обеспечен уход специалистов-гематологов.
Но ошибется тот, кто полагает, что в больнице Алиовсат Гулиев предавался унынию. Слишком много еще было в нем энергии, особенно после курса усиленной терапии, проведенной врачами Института гематологии для восстановления сил. Даже если Алиовсат муаллим и страдал, то старался скрывать это очень глубоко в душе, не показывая страданий и страхов. Он жил в больнице в обычном гулиевском режиме: он работал, он помогал, он шутил и улыбался. Очень скоро весь персонал больницы - от санитарки до главврача души не чаял в больном Гулиеве.
Этот человек-праздник, вокруг которого всегда все сияло, освещенное фейерверком его улыбок, умудрился и в больнице стать всеобщим любимцем. Как истинный мужчина Алиовсат муаллим старался открыто не демонстрировать своей тревоги. Он был благодарен окружающим его врачам за то, что они хлопочут вокруг него, пытаются вылечить его, поставить на ноги, он был благодарен этим прекрасным женщинам за их внимание, заботу, благодарен просто за то, что они такие красивые и сейчас они рядом с ним.
А какие знаки внимания Алиовсат Гулиев им оказывал! Он и в болезни оставался мужчиной и джентльменом.
Он поручал Афаг:
- Чита, езжай на Черемушкинский рынок. Иди в цветочные ряды, там, в левом ряду второй продавец - Керим. Подойди к нему, скажи, что ты от меня. Можешь ему улыбнуться, тогда он сразу поверит, что ты - моя дочь. Скажи, что мне нужны алые розы на длинных стеблях. Он соберет тебе нужный букет. Привези сюда. Это для Людмилы Ивановны.
Через день следовало новое задание:
- Завтра день рождения нашего доктора. Она блондинка, пользуется очень легкими духами. Думаю, ей подойдут белые розы.
Он был очень тщателен в выборе подарка, потому что, по его убеждению, подарок обязательно должен был соответствовать личности. Он никогда не стремился подарить - просто, чтобы подарить и отделаться. Подарок должен был соотноситься с образом человека.
Алиовсат муаллим ненавидел большие букеты. 'Лучше мало, но изысканно, повторял он'. Вообще, слова 'изысканность, рафинированность, элегантность' составляли неотъемлемую часть его словаря.
Иногда задания поступали по телефону.
- Чита, - говорил он, - ты этой женщины не видела. Сейчас я попробую описать, а ты представь ее в воображении. Это субтильная женщина, среднего возраста. Одевается очень элегантно, но никакой косметикой не пользуется. Она не носит украшений, предпочитает строгий, изысканный стиль. Ну, как? Теперь представляешь? Представляешь ее?
- Почти. Что ты хочешь ей подарить - духи или цветы?
- Думаю, уместно было бы сочетание.
Задание было сложным, и когда дочка пришла в больницу с зелено-белой коробкой духов 'Карвен', купленной в парфюмерном магазине гостиницы Москва, и небольшим букетиком, в котором было сочетание таких же белых и зеленых цветов, Алиовсат муаллим был приятно удивлен.
- Чита, в тебе хорошее эстетическое начало, - довольный, сказал этот скупой на похвалы человек.
Дочка была счастлива, потому что знала: чтобы удостоиться похвалы Алиовсата Гулиева, надо горы свернуть.
В это время в Москве проходил международный конгресс гематологов, в работе которого принимал участие знаменитый доктор Матье, лечивший впоследствии космонавта-2 Германа Титова. Президент Академии наук СССР Мстислав Всеволодович Келдыш, хорошо знавший и очень уважавший Алиовсата Гулиева, попросил Матье осмотреть больного. Был назначен день консилиума. Из Баку в Москву специально вылетел археолог Иса Рзаевич Селимханов, человек, знавший несколько языков и выразивший готовность переводить беседу с Матье.
