— А что мне оставалось? — жалобно спросила мама. — Ты совсем бросила меня ради этого человека, а он тебя не стоил. Я мать, я люблю тебя и хочу тебя защитить. Да, я притворялась парализованной, чтобы ты чаще бывала дома и реже с ним. Думаешь, мне это было легко? Две недели лежать в постели, не вставая, не дышать свежим воздухом, не ходить в гости. Но я терпела ради тебя.
— Ради меня, — повторила Тамара.
— Да, Тамара, ради тебя. Я видела, что ты несчастна с этим человеком. Он заворожил тебя, подчинил, лишил воли. Я должна была тебя спасти. Когда он позвонил мне в день убийства, я поняла, что это судьба. Наконец-то вы по-настоящему поссорились… нет, больше! Наконец вы поссорились так, что он чувствует себя по-настоящему виноватым. Теперь главное было — не позволить вам помириться. У тебя слишком мягкий характер, этот человек вил из тебя веревки. Мне мешала Люська, сидящая у моей постели. Я закатила такой скандал, что она раскипятилась и сбежала. Тогда я встала и поехала к Леониду.
— Зачем, мама?
— Я думала, что его нет дома, — немного смутившись, объяснила та. — Получилось очень неловко. Я была уверена, он бродит по городу, ищет тебя. Я взяла твои ключи и открыла ими дверь, а он там.
— Зачем ты поехала туда, мама?
— Я хотела сделать вид, что там была ты. Понимаешь, я боялась, стоит Леониду с тобой встретиться, и ты ему все простишь. Надо сделать так, чтобы вы больше не встречались… чтобы он обиделся на тебя и не преследовал больше. Я хотела сделать ему от твоего лица что-нибудь очень неприятное. Например, сжечь его работы… сами работы и негативы. Сожгла бы все и оставила в мастерской ключи. Он бы вернулся и решил, что это сделала ты.
— Неужели ты могла бы, мама?
— Я не считаю фотографию творчеством, — сообщила Надежда Дмитриевна. — Но Леонид считал. Он бы обиделся на тебя и не стал мириться. Не смотри ты так, все равно ничего не вышло. Он был дома.
— И что ты сделала?
— Высказала ему все, что думаю. Что он портит тебе жизнь. Что он тебя не стоит. Что в тебя влюбился замечательный человек, умный, богатый, серьезный — а ты из ложно понятой порядочности не даешь себе его полюбить, храня верность Леониду. Разве это не так, Тамара?
— А что ответил тебе он, мама?
— Ничего. Он понимал, что я права, и молчал. Лицо перекошенное, белое. У него явные проблемы с психикой, Тамара. Не знаю, как ты не боялась жить с таким человеком. Мне очень жаль тебя, Тамара… у меня сердце болит видеть, как ты мучишься… но я ни в чем не виновата! Честное слово, я даже в мыслях не желала ему смерти. Я хотела, чтобы вы расстались, но не таким путем. Но, когда я уезжала, он был жив и здоров.
— Во сколько это было?
— Я пробыла у него совсем недолго. Я не смотрела на часы. Ему кто-то позвонил на мобильный… он сказал: 'Идите к черту!' — и не стал разговаривать. Тамара…
Надежда Дмитриевна протянула руки к дочери.
— Пожалуйста, уйди в свою комнату, мама, — в ужасе попросила Тамара. — Пожалуйста! А то я сейчас умру.
Та, кротко попеняв на несправедливость дочери, ушла, а Тамара села прямо на пол и обхватила голову руками. Очнулась она от звонка в дверь. Вместе с сознанием вернулась боль. Удар был нанесен с той стороны, с какой Тамара не ожидала. Мама, родной и близкий человек, обманывала ее! Она притворялась парализованной. Тамара ухаживала за нею, не спала ночами, виня себя в ее ужасном положении, обременяла знакомых просьбами о помощи, а трагедия оказалась фарсом. Проницательная Люська была права.
Но тихо и привычно страдать в одиночестве Тамаре было не суждено. Она открыла дверь, и на пороге предстал Никита Обуховский в полном блеске своей красы. Он был весь в черном — от блестящего хайратника до не менее блестящих ботинок. Глубокий антрацитовый цвет, свидетельствуя о трауре по любовнице, выгодно оттенял русые волосы и светло-серые глаза.
