запас.
Венди с нервной приклеенной улыбкой уставилась на меня, а я, грозно сдвинув брови на нее. Еще одна любительница поставить перед фактом. Без предупреждения.
– Ты дочь своего отца, – выдала я. – И не зови его младшим. Ты его копия! И наступаете вы на одни и те же грабли!
Венди потупилась и молчала. Правильная тактика. Не встретив сопротивления, я успокоилась.
– Ты знаешь, где он готовится проводить обряд?
Она кивнула.
– Заноси Ники и езжай. Завтра утром отведешь меня к Шону.
– Да, леди, – и она резво отволокла Ники в кабинет.
Псина заскулила и залаяла с новой силой. Не люблю собак!
Бросив на прощание виноватый взгляд, Венди скрылась, а я осталась с опустошенной зеленой и разумным псом.
Долго стоять в раздумьях мне не позволили. Тони, поскуливая, вылизывал лицо Ники, а после подбегал ко мне, и умоляще заглядывал в глаза, скуля, как умирающий. Через несколько секунд снова возвращался к девушке и так раза три. Наконец я не выдержала:
– Тони, блохастый и тупой пес! Ты не даешь мне сконцентрироваться и прийти в себя! Пошел вон отсюда! Пошел! Позову потом! Или пошел, или отстал от меня!
Сообщив мне взглядом, что я распоследняя сволочь, здоровенный пес вышел в коридор и плюхнулся возле двери. Тупой! Тупой и блохастый!
В раздражении я захлопнула дверь так, что стены задрожали.
Ники спала. А я села в кресло, пытаясь успокоиться. Отчего я впала в такое раздражение? Посидев минут пять, пришла к выводу, что все дело в страхе: я не контролирую ситуацию ни на йоту. Я просто плохо или хорошо затыкаю течи в своем корабле-жизни. И скорее плохо, чем хорошо, потому что пробоин все больше.
Успокоившись, я смогла работать с силой и, обратившись к резерву, переконвертировала часть в зеленый vis-цвет. Влив большой глоток в поцелуе, я отошла к окну, ожидая, когда Ники придет в себя.
– Тони… Тони… – в полубреду позвала зеленая. Ну, надо же, прям как в романтической сказке: зовет любимого, – ехидно, с оттенком зависти, подумалось мне.
– Бав! Бав! – здоровенная туша принялась выбивать дверь
– Да чтоб ты провалился! Безмозглый пес! – подбежав, я открыла дверь, предусмотрительно убравшись с его дороги.
Тони подбежал к Ники и принялся прыгать и радостно лаять. Зеленая, освоив мой подарок, взбодрилась и не менее радостно чесала мохнатую псину.
– Бав! – и туша понеслась ко мне в порыве благодарности. Захотелось провалиться под землю – там тихо, спокойно и никто не лезет слюнями в лицо.
Ники хоть и была глупенькой, но мое состояние уловила или рассмотрела. На лице.
– Тони! Тони, успокойся, мой хороший мальчик, успокойся, – она опять трепала за ушами подбежавшего при звуке своего имени, волкодава.
– Я дала тебе силы, потому что хочу узнать, что именно ты сделала и как, – это, сказанное ледяным тоном, прозвучало неожиданно стервозно. А что? Им можно меня бесить, а я и слова не скажи?
На Тони мой голос подействовал как ушат холодной воды. Хвала Свету. Он улегся, положив морду на лапы, и изобразил умильный взгляд вверх, мол я очень хороший песик.
Я уселась в кресло напротив дивана, а Ники принялась рассказывать, периодически поглаживая «своего хорошего мальчика».
Вкратце дело было так: весь день она наносила ритуальную татуировку на пузо Тони, и не просто татуировку, а резервуар для vis. Весь вечер накачивала его, а когда взошла луна, Тони сам вынул резерв из «мешка» и перекинулся быстро и безболезненно.
– Я смогу наполнить его снова, – под конец произнесла она. – Мне хватит суток, чтобы прийти в себя.
– Сомневаюсь, Ники, у тебя vis-вены ходуном ходят, пульсируют, а это признак сильной перетруженности и истощения.
Я погрузилась в раздумья, столкнувшись с совершенно новыми для себя возможностями. Нет, я знала, что руны и прочая графика используется для работы с vis. Но я привыкла относиться к этому как к забаве слепоглухонемых – мне это не нужно, я все вижу и могу. А пойди ж ты – создали псевдо vis-центр в волке. После такого поверишь, что и с людьми можно нечто подобное творить. Я подробно расспросила о рисунке, о том, как она наносила его, Ники принялась объяснять детали. Я слушала и, как говорят люди, шизела: девочка, слабо видящая силу, смогла провернуть такое, на что и я бы не решилась.
Волки-оборотни в vis-диапазоне представляли собой почти однородный темно-зеленый туман с красными всполохами эмоций. Причем красный vis был расцвечен примесями обычного людского спектра: оранжевая радость, бело-стальная жалость, грязно-синяя хандра, багровая ненависть и так далее. Собственно из-за этой людской vis-подкраски волки и считались почти людьми. Виденные мной селки (морской котик) и лебедин разноцветностью не отсвечивали и воспринимались не только мною как слабые зеленые divinitas, несмотря на отсутствие vis- центров и вен. А волки – люди. И vis-метаболизм у них людской, а не как у divinitas. И вот, глупышка Ники из такого-то «материала» вслепую слепила этакий «Подарок Уту». Только древний бог не рисовал ничего на Шоне и каким-то образом обеспечил наполнение и умопомрачительную стабильность своего подарочка. В случае же с Тони стабильность обеспечивал рисунок – татуировка, и если ее каким-то образом повредить, то на Тони это скажется. И очень плохо.
