Должно быть, на той самой, где пишет статьи про знаменитых родственников его бабушка. Наверняка он хочет рассказать Любе правду о смерти отца. И пистолет... Интересно, кто же убил Олега? Он очень боится, этот несчастный, запутавшийся молодой человек. Люба должна ему помочь. В конце концов, ничего с ней не случится на платформе, с которой она не собирается никуда уходить. Ромео исчез, его ищут, и он боится появляться на людях, прячется где-то и выжидает, даже посланий больше не шлет. За ним идет охота, он это знает и боится.
На всякий случай Люба оставила Стасу сообщение на автоответчике:
«Стае, меня нет дома. Мики, то есть Антон, предложил встретиться недалеко от своей дачи на железнодорожной платформе «Семьдесят третий километр» по Рижской железной дороге. Он хочет передать мне важные доказательства невиновности Полины и рассказать, кто убил Олега. Не волнуйся я с платформы — ни шагу. Лучше будет, если я с ним поговорю, а не ты. До вечера».
Люба проверила, все ли она с собой взяла. А что, собственно, ей надо? Деньги на билет, ветровку и зонт на случай, если пойдет дождь, пару бутербродов. Газету в дорогу и бутылку минеральной воды купит на платформе. Вот, собственно, и все. Она вдруг вспомнила о сирени возле лавочки в клинике. А за городом сейчас, Должно быть, красиво.
До «Рижской» она доехала за полчаса. Возле метро на всякий случай Люба оглянулась несколько раз, но никого подозрительного не заметила. Обычные люди, спешащие по своим повседневным делам. Никто ее не преследовал.
Она купила билет, прошла на платформу и стала ждать. На электрички дальнего следования народу было много даже в будний день: начался дачный сезон. Вот с этими электричками возникла небольшая проблема. Люба то и дело смотрела на часы, пытаясь успокоиться и съедая уже третье мороженое. Ничего, пусть подождет. Мог бы, в конце концов, и расписание уточнить.
Наконец объявили, что следующий электропоезд проследует до Волоколамска. Люба облегченно вздохнула. Народ с рюкзаками ринулся к краю платформы. Потные, озабоченные люди глазами отслеживали конкурентов. Всем хотелось сесть, а не ехать, стоя больше часа, в переполненном душном вагоне.
— Это еще что! В пятницу вечером здесь просто Бородинское сражение, — вздохнула интеллигентная дама в очках, пытаясь высчитать, где окажется дверь в вагон, когда подойдет электричка. — Прошлый раз я засекла эту самую черточку. Точно, здесь.
Электричка протащилась чуть дальше, даму смяли и оттеснили в сторону. Теперь уже Люба не жалела, что у нее нет дачи. Почувствовать себя в центре Бородинского сражения ей не хотелось.
Тем не менее сидячих мест хватило всем. Интеллигентная дама расположилась напротив Любы между старушкой, отбившей местечко у окна, и дядечкой с сумкой на колесиках, кото рый тут же пристроил ее подле себя в проходе. Электричка тронулась, кто-то полез за газетой, кто-то за бутербродами и минеральной водой. Когда стали проносить мороженое, пассажиры дружно полезли за кошельками. Все тут же зашуршали обертками, не потому, что истосковались по этому мороженому, а от скуки. О сумку в проходе все время кто-то спотыкался, дядечка лениво огрызался, стоявшие в проходе пассажиры с ним переругивались. Не потому что им сильно мешала сумка, а от неприязни к сидячим. В общем, происходила обычная вагонная суета, кто-то сходил, кто-то заходил, к середине пути все расселись, угомонились, и в электричке стало совсем уж по-домашнему: шуршание страниц, пшиканье открываемых бутылок с га зированной водой, разговоры о погоде и предполагаемом урожае.
— Ягоды в этом году должно быть много, — вслух рассуждала старушка. — Сахар стал дорогой.
— Скажите, когда будет «Семьдесят третий километр», боюсь проехать, — обратилась к ней Люба.
— Я тебе, девонька, скажу. Вместе выходим, значит. Ты на дачу?
— На дачу.
— А к кому?
— К знакомому.
— Фамилия-то какая, может, соседи?
— Сосновские.
— Нет, не знаю таких, — с сожалением ска- . зала старушка. — Не слыхала. Я там живу и вообще-то я любительница: всех обойду, все расспрошу... Сосновские, эва... Нет, не слыхала.
— У вас же не один дачный поселок на «Семьдесят третьем километре».
— Знамо, не один.
— Так откуда же вы можете всех знать?
— Богатые они? — помолчав немного и что-то видимо сообразив, спросила старушка.
— Наверное. — Люба вдруг вспомнила, что не знает фамилию бабушки Антона Сосновско-го. Сосновский-то Василий Георгиевич. А не его теща. — Хозяйка пишет статьи в журналы, а ее муж академик.
— Тогда знамо дело —: богатеи, — пожевала губами старушка. — Только, девонька, про академика-то я что-то никогда не слыхала. И про его жену-писательницу.
— Она с апреля там живет, — сказала Люба.
— Эва! Таких-то я уж точно всех знаю наперечет. Кто в такую рань на постоянное место жительства переселяется. Но Сосновские...
— У нее другая фамилия. — Любу раздражала старушка, захотелось отделаться от ее назойливости. Ну что за привычка у пожилых людей обязательно выискивать общих знакомых? — Як ее сыну еду.
Старушка глянула на Любину руку. Не увидев обручального кольца, снова задумчиво пожевав губами, продолжила:
— Знамо дело. Молодое. Мой-то внучок тоже не поймешь, с кем живет. Не жана и не невеста. «Женишься-то, говорю, когда?» — «А зачем, бабушка, жениться?» «Как, говорю, зачем? Зачем все люди женятся». Смеется. Детей не хотят. Все работают, работают. Что заработают, то проедят да пропьют. Собаку огромадную завели. Тьфу! Чисто бес. Черная, гладкая. Все какие-то корма особые ей покупают. А детей не хотят... Да...