Организовать такой консилиум было делом не простым. Консультанту надо было платить, причем платить валютой, что по тем временам было очень сложно. Министерство здравоохранения Азербайджана располагало очень скудным валютным бюджетом, но для Алиовсат муаллима азербайджанские медики смогли выкроить такие деньги, собирая их чуть ли не в складчину. Потому и вылетел в Москву профессор Селимханов, чтобы переводить консилиум Матье.
Профессор Матье подтвердил худшие опасения советских гематологов. Острый лейкоз. Болезнь неизлечима и прогрессирует. Если, сказал Матье, больного поместят в его клинику, то максимум, что он может гарантировать, это продлить жизнь Алиовсата Гулиева еще на несколько лет.
О приговоре Матье немедленно поставили в известность Вели Ахундова. Он предпринял все возможные меры. Однако советская бюрократическая машина работала чрезвычайно медленно. Отправить Алиовсат муаллима во Францию было запланировано в первом квартале 1970 года.
Друзья, московские и бакинские, не оставляли Алиовсат муаллима одного. При каждом удобном случае они навещали его.
С больным Алиовсатом Гулиевым постоянно находились Диляра Сеидзаде, Дина Гусейнова, Лиля Алиева, Марат Ибрагимов.
Штаб-квартирой в Москве командовала Зинаида Васильевна Сухарева. Все пропуски, передачи в больницу шли через нее. Зинаида Васильевна была очень преданной женщиной.
Тамара Гусейнова вспоминает, как она приехала в Москву навестить Алиовсат муаллима. Пришла к Зинаиде Васильевне за пропуском, но оказалось, что его кто-то взял. Тамара ханум - женщина решительная, она поехала в больницу на свой страх и риск. После долгих уговоров начальник охраны согласился пропустить ее в больницу.
Изумлению и радости Алиовсата Гулиева, увидевшего Тамару ханум, не было предела.
- Тамара ханум, как вы сюда проникли? Вы - прямо настоящая подпольщица. Сюда не всех пускают даже с пропуском.
Алиовсат Гулиев стал жадно расспрашивать гостью о ее научной работе, о домашних.
'Он был человеком скромным, - вспоминает Тамара ханум, - но когда всерьез говорили о его значимости, ему это было приятно.
Я написала ему уже из Баку несколько таких писем. Это была своего рода психотерапия'.
'Читал и перечитывал Ваши письма. Я даже показал их Саре Ашурбейли[58], написал из больницы Тамаре Гусейновой Алиовсат муаллим'.
К сентябрю, почувствовав себя немного лучше, он опять стал рваться в Баку.
Рассказывает Диляра Сеидзаде:
'В сентябре Алиовсат муаллим захотел вернуться в Баку.
Мы ехали в вагоне СВ. Начальник поезда и проводники были предупреждены, что мы везем тяжело больного человека. На какой-то промежуточной станции, на всякий случай, был готов передвижной медицинский пункт.
Но дорогу Алиовсат муаллим перенес хорошо. Проводница даже удивлялась: ее предупредили, что человек этот очень плох, а он сидит, разговаривает. Проводницы приносили для него из вагона-ресторана горячий обед, всегда вовремя давали лекарства, короче, ухаживали, как могли.
Алиовсат муаллим за всю дорогу только один раз пожаловался, что ему холодно. И хотя стоял сентябрь и было очень тепло, проводницы принесли ему дополнительные одеяла, мы закрыли окна, заткнули в купе все щели, чтобы ему не дуло.
Приехав в Баку, он отправился в санаторий в Мардакяны, где сразу же погрузился в свою любимую работу'.
В Баку Алиовсат Гулиев переходит на попечение известного гематолога Аси Махмудовны Ахундовой. Авторитет Аси Махмудовны среди советских врачей был столь велик, что москвичи удивлялись:
- Зачем вы возите Гулиева в Москву? Ведь у вас в Баку есть Ася Ахундова.
Однако к тому времени уже и Ася ханум была бессильна чем-либо помочь Алиовсат муаллиму. Его состояние можно было поддерживать лишь с помощью химиотерапии.
