— Рискуя показаться невежливым, я всё же задам ещё один вопрос. Знаете ли вы, как люди проходят посвящение в маги?
— Нас это не интересует.
— Раз не знаете, я расскажу, — сказал я. Будь это ролевая игра, мой навык «смиренное терпение» сейчас рос бы опережающими темпами. — Это недолго.
— Рассказывай, — дозволил эльф таким тоном, словно приказал «позабавь нас!» Кстати, надменности в них обоих с начала беседы прибавилось. Вот засада! Полное ощущение, что я веду переговоры с разумными хищниками, всякую мягкость и уступчивость считающими слабостью.
Ладно, решил я. И воспользовался уже выручившим меня психологическим трюком, глянув на остроухую нелюдь сквозь тонированное стекло лимузина.
— На земле чертится звезда о девяти лучах. В каждый луч вписывают знак одной из девяти сил, кои суть: земля, вода, воздух, огонь, жизнь, свет, разум, смерть и тьма. Посвящаемый, что напоён особым составом, ложится в центр, а встаёт уже посвящённым одного из девяти видов. Но посвящённых смерти и тьме принято умерщвлять, так как эти силы запретны.
— Почему это должно нас заботить?
— Дело в том, что во время ближайшего посвящения ритуал будет иным. Место смерти и тьмы в лучах звезды посвящения займут знаки молнии и дерева.
Это их проняло.
— Кто придумал это?
— Изменения в ритуале придумал я.
— Ты? И… кто ты?
Я сдержался: усмешка моя осталась исключительно мысленной.
— Человек. Я обладаю некоторым талантом к магии; среди Охотников меня зовут Ложкой.
— Странное прозвище, — вступил в беседу второй эльф. Голос его звучал грубее и, как мне показалось, речь давалась ему труднее. — За что его дали?
— Если у вас найдётся деревянная ложка или хоть простая палочка, могу показать.
Палочка нашлась быстро.
— Треть сезона тому назад, — сказал я, поигрывая ею, — когда круг старшин решал, стану ли я учиться ремеслу Охотника на этой базе гильдии, и зашла речь о магии, меняющей материю, мастеру магии огня Керму Пекло я показал на примере ложки… вот это.
Я свернул палочку в кольцо.
— За что, — добавил, — и получил новое прозвище.
Подвергшуюся воздействию моей силы деревяшку эльфы… сказал бы — только что не обнюхали, да только обнюхиванию палочка тоже подверглась.
Что уж там они поняли — не знаю. Лезть к ним в мысли я остерёгся, поскольку там стояла какая-то неизвестная мне защита; да и в спектрах ауры рассматривал без лишней пристальности, так как любопытство такого рода могло вскрыться с неприятными для меня последствиями. Как ни крути, некие остатки пиетета перед магией эльфов в моей душе ещё трепыхались. Хотя я и понимал прекрасно, что ничего общего с перворождёнными Детьми Звёзд эти двое не имеют.
Наконец эльф, что в основном и вёл разговор, отвлёкся от палочки.
— Человек Ложка, какова твоя стихия?
— Если ты об одной из девяти — то никакая.
Четыре уха разом стригнули воздух:
— Ты… владеешь Деревом?
— Нет. Я не владею какой-то одной из мыслимых сил, но стараюсь постичь все сразу.
— Нельзя идти на все восемь сторон света сразу.
— Верно. Но мысль и воля могут охватывать целые страны… и даже целые миры.
Эльф помолчал.
— Я хочу посмотреть на посвящение человеческих магов, совершаемое по изменённому ритуалу. Это возможно, человек Ложка?
— Ещё не знаю. Но я буду просить, чтобы тебя допустили. И ещё одно. Я заметил, — чуть повернуться, слегка сощуриться, — тебе трудно говорить. Могу я предложить свою помощь?
— Какую цену запросишь? — определённо: голос более грубый, затруднённый…
— Я ещё никогда не видел живых алэфэш, — да, и даже картинок с их изображениями… — И я не обещаю, что непременно помогу. Но если я возьмусь за исцеление, мне придётся изучить… того, кого исцеляю. Это будет новое для меня знание, и такой цены для меня достаточно. Ведь для настоящего мага нет ничего драгоценнее новых знаний.
Эльфы переглянулись.
— Мы ответим тебе позже.
— Хорошо, алэфэш. Всего вам доброго.
М-да. Знаю, что перескакиваю с одного на другое вне чёткой последовательности, но я должен рассказать ещё об одном из своих экспериментов. Тайном и провальном.
Йени Финр, попавший со мной вместе в число будущих Охотников, не оставил также и мысли о том, чтобы учиться у меня тому, чего сам не умел. И я, в принципе, всеми конечностями одобрял это стремление. Однако, помня итоги освоения форспуша и выдвинутый постулат о том, что возможности мага определяются верой, решил, что не будет большого вреда, если я попробую слегка подтолкнуть и ускорить прогресс учащегося.
К чести моей, я предварительно — и подробно — обговорил суть эксперимента с самим Йени Финром, получив его осторожное согласие. И вряд ли я бы вообще затеял такое, если бы уже знал об ограничениях техники копипасты, начиная догадываться, какие
Но тогда у меня наступило, видно, головокружение от успехов. Так что я выгадал для себя и Йени Финра свободный день, и мы отправились в пещерку для медитаций. Где я на пару с ним со всем возможным тщанием соткал для менталиста убеждение, что ему доступна и полностью покорна «стихия» молнии. (Прочитал я как-то книгу про менталиста, которому именно молнии служили любимым оружием. Ну и…)
Что сказать об итоге, кроме уже сказанного? Я остерёгся лезть в психику слишком глубоко и это, возможно, послужило причиной провала. Но не стирать же цельную, интересную и вполне достойную уважения личность только ради того, чтобы выстроенный на руинах… кадавр мог в кого-нибудь запульнуть молнией?! Вот как появится у меня подходящий «материал» для опытов, которого я захочу не просто убить, а уничтожить с особой жестокостью и цинизмом — вот тогда я и проделаю трюк с полным стиранием- заменой личности, а потом посмотрю, что выйдет. Но на Йени Финра мы наложили только узконаправленное… мгм… наваждение. Не тронув основ, попытались добавить новую способность. Поиграть с верой.
Но успеха не достигли.
Если честно, никогда не забуду, как светилось лицо мага разума, когда он «играл искрами» и «стрелял молниями»… в своём воображении. Это выглядело, как самое настоящее сумасшествие — да, собственно, и являлось сумасшествием. Жуткое зрелище. Вдвойне жуткое от осознания, что вот ЭТО — результат твоего вмешательства. Я выдержал… ну, не больше пяти минут. После чего отловил смеющегося (!) мага разума и откатил назад основные изменения. Очередным ударом стало возвращение на лицо Йени Финра обычной бесстрастной маски. Больно было смотреть, как уходит детская радость, пусть даже основанная на лжи. Но когда я предложил сделать что-нибудь с воспоминаниями о наведённом психозе, он посмотрел на меня… странно. И сказал:
— Это МОИ воспоминания, Иан-па. Как воспоминания о тьме, вкусе крови, пытках и… обо всём остальном. Если я захочу что-то сделать с ними, я сделаю это сам.
Помолчал и добавил:
— Спасибо, мастер.