— Следующая остановка платформа «Семьдесят третий километр», — прошелестело в динамике над Любиной головой.
Она облегченно вздохнула. Как поддерживать такую беседу? Соглашаться? Каждый живет как хочет. Спорить? А зачем? И Сосновских она не знает. А почему вдруг Люба решила, что Антон именно у бабушки на даче?
— Ну, милая, пойдем.
На платформу они вышли вместе. Сначала людей было много, и Люба никак не могла разглядеть, стоит кто-нибудь у первого вагона или не стоит. Старушка не спеша стала прилаживаться к тяжелым сумкам.
— Давай я тебя до поселка провожу. — Она хитро посмотрела на Любу.
— Меня должны встречать.
— Кто ж? Кавалер твой? И где ж он? Дачники цепочкой потянулись с платформы на лесную тропинку. Люба напряженно вглядывалась вперед. Старушка стояла рядом, не уходила. Наконец на платформе они остались вдвоем.
— Ну, где ж он, твой кавалер? Сумки-то небось поможет мне донести? Ты-то, девонька, я гляжу, без поклажи.
Никого у первого вагона не было. «Как же так?» — подумала Люба.
— Знаете, я его что-то не вижу.
— Ну, пойдем тогда вместе, дорогу покажу.
— Да я, в общем, не знаю, куда идти. Мы договорились здесь встретиться.
— Значит, зря я на тебя рассчитывала ? — тяжело вздохнула старушка.
— Знаете, мне в самом деле очень хотелось бы вам помочь, — торопливо заговорила Люба. — Я бы с удовольствием донесла вам сумки. Но он должен прийти. Мы договорились. Я буду ждать.
Пожевав губами, ее попутчица связала носовым платком ручки двух сумок и перекинула их через плечо. Третью взяла в левую руку.
— Если хотите, можете со мной немного подождать. Мы вас проводим. — «Куда проводим? Они же договорились встретиться здесь!»
— Да сколь же ждать? Пойду потихоньку.
— Извините! — крикнула ей вслед Люба. И совсем тихо: — Извините.
Она осталась на платформе совсем одна. На противоположной стороне никого не было. Видимо, до следующей электрички на Москву было еще долго. Люба несколько раз неуверенно оглянулась. Вдруг ей показалось, что в зарослях рядом с платформой, там, где она заканчивается, кто-то стоит. Действительно. Вот человек вышел из кустов, легким, сильным движением запрыгнул на платформу. Кепка-бейсболка с козырьком, низко надвинутая на лоб, темные очки, синие джинсы, синяя футболка.
— Антон! — неуверенно крикнула Люба.
Он махнул рукой, словно приглашая ее к себе, к самому краю платформы. Сам же остался на месте, а Люба очень быстро пошла к нему, почти побежала. «Слава тебе, Господи, пришел! Слава тебе, Господи, слава тебе...» — бормотала она.
— Люба! — Этот крик раздался сзади. Страшный крик, она даже споткнулась. И совсем отчаянно, так что лес вокруг тоже словно простонал ее имя: — Люба! Назад!
Она оглянулась. По платформе бежал Стае, он был еще очень далеко, и он кричал:
— Назад! Назад, Люба!
Она посмотрела вперед на парня в синей футболке. Вот он был совсем близко. И вдруг парень снял темные очки: Конечно, это лицо она раньше видела. Господи, какой Антон? С чего она взяла, что это обязательно Антон?! Это же...
Он шагнул вперед, протянул к ней руки. И тут раздался выстрел. Оглянувшись, Люба увидела, что Стае, выхватив из кармана джинсовой куртки пистолет, стреляет в воздух, но Алексей Градов вздрогнул и отступил. Люба вся сжалась в комочек, потому что Стае снова выстрелил. Снова в воздух.
«Третий будет в него», — почему-то подумала она и зажала ладонями уши. Звуки выстрелов были неприятны для слуха: резкие и сухие. Словно в воздухе рассыпается сухой порох и к нему подносят зажженную спичку. Треск!
Градов спрыгнул с платформы и кинулся в кусты. Стае запыхался, бежал, тяжело дыша; приблизившись к Любе, резко оттолкнул ее в сторону:
— С дороги!
Потом выругался грязно, страшно. Снова бросился вперед и через несколько шагов тоже спрыгнул с платформы. Вот теперь Люба по-настоящему испугалась. Лицо. Его лицо. Не Алексея Градова, Стаса. Он был весь в азарте погони, мужчина с оружием. Господи, что же будет теперь?!
Она прислушалась: выстрелов больше не было. Треск ломаемых веток раздавался теперь где-то вдалеке. Потом, похоже, хлопнула дверца машины и заработал мотор. Люба стояла у самого края платформы и напряженно вглядывалась в густой кустарник. Снова треск, как будто кто-то ломится через лесную чащу, теперь уже совсем близко. Она вся сжалась.
Из кустов вылез Стае, лохматый, в испачканных джинсах, порванных на одном колене, он размахивал пистолетом и громко ругался. Теперь уже на Любу:
— Дура, вот дура! Ну куда тебя понесло?! Я же велел тебе сидеть дома! Думаешь, у меня гоночная машина, а не старые «Жигули»? Вот ДУРа!
Она всхлипнула, потом осмелилась подойти поближе, уткнула лицо в его джинсовую куртку. Он обнял ее правой рукой, в которой все еще держал пистолет, начал говорить уже гораздо спокойнее:
— С чего ты взяла, что Мики — это Антон Со-сновский? Он купил тебя, как дурочку.