Но самым удивительным было то, что вместо положенной цирку арены внизу был устроен цветник. Таллури впилась взглядом в «арену». Неужели?! Да-да! И этот запах — торнахо!
Несгибаемо тугие стебли, прямые и ровные, как стрелы, жесткие продолговатые листья, обращенные к небу, как руки в молитве. Зелень стеблей и листьев темна едва ли не до черноты.
— Гордое растение! — заметила она.
— И верное, — добавил господин Нэчи.
— Верное? — не поняла Таллури.
— Взгляни, детка, — он приблизился и, обняв ее за плечи, повернул вправо, влево: — Всё вокруг разрушено, а торнахо остается. Его просили расти здесь, и он растет.
— Как же это, «просили»?
— Звездные гости говорят с природой. Здесь было место медитаций. Торнахо обладает мощной энергией и колоссальной способностью проводить информацию. Древние Ящеры привезли его на Землю и просили расти здесь и еще в некоторых местах до тех пор, пока последний Звездный гость не покинет Землю. В народе говорят, будто бы цветок исполняет желания.
Таллури слушала, боясь шевельнуться: она думала одновременно и о верном цветке торнахо, и о том, что господин Джатанга-Нэчи (пусть как ребенка!) держит ее за плечи, и о том, что плывет над «цирком» кружащий голову такой родной теперь аромат…
Господин Нэчи неожиданно наклонился к ее уху и тихо пророкотал:
— Детка, ты подходила ко мне ночью. Зачем?
— Я… нет… — ужасно смутилась она.
— Нет? — он строго нахмурился. — Ты забрала кувшин из моей руки и сделала еще кое-что.
Она так растерялась, что глупо переспросила: — Что?
— Ты же… — он выдержал паузу, и у нее душа ушла в пятки, — …оставила следы на песке, — закончил он и усмехнулся.
Таллури показалось, что он заметил, с каким облегчением она выдохнула.
— Так зачем ты подходила?
— Я боялась за вас, — решившись, быстро проговорила она.
— За меня? — изумился он. — Ты — за меня?! Что это значит?
Таллури разрыдалась бы от растерянности и смущения, останься она и дальше стоять под внимательным взглядом этих темных глаз, обрамленных неземными ресницами. Он всё не отпускал ее. Тогда она сама вырвалась из кольца его рук и молча спустилась к самой «арене», склонившись к ближайшему стеблю торнахо. Не скоро подняла от него раскрасневшееся лицо:
— А когда и как торнахо цветет здесь?
Господин Нэчи с верхней ступени-ряда смотрел не на нее, а в небо.
— Как он цветет здесь? — он задумчиво перевел взгляд на растения. — Здесь — так же, как и везде, в грозовую ночь полнолуния.
Таллури вздохнула: очередное полнолуние уже на носу, а вот грозой и не пахнет, небо совершенно чистое. Она еще раз, на прощание, склонилась, вдохнула запах листьев и вдруг ясно вспомнила, как точно так же склонялась на рассвете к лицу мужчины, стоящего сейчас в нескольких локтях от нее. Поежилась: как глупо, о, Единый! Хорошо еще, что господин командующий ничего не заметил. А вдруг все же?.. Она почти испуганно оглянулась — он опять рассеянно смотрел в небо…
Гроза разразилась ближайшей же ночью.
Таллури, лежав своей постели, тревожно прислушивалась к ветру, порывы которого становились все сильнее и сильнее. Ветер раскачивал деревья, дергал побеги лиан, обрывал и разбрасывал листья. Потом застучали по крыше крупные капли дождя, и где-то далеко, еще таясь в самой чаще леса, глухо проворчал будто разбуженный гром.
Таллури закуталась в покрывало и вышла на порог — сильный порыв ветра ударил в лицо, взъерошил волосы, и тут же беспроглядную темноту ночи рассекла белая молния, а через мгновение в полную силу грянул гром. Таллури испуганно попятилась: столь стремительно надвигающейся грозы она, пожалуй, не видела никогда.
