Михайлов, Н. Серно-Соловьевич, Налбандян и др., — но и сотни рядовых участников демократического движения, высылавшихся «в отдаленные губернии» по приговору политических судов или в административном порядке (в связи со студенческими волнениями 1861 и 1869 гг.; «делом 32-х», «обвинявшихся в сношениях с лондонскими пропагандистами»; следствием по делу нелегальной типографии П. Д. Баллода, «казанскому заговору» 1863 г., делу Каракозова и др.). Среди сосланных оказались в те годы люди столь разной глубины убеждений и силы духа, как ученик Чернышевского И. И. Кельсиев и либеральный профессор П. В. Павлов, революционный публицист П. Л. Лавров и участница студенческих волнений А. П. Блюмер, этнограф П. Н. Рыбников и революционер И. А. Худяков (причастный к покушению на Александра II в 1866 г), юнкер В. В. Трувеллер (пострадавший за привоз в Россию «Колокола» и др. лондонских изданий) и землеволец Ю. М. Мосолов.
Драматизм положения и душевного состояния этих сотен политических ссыльных запечатлен Салтыковым в эзоповском псевдониме «акклиматизируемый человек». В этой метафоре передана горечь судьбы человека передовой мысли, «высших стремлений», насильственно перенесенного в идейное одиночество враждебно-обывательского бытия глухой провинции.
Глубина, достоверность социально-психологического исследования перипетий общения «водворенного»:и «аборигенов» обусловлена также обширным личным опытом Салтыкова, находившегося в положении «акклиматизируемого» не только в период «вятской ссылки» (1848–1855; воспоминаниям о ней посвящены также «Годовщина», «Добрая душа» — см. стр. 638, 640), но и в недавние годы последней службы в провинции (они рассматривались им самим как время добровольной ссылки).
Салтыков особенно остро осознавал опасность отчаяния, угрожающую демократу, не находящему пути к разуму масс в эпоху исторического перерыва. Не имея возможности предложить никаких «утешений», кроме общих исторических перспектив «прозрения» народного в будущем, он как бы ставил перед политическими ссыльными альтернативу: мужество и идейная стойкость, верность идеалу и при столь трагических обстоятельствах — или «умирение», а с ним душевный надлом, опустошенность. Изображением нюансов душевной борьбы «акклиматизируемого», всех подстерегающих его трагических срывов, «письмо» идейно закаляло этих «не героев, а просто честных, полезных и наклонных к добру людей». Финальные строки «письма» («Люди и даже дела их исчезают на наших глазах поистине беспримерно…») полны горечи. Но в то же время они вызывали в сознании читателя-друга образы революционных деятелей несокрушимой идейной убежденности, жизненный подвиг которых вдохновлял на самоотвержение во имя освобождения мысли. [79]
Трагические судьбы людей несгибаемого революционного духа продолжали волновать писателя и в последующие годы. 20 ноября / 2 декабря 1875 г. он сообщал П. В. Анненкову о замысле рассказа «Паршивый», непосредственно связанном с раздумьями «Письма двенадцатого» (см. также его письмо к Некрасову от 26 апреля / 8 мая 1876 г.).
Появление «письма» в журнале было встречено критикой сочувственно. Рецензент газеты «Сын отечества» (1870, № 220, 29 сентября, стр. 1; без подписи) отдал ему даже предпочтение перед завершающими главами «Истории одного города» на том основании, что здесь «горькая правда прямее и откровеннее». Суровые раздумья идейного вождя демократии о жизни народной и внесении в нее передового сознания привлекали к себе многие поколения революционеров. М. С. Ольминский среди любимейших произведений Щедрина в письме из тюрьмы к сестре Л. С. Александровой от 14 апреля 1897 г. называл двенадцатое «Письмо о провинции».[80]
Стр. 325…путешественник-специалист, командированный от какого-нибудь ведомства, а пожалуй, и от двух… — Выпад против В. П. Безобразова, который в составе экспедиции, снаряженной в 1867 г. Вольным экономич. и Русским географ. обществами, обследовал состояние «хлебной торговли в бассейне рек Вятки и Белой, а также за Уралом» и одновременно «по высочайшему повелению» «обозревал» казенные горные заводы в Приуральском крае. Далее Салтыков пародирует утверждение Безобразова в статье «Наши охранители и наши прогрессисты» (РВ, 1869, № 10) о росте вывоза хлеба, как показателе «чрезвычайного возрастания земледельческого производства в России». Пародийный «ученый дневник» вместе с тем высмеивает «методологию» официальной науки вообще. Деятельность Безобразова впоследствии не раз служила Салтыкову отправным пунктом для создания сатирических образов дельцов от науки (Велентьев в «Господах ташкентцах», Полосатов в «Недоконченных беседах», Грызунов в «Письмах к тетеньке»).