Я подошла к псу, он сам все понял и перевернулся на спину, подставив мне брюхо на осмотр. Рисунок, естественно, сохранялся во всех ипостасях, и хоть шерсть скрадывала мелкие детали, было видно, что это руна «волк», заключенная в круг, а из причинного места в круг упиралась стрела.
– «Ох, и больно ему было», – подумалось мне, – а может быть, боль была частью ритуала?
– Как же ты узнала обо всем этом? – вырвалась у меня мысль вслух.
– Мой владелец… бывший… зарабатывал на этом. Делал из людей оборотней. Но он гиен делал. А руну волка подсказал Шон.
Я, отвалив челюсть, таращилась на нее. Секунд через двадцать я взяла себя в руки.
– Ники, обязательно расскажи мне все о своем… бывшем господине. Как только этот дурдом кончится. А я надеюсь, что он кончится через двое суток. Слышишь, псина, при таких габаритах ты обязан растерзать Сугаву как крота!
– Бав! – радостно отозвался наш боец. – Бав-Бав!
– Угу, но самоуверенным всё равно не будь, ты ж у нас Обманчивый, вот и действуй так, не забывай.
Тони улыбнулся. Как он ухитрялся улыбаться в песьем обличье, ума не приложу, но и будучи хаски, и сейчас он скалился в улыбке. Я даже потрепала его за ухом: он вполне мил, если не облизывает и не лает.
Я рассталась с Ники, почти больная от всех этих волнений и переизбытка новой информации, мечтая о сне и покое.
В полудреме я поднималась по лестнице к себе домой, когда почувствовала… волну. Что-то неслось и грозило смести всё на своем пути; если бы я не была такой уставшей, то сообразила бы быстрее, а тут не успела. Меня накрыло. Боль, невыносимая и чудовищная скрутила меня, бросила на ступени, я утонула в ней. Меня спасло лишь стремление Шона закрыться, он отчаянно старался погасить эту волну, поставить заслон на ее пути. Это дало мне мгновенную передышку и я из последних сил «задраила» нашу связь. Очнулась я внизу, на асфальте. Ныла челюсть, и руку разрывало болью. Ко мне бежал Родж.
– Пати, что случилось? – он не рисковал трогать меня, не зная серьезность повреждений, – Я вызову врачей.
– Не надо, Родж, – прохрипела я.
Он тут же все вспомнил: врачи – это не для меня.
– Помоги дойти домой.
– Что ты ушибла?
– Только лицо и руку.
Он аккуратно помог мне подняться на ноги
– Что это было, Пати?
– Несчастный случай.
– Оступилась? – тон был полон скептицизма.
– Нет. Но проявила еще большую неосторожность. Сама виновата, – прошептала я чистую правду.
Ослабила контроль и приоткрыла связь. И не вина Шона, что заслон с его стороны не выдержал.
– Господи, Пати, куда ты влипла, а? – вырвалось у Роджа в сердцах. Мы медленно поднимались по лестнице.
– Между прочим, я попадала и в худшие переделки… наверное худшие. До тебя. Раньше.
– Угу. Ну конечно, ты же живешь целую прорву лет. Дункан МакЛауд в юбке.
– Кхе-кхе, – засмеявшись, я поняла что ребра тоже не в порядке, – Я младше Горца, мне не больше двухсот лет.
Мы подошли к двери, и я принялась неловко открывать ее левой рукой
– Дай я, – не выдержал Родж.
– Нельзя. И входить нельзя. Прости, Родж, и спасибо за помощь.
В ответ он посмотрел на меня как на малолетнюю дуру, попавшую в полицейский участок, и, покачав головой каким-то своим мыслям, развернулся и молча ушел. Вот и чудно.
Я прямиком отправилась в флерсную, желание оказаться между Лианом и Пижмой было до истерики сильным. Если бы кто-то встал на моем коротком пути, не знаю, чем бы это кончилось для нас обоих.
Пижма в полусне сам подвинулся, уступая мне место и обнял. Лиан почувствовав соперника даже сквозь сон тут же прижался сильнее.
«Ну вот теперь можно отключиться…»
Проснулась я не от свежести утреннего луга, как обычно, а от голосов.
– Я вижу, что она закрылась. Почему? Почему? – и в вопросе звучала жгучая обида.
– У нее рука сломана. Может, на нее напали, – какой все же у Пижмы приятный и глубокий голос.
– Как же ее лечить, когда она так закрылась?! – мой дурашка был полон отчаяния от невозможности мне помочь.
– Лиан…
Я сняла щиты, которыми вчера с перепугу оплелась, но открывать связь с кем-либо не рисковала.
– Пати, что случилось? Почему ты закрылась? От нас! – в его тоне звучало обвинение. Распустила я его. Ох, распустила. Пижма, словно слыша мои мысли, успокаивающе погладил по руке, заработав ревнивый взгляд от Лиана и проигнорировав его.
– Я не от вас закрылась. Шону сейчас очень плохо, и я боюсь открыться и нарваться на него.
– От инкубов одни проблемы, – буркнул Лиан, но тут же переключился. – Нам надо тебя лечить.
– Лечите, – с улыбкой согласилась я.
Лиан все сделал сам, раскачал нас и наполнил меня бело-зеленым. Не составило никакого труда отдать приказ силе и вылечить тело.
Пижма, сидевший рядышком на тахте все это время, выдохнул восхищенно:
– Какой ты белый… Тебя не зря считали лучшим и любимым…
