Он пошарил в своем дорожном мешке и извлек на свет странный предмет — кристаллическую пирамидку нежно-лилового цвета. Основание пирамидки размером оказалось ровно с ее ладонь, и Таллури бережно угнездила ее в левой руке и поднесла к лучу света, падавшему в центр пещеры. Лиловый кристалл тут же озарился мягкими переливами, искрясь во все стороны розово-золотистыми лучиками.
Таллури залюбовалась подарком, наслаждаясь его красотой и гармонией, забыв даже поблагодарить. Рассматри— вая пирамидку, она обнаружила, что та не монолитна, а как бы состоит из нескольких пирамидок гораздо меньшего размера. Их многочисленные стороны и грани четко просматривались в прозрачном теле кристалла, разъять который ей, впрочем, с первого раза не удалось. Но Таллури решила, что есть какой-то секрет. И только собралась спросить об этом жреца, как услышала его голос:
— Тебе нравится?
— О! Очень-очень! Ой, прости, спасибо тебе!
— Не мне. Человеку, которого я навещал, моему другу. Он один из тех, кто временно укрылся в этих горах. Отвечаю на не заданный тобою вопрос: это детская игрушка. Из весьма древнего альвийского рода. Она напитана энергией красоты и гармонии, что полезно для ребенка само по себе, но, кроме того, еще и обучает: в ней много загадок и секретов.
— Можно узнать, каких?
— Узнать можно, — его глаза смеялись. — Узнай. Сама.
Нетерпение узнать все сразу было так велико, что она выпалила:
— Ну, скажи о ней хотя бы что-то еще!
— Ладно. Итак, она разбирается. Ключ к разборке — макушка пирамидки. Это первое. Второе — без макушки стороны деталей «слипаются», но не крепятся прочно, поэтому будь внимательна, иначе растеряешь всё. Для начала достаточно. Играй, потом сообщишь мне, что захочешь. Что-то еще?
— Да. Кто он, твой друг? Почему решил подарить игрушку мне? И могу ли я его отблагодарить?
— Хорошо. Это учтиво и неглупо. К сожалению, имени моего друга я тебе сообщить не могу. Пока не могу. Игрушка принадлежала его маленькой дочери и была настроена на нее — на ее возраст и образ мышления. Как настраивается на каждого отдельного ребенка любая кристаллическая игрушка альвов и разряжается, когда ребенок вырастает или… Впрочем, довольно. Почему он решил отдать пирамидку тебе, не знаю. Он не сказал. В ответ, в качестве благодарности, достаточно будет передать, что ты получила удовольствие.
— Да-да! Огромное! Пожалуйста, передай ему это.
Много дней Таллури возилась с великолепным подарком. Очень быстро она обнаружила, как пирамидка разбирается: достаточно было особым движением (будто охватываешь и согреваешь указательным и большим пальцами две ее стороны) сместить макушку вбок. Как только макушка «съезжала» со своего места, сборные части пирамидки становились податливо-мобильными, просто как соединенные кусочки магнита. Ухватив же макушку за две другие стороны и «посадив» ее на место, можно было вернуть игрушке монолитность.
Но это было не всё! Еще более хитроумным и забавным оказалось то, что «смагничивание» деталек в то же мгновение вызывало внутри пирамидки чудесное разноцветное искрение, которое продолжалось некоторое время хаотично, а затем снопы искр стекали и концентрировались на наружных сторонах, образуя узоры, рисунки, значки и буквы, и пропадали, если Таллури трясла кристалл.
Однажды Таллури вдруг узнала несколько букв своего родного языка.
— Смотри, смотри! — кинулась она к Энгиусу. — Пирамидка знает мой язык!
— О! — Энгиус был, похоже, приятно удивлен. — Она и на тебя настроилась! Это хороший знак. Что же ты прочла?
— Вот видишь, здесь из зеленых искорок сложилось слово «море». А тут, справа, из белых — «дельфин»! А это, рыженькое, нет, скорее золотистое, не знаю, как сказать, но оно похоже на мое имя. Звучит немного странно. Наверное, в Тууле так раньше говорили, ведь имя мне дал дед.
— Верно. Это слово звучит так же, как твое полное имя, а значит оно — «любопытный зверек, служащий боже— ству», — он взглянул на затаившую дыхание Таллури почти с лаской: — Хорошая настройка. И просто великолепная работа! Я говорю об игрушке. Теперь следи внимательно за рисунками на разных сторонах — пирамидка станет не только развлекать тебя, но и загадывать загадки или предложит игру. Я сам не до конца знаю, что и как, — Энгиус взял пирамидку и стал вглядываться в ее мерцающую глубину: — Мой друг сказал: «Отдай игрушку зверьку, что живет в твоей пещере». Зверек — так назвал тебя он. А ведь я даже не упоминал о тебе!
Целыми днями Таллури собирала и разбирала свою игрушку, озадаченно поворачивая ее так и этак, то ахая от восторга, то хмуря лоб и слизывая пот с верхней губы.
— Да, — вдруг пришло ей на ум, — а отчего ты сказал «подарки»? Не «подарок», пирамидка, а именно «подарки»? Я точно помню.
— Ты точно помнишь. Это так, я сказал «подарки» и вручил тебе пирамидку. Но я не оговорился. Я хотел, чтобы ты сама спросила. Это значило бы, что ты внимательна, чутка к тому, что я «нес» в тот момент в себе.
— Я оказалась нечутка… — расстроенно прошептала Таллури.
— Небрежна, — уточнил Энгиус. — Слово прочно осело в твоем сознании, хотя ты пренебрегла им на время в пользу игрушки. Да, есть еще один подарок. И считаю, он гораздо важнее для тебя.
Она внимала.