Тамара вздрогнула. Неужели перед нею преступник? В шестнадцать тридцать семь Никита звонил Леониду, разговор длился буквально несколько секунд. Очевидно, этот момент и застала мама. Второй раз настойчивый Никита позвонил через минуту и говорил немного дольше. Наверное, сумел назначить встречу. Все сходится.
— Я пришел требовать справедливости, Тамара Тиграновна, — произнес Никита, прямо и открыто, словно князья с глазуновских полотен, глядя собеседнице в лицо.
Тамара смущенно отвернулась. Хотя с чего бы ей смущаться? Разве она в чем-то виновата?
— Ваши покровители действуют жестоко и незаконно, — вдохновенно продолжил Никита. — Если в вас сохранилась хоть капля порядочности, вы обязаны их остановить. Немедленно.
— О чем вы? — тихо спросила Тамара.
— Об угрозах вашего Лазаренко. Поставить синяк Галееву — это одно, а испортить внешность мне, артисту, для которого красота — орудие производства, это совершенно другое. Вы должны остановить его. Позвоните ему и потребуйте, чтобы он не смел этого делать. Иначе я отсюда не уйду. Я не собираюсь выходить на улицу, где мне грозит опасность. Я не так глуп.
— Расскажите поподробнее, Никита.
— Ко мне явился ваш Лазаренко и принялся меня запугивать. Якобы он знает, что в день убийства я был у Неволина. Позвонил ему, приехал и убил из-за квартиры. Но это не так. Да, я позвонил Неволину и объяснил ему ситуацию. Что из-за его эгоизма страдает его родная сестра. Не просто страдает — ее жизнь разбита. Она вынуждена терпеть постылого, отвратительного ей физически и духовно мужа, поскольку ей негде жить. Это ведь правда, Тамара Тиграновна, а я не из тех, кто скрывает правду. Я всем ее говорю — и вам, и Неволину, и Аленушкиному мужу. Пускай они знают!
— И Диме? — испугалась Тамара.
— Разумеется. Но вы, взрослые, все до единого эгоисты. Вы думаете только о себе, не считаясь с интересами других людей. Я объяснил Неволину, что он обязан отдать сестре хотя бы половину квартиры. Она стесняется потребовать свое, но очень хочет. А Неволин послал меня подальше и отключился. Вот и все. Домой к нему я не ездил и уж тем более его не убивал. И Аленушку я не убивал. Да, у меня нет алиби, я был в это время один, но это еще не значит, что я должен признаваться в убийстве, как требует ваш Лазаренко. Я не намерен садиться в тюрьму.
— Конечно.
— Да, но он сказал напоследок, что у меня могут возникнуть проблемы. Сейчас в городе разгул преступности. Вот Галеева, мол, слегка побили, так ему еще повезло. А такого молодого красавца, как я, наверняка решат изуродовать. Я не идиот, я понял намек. Вот я и поехал сразу к вам, пока он не успел нанять хулиганов. Звоните и заставьте его все отменить. Ну?
'Взрослые эгоисты, а ты, значит, альтруист', — невольно усмехнулась про себя Тамара. Однако положение Никиты и впрямь было незавидным, а поведение Лазаренко отвратительным. Но Тамара понимала, что все ее слова и просьбы для сыщика — пустой звук. Тот прислушивался только к шороху купюр. Поэтому с огромной неохотой она набрала номер Петрова.
— Андрей Семенович? Здравствуйте, это Тамара. У меня сейчас Никита Обуховский, вы о таком знаете? Он уверяет, Лазаренко ему угрожал. Если с Никитой что-нибудь случится, мне будет очень неприятно. Нет, просто хочется, чтобы люди, с которыми ты общаешься, вели себя порядочно. Спасибо. Что вы, зачем? Ну… хорошо.
Тамара горько вздохнула. Петров сказал, что едет к ней, а она, только что обратившаяся с просьбой, не сумела ответить 'нет'.
— Все нормально, Никита. Можете ехать.
