– Нет! – воскликнула Кати. – Нет! Я не потому! Что хорошего в холоде? Мы голодаем каждую зиму! Мы умираем от голода каждую зиму! Откуда тебе известны замыслы иноплеменников? Ты была у них и слушала их тайные речи? Нет! Если иноплеменник врал, то почему в море стало так много рыбы, почему птицы прилетают гуще, почему на берегу начали расти деревья для наших костров? Солнце веселит кровь, солнце прогоняет болезни, а солнце все жарче и жарче! Чем, Оалу, тебе так любезен холод? Чем?
В грянувшей тишине слышалось лишь хриплое дыхание Косматой. Надменная Оалу сидела, закрыв глаза. Жилистая советчица напряглась, как для прыжка.
Кати никак не могла понять, что Оалу и ее советчики были привержены вовсе не к холоду. Оалу прекрасно сознавала, что теперь, после случая с рыбой, авторитет Кати сравнялся с ее собственным. Этого она боялась, ибо слишком хорошо знала цену жирного куска, который неизменно доставался ей как главе племени.
– Значит, ты против переселения? – с неожиданным миролюбием проговорила она. – Мои доводы тебя не убедили?
– Нет…
Оалу кивнула и задумалась. Такое спокойствие было в ее позе, что Кати устыдилась своей горячности.
– Хорошо, девочка. Приведу последний довод, надеюсь, он тебя убедит. Протяни руки.
Кати послушно протянула руки. Мгновенно их захлестнула ременная петля. Кати рванулась, но советчицы схватили ее за плечи и опрокинули.
Умело, без суеты женщины туго стянули Кати руки и ноги. Затем Оалу сорвала с нее одежду.
– Преступница, – спокойно сказала она. – Теперь ты сознаешься, что затеяла все из-за любви к иноплеменнику. Ты скажешь это всему племени.
– Нет! Неправда!
Оалу подала знак, и Кати уложили поперек очага. Косматая вздула угли и сунула туда несколько щепочек. Язычки пламени лизнули обнаженную грудь Кати.
Ее лицо почернело от боли, но она сдержала стон – как и все ее сородичи, она умела терпеть боль.
– Не сожгите ей грудь, – напомнила Оалу. – Мы не казним, а учим.
Она сама перевернула Кати на спину и усилила огонь несколькими каплями тюленьего жира. Стиснув зубы, Кати корчилась на камнях. Жилистая придерживала ее за плечи, чтобы она не сползла с очага. Оалу заняла прежнее место и удовлетворенно следила за мучениями девушки. Жестокие наказания не были редкостью в племени – вся жизнь их была жестокой борьбой за существование.
Женщины не торопились. Все было хорошо продумано. Никто никогда не осмеливался войти без разрешения в пещеру совета, поэтому они могли спокойно и долго истязать Кати, прекрасно зная, что есть предел любой выносливости и что рано или поздно строптивая упрямица станет молить о пощаде. Оалу даже хотела, чтобы это случилось не скоро. Убить такую охотницу было бы слишком нерасчетливо из-за малочисленности племени, к тому же это могло вызвать гнев остальных. Но если огонь успеет сломить ее силу – это хорошо. Сломленная Кати уже неопасна. И для других это отличный урок.
Со свода пещеры мерно капала вода. Слегка потрескивал огонь, его маленькие язычки весело плясали на углях, то и дело касаясь вздрагивающего тела Кати. Жилистая советчица была голодна и не понимала, почему Оалу не хочет убить и съесть преступницу – ведь она такая молоденькая, упругая и вкусная. Косматая вообще ничего не думала, за это Оалу в свое время и возвысила ее. Сама Оалу с тайной радостью следила за муками дерзкой Кати.
'Вот тебе за твою молодость, за твое неуважение, за твою силу', – беззвучно шептали ее губы. Она выгребла несколько углей и, жмурясь от удовольствия, положила их на живот Кати.
Но Кати не стонала.
Пытку она воспринимала как должное. Она была глупа, не предусмотрела опасности, вот и попалась. Но суровая жизнь ее закалила. И еще она ненавидела Оалу. Поэтому и молчала. Она боролась молчанием, другого оружия не было.
Где-то совсем в другом мире послышались голоса. Кто-то шел мимо пещеры. Кати жадно прислушивалась. Она не ошиблась: это был Нор!
Уже не рассудок, а боль заставили ее закричать.
– Нор, Нор, меня убивают! Помоги!
Оалу лишь усмехнулась. Уж кто-кто, а мужчина не отважится войти в пещеру.
Голоса замерли. Можно было легко представить, как испуганно переглядываются мужчины, как нерешительно топчутся у входа.
– Нор, Нор! – звала Кати.
Ей был ответом топот ног, бегущих прочь от пещеры.
Кати зарыдала.
– Я больше не могу… За что?!
Оалу самодовольно улыбнулась и уменьшила огонь. Рано. Нужно, чтобы обезумевшая Кати выла и униженно плакала – тогда она станет покорной.
Внезапно чья-то тень закрыла вход. Оалу гневно вскочила. В пещеру боком вдвинулся Нор, сжимая в руке топор. За ним несмело полезли остальные – он созвал все племя.
– Не сметь! – грозно закричала Оалу. – Здесь судят преступницу!
Кое-кто попятился. Лицо Нора исказилось. С хриплым выкриком он прыгнул к Кати, сбросил с очага, рванул с нее путы, угрожающе поднял топор. Кати обессиленно прислонилась к нему. Люди у входа неодобрительно загудели. Их ошеломило самовольство Нора, но поведения Оалу они тоже не могли понять: ведь Кати только что дала всем еду!