…нечто пикантное против наших охранителей и прогрессистов, утверждающих, что благосостояние народа находится в упадке… — В статье «Наши охранители и наши прогрессисты» Безобразов предъявлял демократической публицистике «Отеч. записок» (в частности, Салтыкову) демагогическое обвинение в том, что, сосредоточивая внимание на «современном экономическом упадке России», она сближается в своей позиции с реакционными публицистами «Вести».
…пуговица от мундира великого князя Святослава Игоревича, потерянная во время битвы с Цимисхием <…>, как бы снятая с новейшей ливреи… — Битва Святослава, великого князя Киевского, с войсками византийского императора Иоанна Цимисхия происходила при Доростоле в 971 г. Салтыков иронизирует здесь над псевдонаучными изысканиями официозных историков, накладывающими «мундирную», «ливрейную» окраску на русскую древность.
…выпускал книжицу <…> «Исследование о хлебной торговле в России»… — Речь идет о книге Безобразова «Хлебная торговля в Северо-Восточной России (в Камском бассейне и Приуральском крае)», СПб. 1870.
Стр. 326…поднимает завесу будущего… — Эзоповское обозначение социалистических устремлений и идеалов (см. также стр. 95 в наст. томе и стр. 108, 395 в т. 6 наст. изд.).
Стр. 327. Рай Разъезжей улицы — потерянный рай! — Салтыков иронически сопоставляет идейные и материально-бытовые трудности жизни в глухой провинции ссыльных революционеров, людей передовой мысли, с райской «безопасностью и безмятежием» их жизни в Петербурге. Ирония подчеркнута ассоциацией с богоборческой поэмой Д. Мильтона «Потерянный рай».
Стр. 329. Она не хочет знать о тех высших соображениях, которые бросили странника в ее захолустье… — то есть о демократических и социалистических идеях. В ОЗ несколько далее, после слов «И, сообразив это, начинают жалеть вдвое» (стр. 330 наст. тома), разъяснялось, что «для обывателя высшие соображения недоступны уже по тому одному, что ему недоступен самый строй понятий, вызвавший эти соображения».
Стр. 330…наши благонамеренные свистуны. — В ОЗ далее следовало: «ради пикантности готовые на всякую неправду». Речь идет о публицистах-охранителях, подобных Безобразову, об официозной и реакционной критике вообще, обвинявшей Салтыкова в преднамеренном сгущении мрачных красок. Этим критикам враждебного лагеря писатель возвращает кличку, которой они (по названию сатирического отдела «Совр.»— «Свисток») называли публицистов революционно-демократического лагеря. (Она была пущена в оборот Катковым — см. его статьи «Несколько слов вместо «Современной летописи», «Наш язык и что такое свистуны» — РВ, 1861, №№ 1, 3.) Ср. стр. 336 и прим. к ней.
Стр. 332…кто же смолоду не был молод? — Перифраз пушкинского стиха «Блажен, кто смолоду был молод» («Евгений Онегин», гл. VIII, строфа X).
Человек, отдающий себя делу воспитания… — В ОЗ далее следовало разъяснение: «в особенности делу воспитания людей, уже находящихся под игом известного сорта цивилизации».
Стр. 333…строчить втихомолку просьбицу — то есть донос.
Стр. 336. Ученые свистуны <…> утверждают самую бессовестную неправду. Их поражает <…> перспектива суточных, подъемных и прогонных денег. — Новый выпад против Безобразова и других официозных экономистов. Приукрашивание в их трудах действительного положения пореформенного крестьянства расценивается Салтыковым как намеренное искажение истины в корыстных целях. Резкость этой оценки усилена в изд. 1882 (в ОЗ вместо слов «перспектива <…> денег» было: «безграничность их собственного самомнения»).
Патагония — распространенный в революционно-демократической публицистике эзоповский псевдоним Российской империи. (Большую часть коренного индейского населения Патагонии, этой испанской, затем аргентинской колонии в Южной Америке, истребили завоеватели; уцелевшие аборигены были совершенно бесправны.)
Стр. 339. Не только из жизни, но даже из хрестоматий и курсов словесности исчезают люди. И за каждым исчезновением — молчок. — Намек на преследования известных деятелей литературы, на гибель многих из них в казематах, на замалчивание и клевету после смерти или в случае эмиграции. За этими строками встают имена Радищева и Рылеева, Чернышевского, Михайлова, Герцена, Грановского — весь тот длинный «мартиролог» русской литературы, о котором писал Герцен (Герцен, т. VII, стр. 208). См. также статью Салтыкова «Один из деятелей русской мысли» (1870; т. 9 наст. изд.).
Грады и веси <…> постепенно познают пользу употребления картофеля… — См. прим. к стр. 7.
