негодования, жалости и любопытства.
Музыка заиграла громче. Гости продолжали веселиться и танцевать; девушки, оставшиеся без; кавалеров, подпирали стену, мечтая, чтобы их кто-нибудь пригласил, и никто в этом зале не догадывался, какие страдания испытывает незаметная миссис Браунли, слушая обвинения в адрес своего ни в чем не повинного отца.
Леди Эстер, походившая на большую конфету в своем розовом платье с коричневыми лентами, устроила целое представление. Она достала из ридикюля кружевной платочек и стерла с разрумянившихся щек воображаемые слезы.
— Вы можете говорить все, что угодно. Какой смысл притворяться, если эта история давно всем известна? Я не собираюсь отрицать, что наша семья имела несчастье породниться с Призраком.
Все дружно ахнули, услышав это заявление, а леди Эстер умолкла, выдерживая драматическую паузу. «Моя хозяйка ничем не лучше виконтессы, — мелькнула циничная мысль у Клер. — Строит из себя слабую беззащитную женщину, хотя в действительности даст фору любому мужчине. Как ловко она обернула скандал в свою пользу. Теперь она, как трагическая героиня, будет купаться во всеобщем внимании, выдавая маленькими порциями, пищу для сплетен».
Неожиданная искренность леди Эстер повергла в шок даже миссис Данби.
— Боже мой, Эстер… Не хотите же вы сказать, что он… тот самый…
— Увы, увы. — Леди Эстер притворно вздохнула. — Много лет назад его взяли учителем к моему дорогому безвременно ушедшему супругу и его старшей сестре Эмили. Родители моего Джона во всем доверяли Холлибруку, а он отплатил им тем, что завладел сердцем прелестной глупенькой Эмили и даже склонил ее к бегству. — Она прижала платочек к глазам. — Джон говорил, это было ужасно! Просто ужасно! Бедняжка Эмили слишком поздно поняла, что Холлибрук охотился за ее приданым.
«Это ложь! Они безумно любили друг друга. Деньги не имели для них никакого значения».
Клер стиснула зубы, чтобы не произнести этого вслух. Никто не догадывался, что Гилберт Холлибрук — ее отец и что сама она преподает литературу в Кэнфилдской академии в Линкольншире. Чтобы вызволить отца из тюрьмы, она взяла отпуск и устроилась гувернанткой в Уоррингтон-Хаус. Леди Эстер не могла догадаться, что так называемая Клара Браунли представила ей фальшивые рекомендации и к тому же приходится ей племянницей по мужу.
— Естественно, отец Джона не дал им ни пенни, — продолжила леди Эстер так печально, словно и впрямь тосковала по золовке, с которой даже не была знакома. — Джон больше ни разу не виделся с ней и ничего о ней не знал.
Снова ложь. Мама много раз писала своим родным.
Эмили Холлибрук была светлым, солнечным существом, своими лучами она согревала всех, кто ее окружал. Однажды, когда Клер было девять лет, она застала свою мать плачущей над письмом в кабинете отца. Мама попыталась улыбнуться и придумала какое-то объяснение, но когда Клер рассказала об этом эпизоде отцу, тот объяснил ей, что раз в год ее мать пишет письмо своему отцу — дедушке Клер. Семья отказалась от ее матери после того, как она вышла замуж за человека из низшего сословия, и Эмили ни разу не получила ответа на свои письма. Отец ужасно рассердился, когда заговорил о маркизе Уоррингтоне, и Клер воздержалась от дальнейших расспросов.
Новый вздох приподнял и снова опустил пышный бюст леди Эстер. Клер была неприятна мысль, что эта женщина связана с ней родственными узами.
— Мы узнали о смерти Эмили случайно четырнадцать лет назад. О-о, мой бедный милый Джон так огорчился, услышав эту новость. Нет, я никогда не смогу понять, как можно было бросить свою семью, ради такого… такого злодея.