Вот уже ударил настоящий шквал. Поминутно сверкали молнии, то тут, то там вспарывая темноту и выхватывая из нее мгновенные картинки окружающего. Гром гремел оглушительно.
Таллури хотела было отправиться на поиски господина Нэчи, ей было бы намного спокойнее рядом с ним, но после вчерашних событий она ни за что не решилась бы. Как сожалела она в эту минуту о своем безрассудном порыве! Но что было теперь поделать.
Ветер еще усилился, хотя в каждую предыдущую минуту казалось, что всё — он достиг максимально возможного, и Таллури поспешно спряталась в свою хижину, закрыв плотно двери и ставни на окнах. Стало потише. Но ненамного и ненадолго. Стихия разбушевалась так, что Таллури уже сомневалась, защитит ли ее жилище? Кажется, пора было подумать о том, что она предпримет, если ураган сорвет дрожащую крышу, которая, к слову сказать, уже протекла, и не хватало мисок (да их и было — то всего три), чтобы подставить под стучавшие об пол капли.
Но по-настоящему страшно стало еще через несколько минут, когда от удара ветра распахнулась и ударилась о косяк дверь, повиснув на одной петле, а влетевший внутрь вихрь осыпал ее песком, дождем и мокрыми листьями. Тогда Таллури просто забилась в угол, натянув на голову покрывало, готовая расплакаться от ужаса и беспомощности.
Телепатема господину Нэчи: «Помогите, мне страшно!» — получилась нечаянно, Таллури просто не проконтролировала себя. Она «забрала» бы телепатему обратно, да только этого не сделаешь никак. Впрочем, в первый их день в Заповеднике он сам разрешил обращаться к нему мысленно, да к тому же теперь ей было не до приличий.
Ураганный ветер, срывая солому, проносился над крышей, но казалось — над самой головой Таллури. Свист стоял такой, что она не услышала, как господин Нэчи ворвался в ее хижину. Но он именно ворвался — так энергичны и порывисты были его движения. Он подхватил ее, завернутую в покрывало, на руки и прижал к себе, повторяя:
— Ты испугалась, детка, бедная. А я оказался так далеко! Не бойся, гроза уходит. Уже уходит: здесь они коротки. Всё хорошо. Я должен был предупредить тебя и научить, как спрятаться. Ну, прости, зверек, прости, — и баюкал, как ребенка. — Хотел порадовать тебя: ходил в лес и, смотри, что принес!
Словно послушная его словам, буря действительно стала стихать так же стремительно, как разразилась. Видимо, таковы были здешние грозы, мощные, но недолговременные. Успокоенная, Таллури высвободила из покрывала руку и взяла то, что господин Нэчи протягивал ей, — цветущий торнахо!
Багряный бутон на высоком тугом стебле распространял дивный аромат. Цветущий торнахо был прекрасен: семь нежных лепестков, чуть более темных у основания и светлеющих к острым краешкам, только-только начали раскрываться, и в темноте было видно, что изнутри они светятся. Бутон светился, будто меж лепестков был зажжен крохотный светильник!
Где-то по пути господин Нэчи прихватил кувшин с широким горлом, и они вышли подставить его под последние стекающие с крыши ручейки. Наполнив кувшин свежей водой, поставили туда сияющий торнахо. Убедившись, что Таллури успокоилась, и поправив сбитую дверь и крышу, господин Нэчи ушел, сообщив уже от двери:
— После урагана приходят холодные ветра, — он задумался на мгновение. — В этом году что-то раньше обычного. Надо собираться в обратный путь, детка.
