закопают! А если и сдвину, то она у меня расколется тут же!» — захотелось взвыть студенту, но перед лицом щенячьего обожания неожиданной поклонницы отчаянные и горькие слова застряли на языке.
А вместо этого, откуда ни возьмись, на волю вырвались совсем другие:
— Таким, как я, это не интересно. Детская забава. Пара слов, щелчок пальцами, взмах рукой… — Агафон томно поморщился, вздохнул и продолжил: — Ниже моего достоинства, Маша, вот что это такое. Словно архитектору домики в песочнице лепить. Вот если бы задача была посложнее…
— Посложнее?! — потрясенно расширила глаза прачка. — А я думала, что такое только в сказках бывает! Ст
— Как живое… — подавленно хмыкнул студент. — Да если бы она ожила…
И тут свет озарения вспыхнул в потухших было очах сабрумайца, и он даже не спрыгнул — свалился с подоконника, роняя фолиант. Но тут же вскочил на ноги и одним прыжком оказался перед девушкой.
— Слушай, Машка! — схватил он испуганно отпрянувшую прачку за плечи. — Я придумал! Я придумал, как ты можешь мне помочь!
— Я?! — опешила Мари.
— Ты! И только ты! Я вспомнил, что видел в одной старой книге такое заклинание — закачаешься! Высший класс! Мы им тут шороху наведем! Мы им тут устроим!.. Вот только не надо на меня так смотреть: это совсем не опасно!
— Нет, что ты! Извини, пожалуйста! Я не хотела! Я и не думала! — всполошилась девушка. — Конечно, я все сделаю, только скажи, что и как! Я всегда!..
— Машуня! Ты настоящий друг! — расцвел Агафон. — Сиди, где сидишь! Сейчас я эту книжку принесу — и мы с тобой такую штуку забабахаем!..
Снежный Бал прошел «на ура».
Украшенная первокурсниками елка сияла гирляндами из бегучих огоньков и пыхала разноцветными искристыми шарами. Второй курс позаботился о вечногорячем какао, вечносладких пирожках и вечносветящихся карамельных фруктах на лакричных палочках. Четвертый устроил снежные фонтаны и музыкальный фейерверк, который было видно не хуже, чем ночью[6] . Пятый организовал катание на санях-самокатах и лопатах-самолетах вокруг школьной ограды. Но гвоздем программы, как признавали все единодушно, стали ледяные фигуры, оживленные третьим курсом.
Звери — настоящие и фантастические — и два ледяных человека [7] танцевали друг с другом и с горожанами, разносили угощения и напитки, подсаживали гостей в сани и вытаскивали из них тех, кому одного круга показалось мало, играли с детьми в снежки и раздавали низковисящие елочные украшения в конце бала[8] — короче, были душою праздника. Сами третьекурсники на высоких помостах вокруг площади едва успевали водить руками, нужные заклинания сыпались с их губ точно скороговорка, но ни один не сдался, ни один не сбился, ни один не подвел.
К огромному, как сам Белый Свет, изумлению Уллокрафта.
Все три часа, что продолжался бал, ректор, по мере возможности, не сводил глаз с подопечной Мельникова — но его ледяная фигура девушки была самой проворной, самой любезной, самой расторопной — короче, самой лучшей. И чем ближе к концу, тем б
Но, как бы то ни было, горячие поздравления мэра с успехом быстро привели волшебника в снисходительное расположение духа, а перспектива праздничного ужина в компании отцов Мильпардона и профессуры ВыШиМыШи довершила начатое городским головой. «Если Мельников безупречно выучил заклинания хоть по одной теме — чем не подарок к празднику не только самому себе», — думал он, вполголоса намурлыкивая песенку про елочку, — «но и всему просвещенному человечеству, которое теперь может вздохнуть спокойно и даже весело встретить Новый год?[9] »
К тому времени, когда и именитые горожане, раскланиваясь и осыпая ректора и его заведение комплиментами, погрузились в сани и отбыли, ни одного студента на школьной площади уже не осталось: праздник праздником, а холод и обед прогнали всех в улицы быстрее любого приказа.
Благодушно похмыкивая, Уллокрафт обошел вокруг померкшей, словно уставшей, елки, с любопытством разглядывая — в первый раз — фигуры, вылепленные непривычными к снегу студентами. Гибрид медведя и дятла… Помесь обезьяны и муравьеда… Плод любви контрабаса и самовара… Девять штук — и одна другой чуднее… Вот фантазия у молодежи работает! Чего не скажешь о руках… Да, все же, как бы то ни было с Агафоном, но надо признать, что его девица была самой удачной из всех.
А кстати, где же она?
Уллокрафт нахмурился, огляделся, обошел елочку снова — на тот маловероятный случай, если проглядел ледяную девушку в первый раз…
Скульптуры не было.
Гадая, не прихватил ли мельниковскую красавицу кто-нибудь из горожан в качестве сувенира, ректор двинулся было к Школе, но тут в сугробе под помостом в луче запоздалого солнца что-то прозрачно блеснуло.
— …тихо… стой… не шевелись… молчи…
— Ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды…
Ледяная фигура стояла посреди сарая с садовыми принадлежностями и тряслась от холода.
— Я сказал, молчи!
— Т-так ведь-дь-дь… х-х-холод-д-д-дыно…
— Не выдумывай! Это иллюзия. От нее холодно быть не может!
— А вот и м-м-м-мож-жет! М-мне же х-х-холодно! Я, честное с-слово, не п-п-притворяюсь! Я с ут-тра т-терпела! — жалобно пискнула Мари.
— Ну потерпи еще чуть-чуть. Наверное, сбой при наложении прошел, — смягчился, но не отступил от своего Агафон. — Сейчас, еще полминуты…
Не знакомая с «правилом полуминуты Мельникова» девушка доверчиво кивнула, клацнула зубами в последний раз и мужественно стиснула челюсти, заодно стараясь и не дрожать.
Студиозус скосил глаза в книгу, отыскал заголовок, убедился еще раз, что читает именно заклинание отмены иллюзии[10], поднял над головой руку с зажатым в горсти порошком реверсивного действия, заботливо приготовленным с вечера, четко и ясно выговорил завершающие слова и бросил порошок в огонь.
Пламя ритуальных свечей, чахлое и бледное еще секунду назад, взмыло под потолок, оставляя черные пятна на балках и заставляя зажмуриться, а воздух на несколько секунд наполнился едким зеленым дымом. Агафон вдохнул и тут же зашелся кашлем, сгибаясь пополам, а когда разогнулся и протер немилосердно слезящиеся глаза, то сердце его пропустило такт.
Там, где должна была стоять Мари, кашляя и чихая, по-прежнему стояла ледяная скульптура.
— Кабуча… — пробормотал Агафон и упрямо вскинул руки для второй попытки.
Еще более дымной и еще менее успешной, чем первая.
Яростно швыркнув носом, он утер рукавом слезящиеся глаза и уткнулся в желтые страницы книги, проверяя, все ли сделал, как надо:
— Свечи… Есть… С запахом снега… Да… Септограмма… Есть… Синим фосфорным мелом… Да… Сосульки разновеликие…
— Агафон? А-а-а-апчхи! — гафон! — жалостливо протянула скульптура. — А к-когда я обратно п- превращаться б-б-буду? Я же скоро с-совсем з-замерзну… И п-правда в ледышку п-превращусь…
— Скоро… погоди… — сердито буркнул студент и забегал взглядом по выцветшим чернильным строчкам с удвоенной скоростью. — Опилки пяти пород хвойных… кровь летучей мыши… шерсть выкусеня… глаза тритона… крылья синей мухи…