— Что делать, — промолвила леди Ярборо, похлопав своей морщинистой рукой леди Эстер по плечу. — Эмили не первая и не последняя девушка, которая увлеклась негодяем. Но теперь он, наконец, получит по заслугам.
— Его приговорят к пожизненному заключению, — предположила сухопарая седая женщина.
— Или отправят в заморские колонии, — сказала горбатая старуха.
— Он заслуживает большего, — объявила миссис Данби с неженской злостью. — Я не успокоюсь до тех пор, пока Гилберта Холлибрука не повесят.
Повесят.
Слабый стон вырвался из груди Клер. Она прижала ладонь к губам, но, к счастью, ее никто не услышал. Никому не было дела до жалкой компаньонки. Ее маскарад был сейчас как нельзя кстати. Никто не заметил, как похолодели ее руки, и как сильно колотилось сердце в ее груди.
Она знала, что ее отцу угрожает страшная опасность, и плакала, представляя, каково ему там, в сырой холодной камере. Она разработала дерзкий план, чтобы восстановить его доброе имя. Но сейчас, при упоминании о виселице, все ее страхи возродились с новой силой.
Отца могут осудить за преступление, которого он не совершал.
— Миссис Браунли. Миссис Браунли! Погруженная в свои мысли, Клер не сразу поняла, что леди Эстер обращается к ней.
Она подняла голову и встретила суровый взгляд ореховых глаз жены своего дяди. Круглое морщинистое лицо леди Эстер раскраснелось от жары. Она сбросила маску слабой беззащитной женщины и теперь грозно хмурила брови.
Клер похолодела. Неужели леди Эстер заметила ее волнение? А вдруг она видела портрет ее матери и узнала ее?
Нет, не может быть. Эмили Холлибрук была зеленоглазой блондинкой, а у Клер были чудесные темные волосы. Выдавая себя за вдову, она прятала их под огромным чепцом. Для полноты картины Клер носила уродливые очки и глухое серое платье, полностью скрывавшее ее фигуру. Угадать в этой серой мышке дочь бойкой жизнерадостной Эмили было невозможно.
— Да, миледи? — Клер с подобострастной улыбкой повернулась к леди Эстер.
— Оркестр перестал играть, — прошипела та. — Где моя дочь?
Клер метнула взгляд на паркет: джентльмены уже провожали дам по местам, оркестранты в углу настраивали инструменты, гости разбились на группы, но леди Розабел куда-то исчезла.
— Простите. Я пойду, поищу ее.
Клер хотела встать, но леди Эстер схватила ее за рукав. Сейчас она походила на разъяренную медведицу, защищающую своего малыша.
— Вы должны были глаз с нее не спускать. А я видела, как она танцевала с этим мерзавцем Льюисом Ньюкомом.
— Я полагала, что он друг лорда Фредерика, — учтиво заметила Клер, припоминая обходительного светловолосого джентльмена с обаятельной улыбкой.
— Он ему больше не друг, — отрезала тетя. — Мой сын не имеет ничего общего с этим повесой и игроком. Бог мой, его мать была простой актрисой!
Клер едва удержалась от замечания, что благородное происхождение еще ни о чем не говорит.
— Простите, я не знала, — только и сказала она.
— Отныне возьмите на себя труд интересоваться подобными вещами, миссис Браунли. — Склонившись еще ниже, леди Эстер строго добавила: — Не хватало еще, чтобы вокруг моей дочери крутились подобные типы. До вас я уже сменила трех компаньонок за то, что они не справлялись со своими обязанностями. Надеюсь, я достаточно ясно выразилась?
Кивнув, Клер поднялась со стула. Конечно, она все понимает. Если ее уволят, она потеряет место в доме маркиза Уоррингтона. А вместе с ним потеряет шанс доказать, что кто-то из родственников ее матери подбросил улики ее отцу.
— Семейные узы.
Стоило Саймону произнести эти слова, как он тут же пожалел о них. Молодой человек, вальяжна раскинувшийся на противоположном сиденье экипажа, мгновенно выпрямился.
