заготавливает сушняк для костра, с запасом. Потом — как он стелет плащи под пологом устроенного шалаша. Всё, что он делал, не казалось ей таким уж необходимым и даже немного беспокоило. Ей подумалось, что будь она сейчас одна то просто легла бы под ветвистое дерево, закутавшись в плащ, и молча, без помех, думала бы о господине Нэчи. А Климий создавал суету и отвлекал. Но он был так добр, что сердиться на него совсем не хотелось.
Он пригласил ее перебраться в шалаш, где у входа уже потрескивал небольшой костерок. Таллури переместилась на расстеленный им плащ и легла на бок, поглядывая на рыжие язычки пламени сквозь полуприкрытые веки. Впрочем, спать не хотелось вовсе. Просто надо было лежать вот так без движения, чтобы сердце не переполнялось мыслями о господине командующем, называющем ее деткой, аристократе со шрамами на скуле, альве с глазами цвета… Не двигаться, чтобы сердце могло удержаться на своем месте.
— …и, конечно, уедут. Да я уже свыкся с этой мыслью, — донеслись до нее слова Климия.
— С какой мыслью? — заинтересовалась Таллури.
— Что они уедут, — удивленно посмотрел на нее Климий. — Кто?
Климий посмотрел на нее странно.
— Ты знаешь, — с обидой произнес он, — если ты не хочешь слушать, не слушай. И незачем будет переспрашивать.
— Ли-и-им, — она просящее потянула его за рукав. — Повтори, пожалуйста, что ты рассказывал. Что-то про брата?
— Что-то про брата, — буркнул Климий.
Таллури стало жалко, что он тратил время на беседу, а она не слушала. Она придвинулась и ткнулась лбом в его колено:
— Лим, я поняла, брат уедет, когда женится на Рамичи. Так?
— Ну, так, — Климий оттаивал.
— Видишь, я только в конце отвлеклась, — слукавила Таллури. — Нэф уедет, а я останусь. Мне-то ты тоже брат?
Климий промолчал. Тогда Таллури захотелось его расшевелить, и она принялась «бодать» его колено. Но Климий, как назло, оставался серьезен. И пришлось болтать о том о сем — ни о чем, лишь бы он не дулся.
Она помянула давнишний разговор с Рамичи, когда подружка искренне мечтала не только выйти замуж за Нэфетиса, но и поженить Климия и Таллури.
— Ей это казалось очень удачной затеей, — Таллури улыбнулась Климию, мол: «Представляешь?»
Он никак не отреагировал, и Таллури вздохнула. «Ему неприятно», — подумала она и, как бы оправдываясь, добавила:
— Не сердись. Рамичи — такая фантазерка. Ей пришло в голову, что ты влюблен в меня. Ну, не смешная ли мысль?
— Отчего же смешная? — вдруг холодно поинтересовался Климий.
Она оторопело замолчала. Не желая верить, спросила:
— Ты хочешь сказать, прости, пожалуйста, что мог бы быть влюблен в меня?
— Мог бы? — он печально усмехнулся. — Я люблю тебя, Таллури.
Он сказал это так, что не было нужды уточнять и переспрашивать: «Как брат? Как старший друг?» Он сказал это так, что оглушил ее, хотя произнес свои слова очень тихо. Он сказал это — и весь последний год их отношений предстал перед ней совершенно в ином свете. В каком же ослеплении она пребывала все это время, что чувства такого близкого человека оказались сокрыты от нее!
Да что с того, вдруг переменился ход ее мыслей, что с того — знай она раньше о его чувствах или нет! Изменилось бы ее сердце?! Нет. Она не могла разделить чувства Климия. Ей просто стало бы намного раньше также тяжело, как было в эту минуту. Она будто лишилась чего-то очень ценного и надежного.
— Что ж ты молчишь? — осторожно спросил Климий. — Я не так должен был сказать тебе об этом? Прости, конечно, не так.
— Все равно как, — она заговорила принужденно, не желая дальнейшего объяснения, но уже не в силах его избежать. — У меня был старший друг. Брат! Брат, в котором я так нуждалась. Не перебивай, Климий, мне нелегко даются эти слова. Теперь брата у меня нет. Эта потеря уже постигала меня, и тем мне больнее. Итак, у меня нет брата. Зато есть жених, который мне не нужен.
Климий побледнел. И она заторопилась объяснить еще:
— Нет… прости… нетак. Всё спуталось. Ты-то мненужен! Очень-очень нужен! Но не так, как себя предлагаешь, не в этой роли. О, Бог Единый! Не знаю, как сказать. То, чего ты ждешь от меня, я не смогу тебе дать. Во мне нет этого чувства для тебя. Сейчас — нет. А будет ли? Не могу обещать.
— Я умею ждать. А пока — буду братом, другом. Кем хочешь, по-прежнему, — он неожиданно склонился к ее руке, взял в свою и порывисто поцеловал в открытую ладонь.
Тогда она разозлилась на него, отдернула руку и закричала:
— Как же теперь — братом и другом? Ну, как?! После того, как ты сказал о любви? Ты же сам не примешь «просто дружбы». Не примешь и не простишь! Что мне теперь делать? «По- прежнему» — невозможно, Климий! Для меня — невозможно.
Он не обиделся:
— Для меня — возможно.
— А я не могу! Я теперь «вижу» твои чувства. Прости, что раньше не догадывалась о них. Но теперь-то «вижу»! И отныне всегда буду знать о твоем ожидании, твоем зове! Как при этом — просто дружить?!
— Прооралась? Сумасшедшая, — он по-прежнему говорил, не раздражаясь, хотя она уже кричала на него. Сам себе, будто удивляясь, заметил: — Оба вы сумасшедшие. Один под стать другому.
— Оба?..
