревни­вых мужей, но такого...

- Вот когда женишься, я посмотрю, какой ты будешь.

- А я никогда не женюсь, - бахвалясь, сказал Горанин. И тут же осекся. В дверях кухни стояла блондинка. Она проходила так тихо, что они за­метили ее только когда девушка громко ойкнула.

Она уже успела одеться и была теперь в алом свитерке, модных расклешенных джинсах и остроносых полусапожках на высокой шпильке. Фи­гурка у девушки была стройная, весьма привле­кательная, а вот лицо, с которого от жарких лю­бовных ласк успела сойти косметика, бледное, не­выразительное. Щеки впалые, подбородок ско­шен, а носик вздернут слишком уж высоко. Алый цвет свитера только подчеркивал бледность. Слов­но мертвец стоял на пороге.

- Значит, ты мне врешь! - зло сказала она. -Все время врешь!

- Ника, ты зачем спустилась? - растерянно спросил Герман.

- А меня все равно уже видели! Мне нужны сигареты!

- Я не люблю, когда девушки курят.

- А мне на это плевать!

- Вот твои сигареты. - Герман потянулся к пачке, лежащей на холодильнике. - Только не надо так кричать.

- Значит, ты всем рассказываешь, что я толь­ко твоя любовница, и что ты никогда на мне не женишься. Очень хорошо! - Вероника, глубоко затянулась.

- Ты знаешь, что это не так!

- А как?! Как?! Да я из-за тебя с родителями поссорилась, а ты... ты...

- Я, пожалуй, пойду, - поднялся из-за стола незваный гость. - Вы уж меня извините.

- Вот, я понимаю, мужчина! - высоким на­пряженным голосом сказала девушка. - Никому не даст в обиду свою жену! Даже тебе! А ведь я знаю, что она...

- Замолчи! - заорал вдруг Герман. - Хватит устраивать истерики! Зява, выйди! Это семейная сцена!

- Да никогда ты не будешь моей семьей! Ни­чьей не будешь! И не очень-то надо было!

- Завьялов поспешил уйти. Подсматривать в за­мочную скважину нехорошо, некрасиво. Верони­ка продолжала скандалить, а Герман пытался ее успокоить. Мол, образумься, соседи услышат.

- Ну и пусть! Пусть! Пусть все слышат! Я ни­кого не боюсь! В отличие от тебя!

Александр кубарем скатился с крыльца'. По­думал: «Герману не позавидуешь. Как он умуд­рился связаться с такой истеричкой? Разве что дочь мэра!»

Так была здесь Маша или не была? Завьялов не нашел ничего лучшего, как спросить у нее в упор:

- Ты была у Германа?

Когда он вернулся, жена была уже дома, гото­вила обед, изо всех сил дедая вид, что ничего не произошло. Вопрос мужа обидел ее:

- Как ты мог такое подумать?

- Что подумать?

- Что я и Герман...

Она покраснела. А он разозлился:

- В том, что я это подумал, нет ничего удиви­тельного! Всем известно, что он первый в городе кобель! И я видел, как ты на него смотришь!

- И что в этом такого? - тихо сказала Маша. - Он красивый.

Завьялов не выдержал, с надрывом закричал:

- Вы все с ума посходили! Все бабы в городе! От своих дурацких сериалов! Вы чокнутые! Бе­ситесь со скуки, от серости жизни, от тоски! Вам хочется изменить свою жизнь, ох, как хочется! А как изменить? Как? Бежать некуда. Ваша един­ственная отрада - сплетни. Й единственный спо­соб хоть что-то поменять - это одного мужа на другого. Или любовника. Потому что с работой горазда сложнее. Ее в городе нет, а вот мужиков, сколько угодно! И устраиваете в городе Санта-Барбару, не замечая, что это только жалкая паро­дия! Пародия на жизнь и на любовь!

- Саша, что ты такое говоришь?!

- То, что думаю! Я теперь много думаю!

- Ты болен, - сочувственно сказала Маша. -Тебе надо пить лекарства.

- Ты взяла рисунок?- резко спросил он.

- Какой рисунок?

- Тот, что я нарисовал сегодня ночью?

- Нет, - поспешно отвела глаза жена.

- Куда же, интересно, он делся? Испарился? А витрина разбита! И манекен изломан! Ты хотя бы понимаешь, что все это значит?

-Что?

-В городе скоро будет труп! Мертвец! Покой­ник! Со следами насильственной смерти! Я по­лагаю, что все вертится вокруг Германа. А его ли это будет труп...                                

- О, Господи! - вскрикнула Маша.

- Ага! Я так и знал! Он тебе не безразличен!

- Я не то подумала, - оправдываясь, сказала жена.

-Дате! То!

Александр забегал по кухне, ища сигареты. Потом вспомнил: Маша их выкинула. Жена на­пряженно за ним следила. Когда остановился, ска­зала так тихо, что пришлось читать по ее губам:

- Хорошо. Мы говорили о работе. О твоей ра­боте. Я попросила Германа Георгиевича куда-ни­будь тебя устроить. Ведь он может все.

- Ну разумеется! Герман может все! Молод­цы! Хорошо придумали! Складно врете!

- Саша!

- Я все-таки в милиции работал. Понимаю, что к чему.

- Да ничего ты не понимаешь!

- Ну так объясни! Чего именно я не понимаю? Маша молчала. Характер у тихой женщины - кремень. Терпение обточило камень так, что он стал абсолютно гладким. Но камнем остался. Кого она так бережет? Его? Себя? Или Германа?

- А ты знаешь, что у него сейчас любовница в постели? - мстительно сказал Завьялов.

- Перестань! Немедленно перестань!

- Ах, тебе обидно! А уж как мне обидно, ты себе даже представить не можешь!

- Хорошо, что у нас нет детей, - вздохнула Маша.

- Что? - опешил он.

- Хорошо, что у нас нет детей, - отчетливо повторила она.

И он ничего не смог на это сказать. Ни-че-го. Слова застряли в горле. На этом ссора закончи­лась. Он затаил зло, а что на душе у жены, по ее лицу было не понять. Мысленно поставил веху: закончился еще один день долгой безлунной ночи. А насчет трупа он не пошутил. Чутье подсказы­вало - к этому все идет.