Через пару минут в двери появился Шон; зайдя, он склонил голову и опустился на одно колено.
– Не надо условностей, – устало произнесла я. – Ни сейчас, ни потом.
– Слушаюсь, леди.
Он приблизился, принюхиваясь так, чтобы это не было заметно.
– Вы устали, леди… – осторожно заметил он.
– Устала, – согласилась я, но так, чтобы пресечь возможные предложения. – И я ведь просила наедине назвать меня Пати.
– Простите, но мне тяжело так… фамильярничать.
– Ладно, – махнула я рукой. – Леди так леди. Мы повторим то, что делали утром, но только останови меня чуть раньше. Сможешь?
– Леди… Послушайте меня… Вы устали. Не стоит.
Я с сомнением посмотрела на него. Мне было так плохо, что пряный, чуть мускусный запах, источаемый Шоном, вызывал легкую тошноту.
– Не стоит, – ответил он на мои сомнения. – У меня есть человек на эту ночь, и я могу привести ее вам.
– Нет, не надо. А почему ты так пахнешь? Вчера ты пах вкусно – ванилью и корицей, утром какими-то пряностями, а сейчас еще и мускус примешивается.
– Это от голода или сытости. Чем я голоднее, тем более резкий и мускусный запах – он заводит людей, а ваниль и корица сменяют страсть на нежность и расслабленность.
Да уж… Кто-то все очень хорошо продумал, когда создавал инкубов и суккубов, вернее создавал проклятие для них. Я наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что именно сказала Шону утром…
– Я обещала тебя покормить? – сдавшись, спросила я.
– Нет, вы сказали просто прийти в ресторан.
Какая я умница.
– Ну, раз так, то приходи завтра, надеюсь, я буду в лучшей форме. Или же я свяжусь с тобой днем, если понадобишься.
Увидев странную смесь чувств на лице Шона, я мысленно взвыла. Привыкай, госпожа: приказы рабам должны быть конкретными и однозначными.
– Занимайся своими делами, но так, чтобы за час ты мог добраться до меня.
– Спасибо, леди, – с облегчением произнес он.
– Переспрашивай сам… в подобных случаях, – попросила я.
– Хорошо, леди, – с сомнением ответил он. И я поняла, что рассчитывать на свободное общение не приходится.
– Тогда до завтра.
Шон молча поклонился и вышел. Посидев с закрытыми глазами, я набрала Дика.
– Мистер Седрик не ушел, – полуутвердила я.
– Угу. Сидят, уминают полусырые куски мяса. Довели Поля до истерики своим заказом. Хорошо хоть сели в углу и мало кому видны… хищники, – пренебрежительно закончил он.
– А кто второй? Брутальный брюнет или вменяемый шатен?
Дик, хохотнув над характеристикой, ответил:
– Шатен.
Все ясно. Тони Грея приволок. Не отвертеться.
– Ладно, я пойду пока успокою или окончательно доведу Поля, как уж получится. А когда эти двое закончат есть, предупредишь меня, а после проведешь их. Только мистера Седрика, – подумав, добавила я. Решив, что оставаться наедине с двумя волками, да еще в моем состоянии – крайне неразумно.
– Сделаем, Пати.
Я спустилась в кухню, Поль, наш шеф-повар, напоминал кипящую кастрюльку, только вместо булькания доносилось: «Пусть идут в зоопарк и объедают там львов! Откуда они вылезли? Из Кентукки? Или Арканзаса? Ехали б туда и там жрали свои стейки с кровью»
– Пати! – гений кулинарии увидел меня и понял, на кого можно обрушить гнев. – Пати! Что мне приходится ради тебя делать? Ты знаешь?
– Гробить свой талант? – с сочувствием спросила я.
– Да! Ты знаешь, что приходится подавать в твоем ресторане?
– Полусырые куски мяса, – сокрушенно ответила я. – Поль, а у тебя еще остался твой маскарпоне? – с придыханием спросила я, состроив самую умильную рожицу, какую только смогла.
Поль посмотрел на меня, разрываясь между желанием поскандалить и удовлетворить свое тщеславие, второе победило.
– Остался, – гордо выдал он. – Твои клиенты настолько тупы, что не берут лучшие десерты, – выпустил он пар.
Я безмолвно изображала «Дай! Дай! Дай!». Поль вымешивал в общем-то безвкусный маскарпоне с ванилью и еще чем-то, превращая его в пищу богов. Шеф-повар достал сыр и коржик и в считанные секунды приготовил пирожное, кокетливо украшенное тонкой плашкой черного шоколада.