— Да. Ты и господин Джатанга-Нэчи. Оба — сумасшедшие. И я все знаю.
Услышать имя того, о ком она последнее время думала непрестанно, было подобно удару грома посреди ясного неба.
— Лим, ты зачем… почему… о нем?
— Почему о нем? О ком же еще? Ты ведь о нем думаешь все последнее время. Разве нет? — он вглядывался какое-то время в почти угасший костер. Потом подбросил в угли пару веток и, когда они разгорелись, продолжил: — Помнишь наш с ним конфликт в розовой лагуне? Конечно, помнишь. Ты не спрашивала никогда, что у нас с ним произошло.
— Ты не ответил бы.
— Тогда — нет. Сейчас — самое время. Думаю, ты имеешь право знать, — Климий говорил решительно, словно боялся передумать. — Господин командующий, как видно, человек опытный во всех отношениях. И сразу заметил то, что невероятным образом так долго ускользало от тебя: что я влюблен по уши. Можешь не отводить глаз, я не стесняюсь своего чувства. Так вот, он это сразу заметил. А заметив, счел необходимым сделать мне такое замечание: что, мол, хороший ты парень, Климий Отбант, и достоин самых нежных чувств девушки. Да только не этой — не Таллури нид-Энгиус. Так он сказал. Я, само собой, вызывающе поинтересовался, с чего он это взял? И по какому праву? И все такое. Он усмехнулся: «Не все ли равно? Например, по праву общественного покровителя». Я ему на это возразил, что общественный покровитель не имеет права вмешиваться в личные дела подопечных. Он опять усмехнулся: «В ее личные дела я и не вмешиваюсь. Я вмешиваюсь в твои». Я ему еще с три короба наговорил бы, так был возмущен. Да только он, не повышая голоса, сказал, что был в Дельфах, у пифии, и многое о тебе знает. И то, что он о тебе знает, лишает меня каких бы то ни было прав на тебя. А дельфийская прорицательница, пифия, — это серьезно. Такими вещами не шутят.
— Где он был? — вопросов в голове Таллури было так много, что она не смогла выбрать удачный.
— Дельфы — древний город. Настолько древний, что ученые до сих пор спорят о времени его возникновения. Он не в Атлантиде. Попасть туда невероятно сложно: специальные разрешения, сопроводительные письма из Храма, да и фи— нанесшая сторона — не последнее. В общем, простому смертному — почти невозможно. Но, как видно, не для господина Джатанга-Нэчи, раз он лично побывал у пифии, главной прорицательницы во всем мире.
— И эта пифия… она говорила с ним обо мне?
— Я не знаю, о чем она говорила с ним. Он сказал лишь, что знает от нее нечто важное о тебе. Это «нечто» лишает меня надежды, и с этим фактом мне придется смириться. Я не обещал.
— Эту часть разговора я, кажется, застала.
— Может быть, не помню, я был слишком взволнован. Еще он сказал одну очень важную вещь. Пифия ли ему это сказала, сам ли он способен заглянуть в будущее… — Климий вдруг рассеянно умолк.
— Говори же!
— А? Да-да. Дело в том, он сказал, что в будущих наших воплощениях, в двух или трех жизнях, не больше, я заполучу тебя. Так он выразился — «заполучу». Я даже «вспомню» твое прозвище — Зверек. Оно всплывет из глубин памяти, и однажды именно я назову тебя этим смешным именем и смогу подарить тебе всю свою любовь и нежность… — он низко опустил голову, борясь с собой.
— И?..
— В двух или трех инкарнациях ты станешь моей. Но всегда — ненадолго. И сказал, что я так устану тебя терять, что наконец откажусь от тебя и в следующем же воплощении просто не узнаю — круг замкнется, отношения будут исчерпаны, — он глубоко вздохнул, будто их отношения уже исчерпались. — Сегодня я заранее знал, что ты мне ответишь, но о своей любви не сказать не мог. Не мог и всё. Хотя предчувствовал твой отказ — мою первую потерю. Также не могу умолчать о странном прорицании господина Джатанга-Нэчи: ты никогда не будешь со мной счастлива. Никогда. Как бы я ни старался.
— Почему? — парадоксальным образом Таллури стало обидно за Климия.
— Потому что нежность, забота и любовь Климия Отбанта — это, может быть, и прекрасно, но совершенно недостаточно для такой личности, как Таллури нид-Энгиус. Таллури необходимо все это, но нужно также и нечто иное, нечто большее.
— Больше, чем любовь и счастье?
— Больше, чем простые земные чувства. Он сказал, что ты — летящая, сновидящая, что ты — энергия-поток, энергия-море. Что с такими мужчинами, как я (он так сказал), ты превратишься в «не саму себя», зайдешь в тупик, заблудишься в лабиринте обыденности, пропадешь как личность.
— С кем же мне суждено счастье?
— Больше он не сказал ничего. Только предупредил меня, что если я не усмирю своих чувств… Впрочем, тут мы едва не подрались, и он легко убил бы меня на месте. Я видел, что он едва сдержался. Довольно об этом. Главное я тебе рассказал.
Конечно, Таллури до самого утра не сомкнула глаз. Климий, кажется, тоже не спал: она слышала, как он вздыхал и ворочался. На рассвете она все же впала в легкое забытье. Сквозь набегающие волны зыбкого сна ей мерещились странные звуки, плывущие из глубины леса, — то ли хрипы, то ли тяжелое дыхание, то ли треск ломаемых сучьев. Таллури, не просыпаясь, силилась «увидеть» это странное, но ничего не получалось.
Вздрогнув, проснулась, как от толчка в плечо: у входа в их шалаш безмолвно стоял человек — в плаще до земли и в надвинутом на самые глаза капюшоне. В ту же секунду проснулся и Климий:
— Кто вы?