— Ладно, — снисходительно согласился Обуховский и неожиданно добавил: — Я уже рассказал это Лазаренко, но вам, наверное, тоже будет интересно. Катюша строит из себя последнюю возлюбленную Неволина, этакую безупречную и безутешную вдову, а сама наутро после его убийства трахалась с Галеевым. Не слишком-то, значит, этого Неволина любила, как вы считаете?
— Откуда вы знаете, Никита?
— А их застала жена Галеева. Приехала неожиданно в самый неподходящий момент и обнаружила недвусмысленную картинку. Ну, ей не привыкать, у нее большой опыт. Оттаскала девочку за волосы и выбросила за дверь. Та еле успела схватить кое-что из одежды. Примчалась в общагу в жутком виде и сгоряча разболтала все соседке по комнате. А та — мне. Ладно, мне пора.
Никита ушел, а Тамара с удивлением обнаружила, что настроение ее резко поднялось. Мысли о Катюше, вышвырнутой за порог строгой женой, ощутимо грели душу. А еще больше грела надежда, что Катюша все-таки окажется убийцей. Действительно, получается так. Если отвлечься от жестокой записки Леонида, все сведения о чувствах того к Катюше исходят от нее самой и от Галеева. Но, раз они любовники, их показаниям не стоит доверять. Они сговорились, сговорились! Прав Ларин, права Ленка. Оба твердили, что Леонид продолжал любить Тамару, а Катюша — мгновенное увлечение. Катюша и Леонид друг другу никто, так почему бы ей не убить его? Вот только зачем? И второй вопрос — как Катюша могла сделать укол Ленке? Неужели та позволила бы? Нет, к сожалению, приятная версия себя не оправдала.
К приходу Петрова Тамарина радость угасла.
— Я так давно не видел вас, Тамара, — с улыбкой произнес Андрей Семенович.
Тамара пожала плечами. Ей казалось, они встречались совсем недавно.
— Вы зря беспокоились по поводу Обуховского, Тамара. Просто его надо было как бы припугнуть. Такие юнцы сами не скажут правды. Они по жизни типа актеры.
— Так он был у Леонида или не был?
— Наверное, нет. Лазаренко пытался взять его на пушку… мол, тебя там видели… но Обуховский не купился. Ничего страшного, теперь у нас есть другая кандидатура.
— Какая?
— Да эта девка Миронова. Лазаренко все не хотел за нее браться, уж больно она ловко вкручивает всем мозги. Особенно капитану, который ведет дело. Но теперь ситуация изменилась.
— Почему? — жадно спросила Тамара.
— Обуховский сообщил, что Миронова трахалась с Галеевым, да еще сразу после смерти Неволина. Тут даже дурак-капитан заметит неладное. Он лично известил ее о смерти Неволина, она притворилась, что огорчена, а сама тут же трахается с другим. Получается, она обвела капитана вокруг пальца. А у этого капитана типа комплекс неполноценности, он обидится, что его выставили дураком. Короче, защищать Миронову он теперь вряд ли станет. Сейчас Лазаренко трясет Галеева, чтобы тот рассказал все, о чем они с Мироновой сговорились. Галеев уже достаточно напуган и все выложит. Все будет хорошо, Тамара, — заключил Петров и привлек Тамару к себе.
Она вырвалась раньше, чем успела подумать. Взгляд собеседника выражал жестокое недоумение.
— Андрей Семенович, — тихо сказала Тамара. — Я однолюб. Я уже любила одного человека и больше никогда не полюблю.
Язык не поворачивался выразиться определеннее — не полюблю в а с.
— Это нелепо, Тамара, — возразил Петров. — Вы — молодая женщина, у вас много лет впереди. Не будете же вы жить одна? А этот Неволин, он вас не стоил. Я много чего о нем теперь знаю. Стоять на коленях в филармонии — это красиво, да, но в семейной жизни это не главное. Там главное — надежность.
— Там главное — любовь, — вырвалось у Тамары.
— А что, я вас не люблю? — с несвойственной ему горячностью почти крикнул Петров. — Я жениться хочу, не что-нибудь плохое. Будете жить спокойно, без проблем, не то, что с