— Мы скоро уйдем отсюда, — жрец сделал торжественную паузу. — Наше заточение окончено!
Но Таллури не знала, радоваться или огорчаться, поэтому не выразила никаких эмоций.
— Ты в замешательстве, — констатировал Энгиус. — Что ж, это нормально. Но уверяю, то, что ждет тебя впереди достойно твоей радости. Уточним: открыто выражаемой радости.
Она непроизвольно улыбнулась:
— Что же ждет меня, Энгиус?
— Университет!
Горы, долгие месяцы остававшиеся им добрым убежищем, высились за спиной — на несколько часов хода Энгиуса и Таллури поглотил лес. Он обступал их со всех сторон и, касаясь хвойными лапами рук, плеч, спин, будто прощался. Снова, как и год назад, жрец вел Таллури по тропе, теперь уже окончательно затерявшейся в траве и молодом подлеске. Каким-то образом они вышли на поляну, ту поляну, где некогда выпрягли Ечи и оставили повозку.
И следа не было, что кто-то побывал здесь хотя бы раз. Повозка стояла на прежнем месте. Энгиус, борясь с высокой сильной порослью душистых трав, обошел ее со всех сторон и удовлетворенно хмыкнул:
— Что ж, все в порядке, слава Единому! Дальше поедем на лошади.
Таллури подняла от удивления брови:
— Ты хочешь сказать, что лошадь знает, что мы ждем ее?
— Вот именно.
— Она придет? Сама придет?
— Это очень умное, а главное — очень интуитивное животное. Ечи придет непременно. Довольно таращиться — брось дорожный мешок и живо принимайся за работу: надо освободить повозку от травы.
Таллури обрывала руками тугие стебли вьюнов, ползучих и многоколенчатых растений, которые оплели повозку со всех сторон, проросли до облучка, вцепились в каждую доску, каждую деталь, впутались в спицы колес. Энгиус проверял крепежи.
Ленивое добродушное пофыркивание отвлекло их от работы.
— А, Ечи! — приветствовал Энгиус лошадь. — Доброе животное. Славное. Я рад тебе, хоть и не звал пока. Кто же это сделал?
— Это я! У меня получилось! — Таллури подбежала и потрепала коня по короткой жесткой холке. От его шкуры пахло лесом и летом, а от всего существа этого почти дикого животного веяло духом свободы и умиротворения.
— Молодец, Ечи, — заключил жрец, осмотрев заодно и коня, — ты с толком провел это время: здоров, силен, спокоен.
Ечи несколько раз наклонил голову, словно покивал, с достоинством принимая похвалу, и прошел к повозке, со знанием дела встав впереди.
Миля за милей была отсчитана по проселку в обратном порядке до Главной трассы, ведущей в Город.
Встал ли Ечи перед съездом на магистраль потому, что не знал, куда шагать дальше, или замешкался возничий, а конь лишь уловил его мысли, было непонятно. Но Ечи действительно неожиданно встал и стоял, спокойно опустив голову, лишь время от времени фыркал, прядал ушами и обмахивал себя хвостом.
Линия трассы с металлической жесткостью прорезала долину. Они могли видеть ее на многие мили — вправо и влево. Энгиус задумчиво молчал, а Таллури, впившись взглядом в дорогу, и не думала о нем: зрелище, представшее ее взору, было достойным внимания. Мало сказать, что трасса ожила — она бурлила жизнью. Картина настолько отличалась от того, чему свидетелями они были год назад, что просто дух захватывало!
В обе стороны непрерывным потоком шли экипажи всех размеров и видов. В центре неслись огромные серебристые и черные машины, по бокам от них с достоинством следовали разноцветные аппараты меньшего размера, с краю дороги, время от времени обдавая Таллури и Энгиуса пылью, деловито стучали копытами лошади, запряженные и в самые простые телеги и возки, и в дорогие ладьеподобные экипажи, задрапированные прекрасными тканями. А еще то тут, то там высоко над трассой проносились легкие и стремительные летучие устройства. Люди на магистрали поднимали головы и вглядывались им вслед.
Ошеломленная Таллури во все глаза смотрела на происходящее. Потом, не выдержав, невпопад спросила:
— Ты не пользуешься машиной, Энгиус, потому что ты — сын Бога Единого?
— Не вижу связи, — откликнулся жрец с хрипотцой и тут же кашлянул.
— Ну, я подумала… когда ты мне объяснял про разделение между атлантами… что теперь только технократы пользуются машинами.
— Все пользуются машинами. Вопрос — для чего? Также, как знаниями и интуицией пользуются не только сыны Закона Единого. Тот же вопрос — во имя чего, для чего?
Таллури кивнула. Оба примолкли.
Они все еще стояли на проселке, словно отгороженные от мира невидимым занавесом. Острое, как укол иглы, пронзительное чувство посетило Таллури: будто бы Энгиус бесконечно одинок. Она «считала» это неожиданно для самой себя. Но тут же поняла (а может быть, уверила себя?) — нет, не одинок, а свободен. Независим — до полной отделенности от всего мира, от «проносящейся» перед ним жизни, представленной сейчас суетным потоком машин.
Над головой пролетел маленький светло-серебристый аппарат. В выпуклом, словно удивленный глаз, лобовом стекле она успела разглядеть молодого человека и рядом с ним смеющуюся девушку. Оба были в шлемах, но ремешки, легкомысленно непристегнутые, свисали вниз и покачивались под подбородками.
Энгиус шевельнулся, Таллури показалось, что он сейчас тронет Ечи вперед. Она собралась с духом:
— Прости, что спрашиваю. Ты оставишь меня? Я хочу сказать, мы… больше не увидимся?
Он еще раз кашлянул.