Снова дадим слово Диляре Сеидзаде:
'Я по собственной инициативе составила на большом листе ватмана диаграмму динамики всех его анализов. Таким образом, можно было проследить за развитием болезни. И опять же, как и в Москве, мы не показывали ему настоящих показателей анализов. Ему показывали липовые, а настоящие я передавала Асе ханум и вносила в эту общую схему.
И однажды она, пользуясь тем, что Алиовсат муаллим уже плохо видел, раскрыла перед ним эту диаграмму.
- Вот видите, у вас Диляра так и не защитилась, - сказала Ася ханум Алиовсат муаллиму, - а я хоть сейчас могу присвоить ей звание кандидата медицинских наук. Она мне так квалифицированно помогает'.
В сентябре Алиовсат муаллим ненадолго вышел на работу, надо было форсировать работу над 'Очерками по истории историографии Азербайджана', однако в ноябре он снова вынужден ехать в Москву. После очередного курса химиотерапии под руководством доктора Вайнштейна, он некоторое время отдыхал в академическом санатории в Узком. Кстати, надо отдать должное московским врачам. Они не оставляли своего больного и при необходимости приезжали даже в Баку.
В Узком Алиовсат муаллим снова продолжал работу над 'Очерками'. Так как долго сидеть за столом ему было уже трудно, он приспособился писать лежа, прижимая бумагу к стене. Лиля Алиева получала от него рукописи, доставляла их в Баку, здесь их приводили в порядок, печатали.
К сожалению, этот труд Алиовсата Гулиева так и остался неизданным.
Все это время Диляра Сеидзаде бессменно несла свою вахту у постели тяжело больного Учителя. Однажды ей попалась газета 'Правда' со статьей о том, что советские врачи научились излечивать белокровие. Окрыленная, она принесла эту статью его лечащему врачу. Та, пробежав статью глазами, устало сказала:
- Никогда не верьте подобным заявлениям. Это просто реклама. В мире еще не было случаев излечения от острого лейкоза.
Трудно представить себе, что испытывал сам Алиовсат Гулиев, в нем боролись страх перед болезнью и надежда, что уж его-то эта чаша минует. И поэтому, будучи от природы оптимистом, он твердо верил, что болен чем-то совсем другим, что его скоро вылечат и жизнь пойдет по-прежнему.
Окружающие старались всячески поддерживать в нем эту уверенность, и он никогда не знал правды о состоянии своего здоровья.
Однажды лечащий врач сказала Диляре Сеидзаде:
- Не дай Бог, он узнает, что с ним. Вы знаете, сколько было уже случаев самоубийства?
Именно поэтому они всегда составляли два отчета по анализам крови: один - объективный, а другой - для Алиовсат муаллима. Одного только боялась Диляра ханум: как бы кто-нибудь из врачей не проговорился.
Вспоминает Диляра Сеидзаде:
'Как-то я должна была привезти ему анализы крови. Подхожу к больнице, поднимаю голову и вижу его, стоящего у окна. Он ждет меня с этими анализами. А у меня на руках объективные данные, которые подтверждают эту его болезнь. Что же делать? Понимаю, что у меня только один выход - обмануть его. В конце концов, решила я, это святая ложь, ложь во спасение. В больнице мы с врачом быстро составили очередную фальшивку, с ней я и пришла в палату.
Он увидел меня и с надеждой спрашивает:
- Ну что?
- Все в порядке, - говорю я и показываю только что состряпанную фальшивку.
Он очень обрадовался, когда услышал, что все в порядке. Стал спрашивать, когда же его выпишут.
Это было ужасно - знать, что перед тобой обреченный человек, которому всего сорок семь лет, и как же тяжело было при нем бодриться, шутить. Может быть, поэтому я и сама подсознательно гнала от себя мысль о неизбежном и не могла до конца поверить в неизлечимость его болезни.