Я была так голодна, что заглотила бы его, не почувствовав вкуса, но Поль такого просто не пережил бы. Посему я съела всё с положенным закатыванием глаз и прочими выражениями восхищения. Шеф-повар тем временем так же молниеносно приготовил еще одно, но уже в корзиночке и с фруктами, это пирожное также было съедено с положенными церемониями.
Мир и благоденствие в маленьком мирке кухни были восстановлены. Поль, напевая что-то без слов, принялся за работу, а его помощники, обрадовавшись отсутствию брюзжания, выполняли всё на отлично. Посчитав миссию выполненной, я тихо утащила пару бананов и персиков и скрылась у себя в кабинете.
5
Только я доела свой ужин, как позвонил Дик.
– Мистер Седрик рвется к вам.
– Вот… человек. Хоть бы кофе выпил после еды… – досадливо отозвалась я. – Проведи его, и пусть кто-нибудь занесет мне в кабинет два двойных эспрессо.
Через несколько минут девушка-официантка занесла кофе, а Дик привел Седрика. Полуволк был вызывающе красив и элегантен, впрочем, как всегда последние лет десять. С чего вдруг он сменил внешность крепкого солидного мужчины средних лет на параметры топ-модели итальянских кровей, осталось для меня загадкой. Хотя кто знает, может, одним своим видом вызывая сильные эмоции как у женщин, так и у мужчин, он развивал свою способность работать с красной силой человеческих эмоций, а не только тешил когда-то ущемленное самолюбие.
Удобно устроившись в кресле, вместо приветствия он поинтересовался:
– Пати, что за игры?
– Какие игры? – устало спросила я.
Седрик поморщился.
– Расклеилась?
От этого ехидного вопроса мое терпение лопнуло, и ответила я весьма нецензурно, чем немало удивила его.
– О… Розочка, я открываю в тебе все новые и новые грани.
– Грани у брильянтов, Седрик, у роз лепестки, – устало огрызнулась я. – Сам-то ты как новенький, я погляжу.
– Да, выжал своих волков и мне хватило, – рассеяно-светски махнув рукой, ответил он.
– А как ты от них кормишься? – не удержалась от вопроса я.
Седрик оценивающе посмотрел на меня.
– По-разному.
– Да не наводи ты тень в полдень! У тебя же самцы, сам сказал: сука одна, и та бешеная.
– Через кровь, я пью от них. Особо ценные, вроде Румана и Тони, всегда при мне, от них я беру иначе: постоянно и по чуть-чуть.
– Запах?
– Запах и прикосновения.
– Так чего ты смущал меня на днях? – буркнула я.
– Ну кто ж знал, розочка, что питье крови тебя не напугает. А во-вторых – всякое бывает, и то, что ты тогда подумала, в том числе. Но я пришел не удовлетворять твое праздное любопытство, а решить судьбу… оборотня.
На последних словах маска бонвивана слетела с него, он впился в меня жестким взглядом, готовый к бою; надеюсь, словесному.
– Оборотня? – насторожилась я.
– Именно. Оборотня. Тони пахнет псом после того, как ты с ним поработала.
– Ты хотел сказать: спасла жизнь, – закипая, уточнила я.
– Спасла жизнь, – досадливо согласился он. – Он пахнет псом, и мои волки на него реагируют… враждебно. Инстинкты конфликтуют с разумом. Разум говорит, что он свой, а нюх – что он враг. Пока они сдерживаются, но вечно так продолжаться не будет. Через пять дней полнолуние… Я думаю, Тони обернется собакой, – тихо закончил он.
Обернется собакой, и стая его загрызет – поняла я.
– Послушай, сейчас он полон моей силой, сейчас он какой-то светлый, но может, если ты его «зачернишь», он опять станет волком.
– А как ты себе представляешь «зачернение»? – спросил Седрик, пристально всматриваясь в меня. Я смутилась.
– Ну, ты же как-то инициируешь своих волков, может, нечто похожее.
– А что ты знаешь об инициации?
Я пожала плечами: это тайна мохнатых, что они там творят, чтобы впервые превратиться в зверей.
– Я тебе расскажу, – по тому, как он произнес эти слова, я поняла, что Седрик очень зол. – Инициация – это когда получеловека ставят на грань, и либо он становится зверем, либо ломается и становится ничем. За самок не говорим – их просто трахают, накачивая силой, пока те не будут готовы перекинуться. А вот парней инициируют в разных стаях по-разному. В атрибутике по-разному, а по сути – это всегда вывод за грань. В моей стае – один из сильнейших волков избивает новичка до полусмерти, оскорбляя и всячески унижая его. Новичок знает, что проиграв, будет в полной власти победителя со всеми вытекающими, а потому рано или поздно начинает драться насмерть, перекидываясь. Или умирает. Слабаков я не терплю в принципе, не хочу расхолаживать стаю.
