чистильщики, так сказать, – капля силы.
– Шон, я не Элейни, прекрати пичкать меня своей силой и встань.
Он, немного смутившись, подчинился.
– Вы чистильщики. И чего вам это стоит?
Шон затравленно оглянулся, не желая отвечать на вопрос.
– Забирается проклятье в полночь, а опустошается он на закате, – ответил Самум. – В эти часы его надо положить куда-нибудь под землю. Чтобы его не было слышно. А после заката забрать и покормить, чтоб не истаял.
Кажется, у меня волосы на голове шевелились…
– Но когда проклинают меня – все намного легче, – поспешил вставить Шон. – Самум сделал мне одолжение, оборвав себя.
– Это он себе сделал одолжение, – мрачно ответила я.
– Да уж, – подтвердил болотник. – Те ночь и день, когда ты валялся за тонкой перегородкой, были самыми длинными в моей жизни.
Я успела прийти в себя от этих новых знаний и выдала:
– Ладно. Я так понимаю, во время следующего заката ты избавишься от проклятия Самума, а через сутки, если ничего непредвиденного не случится, возьмешь проклятие Венди. И знаешь, Шон, ты слишком самостоятелен для того, кто почти тысячу лет был в рабстве.
Шон испугано глянул на меня, но увидев, что я не гневаюсь, промолчал. Уже успел понять и запомнить, что меня раздражают избыточные просьбы о прощении.
– А они все такие, – подал голос Самум. – Из суккубов и инкубов плохие рабы. То не думают совсем, то думают слишком много.
Это замечание меня полностью отрезвило и напомнило, с чего все началось.
– И все же, Самум, я хочу услышать ответ на свой вопрос, – твердо произнесла я. – Что значат пятна на вашем vis?
Болотник тяжело вздохнул.
– Это укусы-метки. Этот от Криспина де Майями, – он ткнул в горло. – Эти два от Лорел де Детройт, – указал на грудь. – На запястьях – Алехандро де Нью-Йорк. Видите? Побледнели. Может, совсем сойдут… Я раб многих хозяев.
– Раб? Укусы – рабские метки?
Я судорожно соображала: о том, что вампы ставят обычные метки, мне рассказал Седрик, а он тогда видел vis или еще нет? Я не смогла вспомнить.
– А разве вампы не ставят… ну обычных рабских меток?
– Это им ни к чему. Укусы заменяют все – универсальная привязка, – ответил Самум. – Через укус передаются и боль, и наслаждение.
– Меня сейчас стошнит, – звонко и зло выдала Венди.
– Но они ставят что-то похожее на рабскую метку? Они в принципе, вообще делают это?
– Я понял, о чем вы. Те несчастные… Понимаете, их кусало такое множество, десять, а то и больше вампов могут предъявить на них права…
Мне стало по-настоящему страшно.
– Так что тот черный шнур – это не рабская метка, это нечто большее. Мне думается, это нечто вроде ну… второго рацио, что ли… Рацио, которое перехватывает контроль, когда отдаются приказы… Ну, я так думаю…
– А вы заговорили о них по приказу?
– Не то чтобы… Я просто подумал, что когда со мной свяжутся, то спросят о них.
– Самум, я чую еще одно место гнили, – вдруг вмешался Шон. – Ты не должен врать умолчанием.
Лицо болотника исказил ужас, он перестал дышать.
Иногда я очень быстро соображаю, жаль, что не всегда.
– Прислали замену Алехандро?
Он заметно вздрогнул.
– Из Детройта?
Казалось, невидимая рука сейчас раздавит ему горло. Тут к болотнику подскочила Венди, обняла его и окутала холодно-белым vis-цветом жалости. В ее объятиях он смог вдохнуть.
– Умоляю, умоляю. Не надо таких вопросов, – задыхаясь, прошептал он.
В некоем ступоре я смотрела на эту странную картину: полуживой болотник в объятиях Венди, на ее лице жалость и тень брезгливости: с такой гримасой молодежь помогает немощным и дряхлым старикам.