— Ха! Семейные узы, говоришь? Что, пришла пора обзаводиться женой и наследником? — Сэр Гарри Мастерсон хлопнул себя по колену рукой в перчатке. — Боже, какая новость! Я должен непременно рассказать об этом сегодня в клубе.
Саймон скривился. Сегодня у него не было настроения упражняться в остроумии. И тем более обсуждать свои личные дела.
Но они слишком давно знали друг друга, чтобы Гарри мог так легко оставить тему. Шикарная коляска на рессорах мягко завернула за угол.
— Что-то мне подсказывает, что у тебя вышла очередная стычка с вдовствующей графиней. Понятно, ей хочется как можно быстрее набросить на тебя семейную удавку, — заметил Гарри, с улыбкой глядя на друга.
— Моя мать не носит титула вдовствующей графини, — поправил его Саймон. — Она остается графиней Рокфорд до тех пор, пока я не женюсь.
Гарри покачал головой и улыбнулся еще шире.
— Ты думаешь, что, прочитав мне лекцию по этикету, собьешь меня с темы? Нет, старина, даже не надейся. И поверь мне: графиня не успокоится до тех пор, пока не увидит тебя таким же счастливым, как все твои сестрицы.
Мимо проплывали большие каменные здания, в окнах которых мерцали свечи, иногда темноту освещал тусклый свет газового фонаря, похожего в ночном тумане на луну.
Счастье, думал Саймон. Счастье у всех разное. В отличие от сестер он слишком ценил свою свободу, чтобы стремиться к алтарю. Но мама права: долг зовет. Как-никак ему уже тридцать три, пора обзавестись семьей и заняться продолжением рода.
Он не роптал на судьбу и был готов выполнить обязательства по отношению к семье. Но счастья в браке он не искал. Он найдет его где-нибудь на стороне. И это будет настоящая женщина, а не какая-нибудь худосочная целомудренная мисс, которую ему придется выбрать себе в жены.
Надменно выгнув бровь, Саймон произнес:
— Я принял решение начать поиски невесты. Предлагаю тебе последовать моему примеру.
— Чтобы ты не страдал в одиночку? Ха! Не забывай, у меня есть два младших брата, так что в нашей семье наследников хватает.
— Везет же некоторым.
— Да уж, везет. — Гарри беспечно раскинулся на бархатных подушках цвета бургундского вина. — Ну и ну! Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу тебя идущим к алтарю. И кто же эта счастливица?
— Это я узнаю сегодня вечером.
— Сегодня вечером? Боже, только не говори мне, что ты согласишься жениться на девушке, которую тебе выберет мать.
— Естественно, нет. — Саймон закинул ногу на ногу и тоже откинулся на подушки. — Стэнфилд пригласил к себе на бал почти всех дебютанток сезона. Так что мне остается только выбирать.
— Даже так?
— Даже так.
Его друг состроил скептическую гримасу, и Саймон понял, что Гарри ему не поверил. Сам Гарри безоглядно бросался в любовные авантюры, наслаждаясь женщинами, словно дорогим вином. Всякий раз он говорил, что нашел лучшую женщину в мире, однако это не мешало ему в следующую же секунду устремиться в погоню за новым хорошеньким личиком.
Его сердце было открыто навстречу всем женщинам, он бегал за каждой юбкой и вел беспорядочную жизнь.
Саймон, напротив, любил логику и порядок и полагал, что страсть должна подчиняться внутренней дисциплине. Когда человек твердо знает, чего он хочет, он живет в ладу с собой и не подвержен душевным волнениям. В соответствии с этим жизненным принципом Саймон поддерживал отношения с женщинами только до тех пор, пока они не покушались на его свободу. Как только женщина предъявляла на него права, он без колебаний с ней расставался.
Он полагал, что их отношения, с женой будут сухими и отстраненными. Если же она начнет его утомлять, он сплавит ее в загородное поместье в Гемпшир и будет лишь изредка навещать с целью продолжения рода. И каждый из них будет мирно заниматься любимым делом: она — устраивать приемы для соседей, а он ловить преступников.