– Назад! – махая руками, вопила растерявшаяся Оалу. – Иначе у вас нет больше главы племени!
Советчицы, тоже вооружившись топорами, двинулись на Нора. Передние подались прочь под натиском Оалу – слишком велик был ее авторитет. Еще мгновение, и люди племени, напуганные собственной смелостью, очистили бы пещеру.
Но внезапно заговорил Хат.
– Кати насытила нас, а ты, Оалу, нет. Посторонись.
Он раздвинул тех, кто стоял перед ним, вышел вперед, закинув топор за плечо. Голова Хата упиралась в свод пещеры.
– Эх!
Его топор со звоном лег между Оалу и Кати.
И все поняли, что сегодня им придется сделать выбор.
Вл. Гаков. Век Толкина
(К 100-летию со дня рождения писателя)
Пролог. Оксфордское чудо.
На карте Страны Фантазии знаменитый английский 'город колледжей' помечен особым знаком. Сколько дивных сказок и умопомрачительных фантастических историй было сочинено здесь, в Оксфорде, в тиши кабинетов, воистину хранивших пыль веков, или во время прогулок по окрестным тенистым рощам!
В середине прошлого века студенты местного Крайст Чёрч колледжа (что означало 'колледж при Христовой церкви') слушали лекции по математике одного молодого профессора; согласно уставу этого учебного заведения он одновременно обязан был занимать пост диакона в церкви. Лекции его, по свидетельству современников, особой популярностью не пользовались – монотонные, сухие, без проблеска юмора… До болезненного застенчивый холостяк, к тому же страдающий от постоянного заикания, профессор преображался лишь в обществе детей. Водопады шуток и забавных каламбуров, разного рода чудачеств, в изобретении коих преподобному Чарлзу Лютвиджу Доджсону (так его звали) не сыскать было равных, щедро низвергались на головы благодарных маленьких слушателей.
А какие он сочинял сказки!… Во время одной из лодочных прогулок, которые были столь популярны в городе, раскинувшемся на живописных берегах Темзы, молодой преподаватель принялся рассказывать юным спутницам еще одну, только что сочиненную невероятную историю. Случилось это точно в полдень 4 июля 1862 года,
Он не знал тогда, что это был самый солнечный полдень его жизни (хотя досужие биографы раскопали-таки, что в тот исторический для литературы день было прохладно и накрапывал дождичек…). И что столетие спустя придуманная им история послужит невольной причиной забвения его подлинного, не отличавшегося благозвучием имени. Зато обессмертит другое, выдуманное: Льюис Кэрролл.
Автор 'Алисы'…
На тихих церковных кладбищах Оксфорда покоятся еще трое знаменитостей, произведения которых по праву украшают мировую фантастику. Во-первых, это ученый-теолог, моралист и почтенный оксфордский дон (так по традиции именуют местных преподавателей, входящих в советы колледжей) Клайв Стэплз Льюис; известность ему принесли детские сказки о волшебной стране Нарнии, а также популярная в свое время научно-фантастическая трилогия – романы 'Полет на Венеру', 'Перельяндра' и 'Эта странная мощь'. Что касается второго – Чарлза Уильямса, автора рассказов о сверхъестественном, 'ужасном', то нашему читателю это имя, полагаю, прозвучит внове (да и Льюиса-то у нас знают всего по одной-двум переведенным сказкам), однако и его не обходит молчанием ни одна солидная история англоязычной фантастической литературы.
В жизни Льюис и Уильямс были закадычными друзьями. Настолько близкими, что даже совместно основали орден – литературный кружок под названием 'Инклинги' (от английского ink – чернила, а также inkling – намек), объединивший натур возвышенных и романтичных, не чуждых фантазии и обладавших чувством юмора. Со временем 'Инклинги' превратились в своего рода местную литературную достопримечательность, хотя и весьма экстравагантную по меркам чинного и добропорядочного Оксфорда,
Однако был еще третий 'отец-основатель', также оксфордский дон, хорошо известный в академических кругах своими исследованиями по средневековой английской литературе. Его могила появилась на католическом кладбище, что за городом, относительно недавно.
Серая плита из корнуоллского мрамора навечно скрыла от любопытства коллег-филологов и миллионов восторженных поклонников того, кто заслужил титул одного из самых читаемых авторов второй половины XX века. И не только в Англии – во всем мире. На мраморе высечено имя: Джон Роналд Руэль Толки. И цифры, часовыми выстроившиеся по обе стороны этой долгой, растянутой на целых восемь десятилетий жизни: 1892 – 1973.
Есть на могильной плите (под которой он похоронен вдвоем с женой, Эдит Мэри Толкин) еще два странных имени-прозвища, словно принесенных из какой-то древней легенды: Верен и Лютьиен. Но что они значат, ведомо, очевидно, лишь тому, кто не раз перечитывал книги Толкина…
Большую часть жизни он практически безвыездно провел в Оксфорде. И хотя конкуренция у него, как мы видим, серьезная, жители городка теперь гордятся им не в меньшей степени, чем Льюисом Кэрроллом.
…Все было так, как описал его биограф Хамфри Карпентер. Я без труда нашел дом, а котором писатель провел годы после выхода на пенсию (это было время, когда слава уже нашла его, но он еще сохранял сдержанно-ироническое отношение к поднявшейся в литературном мире шумихе). Для этого следовало сначала выехать из центра города на мост Магдален, затем проехать немного по Лондон-роуд, взобраться на холм, где расположены респектабельные, но скучные на вид пригороды Хедингтона, и возле частной школы для девочек не прозевать