Закрыв глаза, я попыталась собраться с мыслями. Ландыши!
– «Шон!» – я открыла связь.
– «Я забрал их. Когда провожал ярлов. Они дома», – тут же свалилось на меня.
– «Спасибо!»
От окатившей его теплой волны благодарности Шон не сдержался и светло, и польщено улыбнулся, но тут же снова нацепил маску невозмутимости, пока никто ничего не заметил.
– «Ярлы?» – вырвалось у меня. Все же мое любопытство неистребимо и вечно не вовремя.
– «Тори и Грэд».
– «Угу. Самума нужно спрятать. Но в дом я его не потащу. Куда ж его деть?»
– «Да к Единому его! Он слишком стар и слишком чужд, обессилеет, но жив будет»
– «В церковь? Ох, это слишком радикально.»
– «Да нет. Не совсем в церковь…» – и Шон забросал меня образами-картинками, из которых я поняла, что речь идет о ночлежке при церкви.
– «Это выход!»
– Самум, – он вздрогнул и немного испугано уставился на меня. – Ты понимаешь, ЧТО ты натворил?
– Да.
– Да? А ты готов исправить хоть часть содеянного?
– Как?
– Да уж не легко и просто, – желчно вырвалось у меня. – Я хочу тебя спрятать, чтобы твои хозяева не могли до тебя добраться. Хочу ослабить их власть над тобой, а если получится, то и вовсе избавить тебя от них.
– Да? И что ты хочешь взамен?
Я презрительно окинула его взглядом.
– Твоей помощи в избавлении тебя же от вампов и клятвы не вредить никому из тех, кто мне дорог – будет достаточно.
– Я согласен.
– Может быть больно и плохо…
– Я согласен. Тебе не понять, насколько мне больно и плохо сейчас, ты не была рабом.
– М-да. Ну, хорошо. Эту ночь спишь здесь. На следующую Шон тебя отведет в ночлежку. При церкви.
– Они почти не боятся Единого, – мрачно ответил Самум.
– Но в то место они точно не сунутся. Я выбирал его для себя, – ответил Шон.
– Ты всегда был дьявольски предусмотрителен для безмозглого существа.
– А ты всегда был слишком глуп для бога.
– Хотел бы возразить, да совру, – невесело ответил Самум.
В дверях опять абсолютно бесшумно возник Тони. Я не сдержалась, и со стоном, в отчаянии ударилась о край стола, аккуратно так приложилась: со звуком, но чтоб шишки не было.
– Ник и Тод… – выдала я.
– Ага. Нервничают уже, – доложил Тони.
– Иду. Тебе все ясно? – спросила я Самума.
Тот кивнул головой
– Да.
– Венди, Ники, я вас не задерживаю, но и не гоню.
Девчонки переглянулись
– Мы пока останемся.
– Хорошо, – и я стремительно вышла из комнаты.
20
Ник и Тод, вожак и преемник. Еще один сложный разговор, а я на грани. Взвинчена, издергана и переполнена новой для себя информацией, да и чужая сила все еще на губах как помада. Воспоминание о глотке, подаренном Элвисой, сбило меня с шага, как подножка.
– Эй, хозяйка, ты малость не в себе, – как бы шутя, но все же встревожено выдал Тони.
– Угу. Не малость.
– Хозяйка, – он загородил дверь в мой кабинет, – так не пойдет. Успокойся, обними меня.
Секунду тупо я таращилась на него, а потом до меня все же дошло, что это предложение силы. Я приняла его и обняла Тони, прижимаясь к нему всем телом. Такой горячий, такой сильный и такой простой. Я прекрасно понимала, что Ники нашла в нем, жаль, мне нельзя расслабиться и отдаться этой простоте и чужой силе, переложить все проблемы на него.
– Спасибо, Тони, – отстраняясь, я чмокнула его в щеку, как брата. Мне стало намного легче. Постояв еще несколько секунд, я втянула в себя его силу, окутавшую меня, словно