Университет, друзья…
Все прежние заботы — учеба, работа, общение не трогали сердце, как прежде. День за днем, с утра и до вечера, Таллури «проживала» свои каникулы в заповеднике «Срединные Острова»: теплое, чуть соленое озеро, поляна бабочек, цветущий торнахо, город Звездных гостей, их величественный храм и Статуи… И что-то еще, что постоянно присутствовало в этих воспоминаниях. Что?.. Господин Джатанга-Нэчи — командующий императорским Особым корпусом, альв-полукровка, аристократ, «жрец войны». Ее невозмутимый общественный покровитель и тот, кто называет ее «детка» и «зверек»…
Куда было ей теперь деться от этих глаз цвета штормового моря, от шрамов во всю скулу, от его пальцев, прикасавшихся к ее губам? А от цветка торнахо, который Таллури привезла с собой, и теперь плыл и плыл по комнате изысканный аромат, до боли знакомый и родной.
Таллури приходила с работы или учебы и ложилась лицом к стене. Чтобы уснуть, а может — просто чтобы никто не трогал: так легче было переносить боль, заполнившую не то что душу, а всё ее существо — мысли, сердце, зрение, слух, осязание… Иногда она доставала его портрет, сделанный некогда чуткой рукой Эннеи: сумрачный взгляд, летящий излом брови, сжатые, словно от боли, губы. Всматривалась, чтобы снова и снова спросить его и себя: «Кто ты? Зачем ты пришел в мое сердце?» Но «отпусти» не говорила. Нет, не говорила.
С портретом в руке ее как-то застала Рамичи. Молчала весь вечер, но под конец не выдержала:
— Он вдовец и военный.
— Знаю. И больше того знаю.
— Он дал обет безбрачия, Таллури.
— У меня нет надежды. И это знаю.
— Таллури, есть еще одно. Даже если по какой-то невероятной причине с него снимут обет, а он должен для начала и сам того захотеть, есть непреодолимое препятствие — слишком большая разница у вас в возрасте. По нашим законам он не может быть старше тебя более чем на двенадцать лет, а он старше — на семнадцать. Это непреодолимо!
— Рамичи, о чем ты? Я не знаю никаких законов и знать не хочу. Но проблема совсем в другом.
— Да в чем же еще, о Единый?
— Я для него — ничто. Ребенок. Зверек. Пустое место.
— Сумасшедшая! Сходи к Энгиусу. Он вразумит тебя.
К Энгиусу? Конечно, к Энгиусу! Как это она ни разу не вспомнила про опекуна-наставника? А ведь он обещал ей по крайней мере, еще одну, последнюю встречу. Самое время использовать ее.
Ответ на ее телепатему-просьбу пришел странный: «Чем быстрее, тем лучше. Они уже рядом». Таллури собралась быстро. И Климий с латуфой не отказал.
— Да что с тобой такое? — спросил он, когда они оторвались от земли.
— М-м?.. — Таллури не поняла его.
— Ты не ответила мне. Я спросил насчет твоего традиционного круга над Городом. Сделаем? Время есть.
— Зачем? — рассеянно спросила она.
— Так, — заключил Климий, — что-то совсем небывалое. Ладно, не хочешь — не говори.
Она и не говорила. Промолчала всю дорогу: и когда они летели над Трассой, и когда Климий по памяти снизился в нужном месте, и когда он что-то говорил насчет того, что отпускать ее в таком состоянии опасно. Она толком не слушала его. И очень удивилась, обнаружив его в лесу у себя за спиной:
— Ты зачем идешь за мной?
Климий посмотрел на нее как на больную и терпеливо объяснил:
— Я «спросил» Энгиуса, могу ли проводить тебя до его пещеры. Он «ответил»: «Поспешите». Я и тебя спрашивал. Ты сказала: «Мне все равно».
— Не помню, — она безучастно пожала плечами. — Впрочем, как хочешь. У меня не получается дозваться Ечи, так что добираться долго и ночевать придется в лесу. В темноте по тропе наверх мне не пройти. Провожай.
Ночлег Климий устроил сам. Таллури сидела на земле, поджав и обхватив колени, и апатично смотрела, как он собирает большие ветви для шалаша. Потом смотрела, как он
