попасть в рюкзак. Там было полно воды. Все наше имущество было мокро до нитки. Нечем было даже вытереть камеру. Мы положили наш бедный «Зенит» в тень, на ветерок. Аппарат Виталия, заключенный в грелку, совершенно не пострадал.
Все вещи были разложены на горячих камнях, и бухта со стороны выглядела как настоящее пристанище потерпевших крушение. У каждого из нас были следы соприкосновений со скалами. Ссадины, порезы и синяки живописными узорами украшали наши тела. Особенно досталось моим бедным спутникам. Поплыв вдоль берега, я была уже в полной безопасности в этом отношении. А они проделали весь путь, оставляя на острых выступах камней лоскутки своей кожи. Мы лежали, прижимаясь к горячим камням, и наслаждались теплом и безопасностью.
Море расходилось всерьез, и об обратном пути вдоль береговых утесов, нельзя было и думать. Да мы и не думали. Перед нами был весь день, мы потратили на переход по карнизу всего час с небольшим. А кроме того, из бухты Ивана Разбойника был крутой, но вполне доступный (по словам Виталия и Николая) подъем вверх, к перевалу. Нас беспокоило другое. Страшно хотелось есть. Виталий выгреб из рюкзака пригоршни три-четыре кашеобразной серой массы с вкраплениями разного сора. Когда-то, давно, еще в начале нашего пути, эта масса была большим куском белого хлеба.
Мы лепили маленькие колобки и сушили их на горячих камнях, мечтая о пылающем костре. Сухого плавника было сколько угодно, но спички промокли. Сера соскальзывала с них розовой липкой пастой. Даже если они высохнут, мало вероятно, что мы сможем зажечь ими что-либо.
Папиросы в кармане брюк Николая превратились в кашу из мокрого табака и размокшей бумаги.
Мы терпели бедствие по всем правилам. Призрак голодной смерти уже склонял над нами свой костлявый лик, когда Виталий с радостным криком запустил руку в необъятную глубину бокового кармана рюкзака и вытащил оттуда маленькую плоскую баночку рыбных консервов. Этот мудрый предусмотрительный юноша положил ее туда еще несколько дней назад и начисто об этом забыл. Никогда еще не была так кстати небольшая рассеянность молодого ученого. Мы уничтожили консервы вместе с солоноватой хлебной кашей, и мир вновь засиял всеми цветами радуги.
Стало теплее; идти в воду было совершенно не обязательно: хотим — купаемся, хотим — лежим на берегу; солнышко печет, волны лезут к нам на берег, но спотыкаются о гальку и падают шипя. Галька рокочет, перекатываясь под их тяжестью. Вероятно, сейчас можно найти много красивых камешков. Но нам не хотелось вставать. Шум моря и ласковый южный ветер, гладивший нашу изодранную кожу, навевал сон. Только неугомонный Николай бродил у крутых скал, замыкавших бухту. Мы с Виталием следили за ним сонными глазами и лениво переговаривались.
Солнце было в зените, когда мы собрали высохшие вещи и начали взбираться по крутой осыпи, которая на тридцатиметровой высоте заканчивалась небольшой площадкой. Другая еще более крутая осыпь от площадки спускалась в Пуццолановую бухту. Это был как бы крошечный перевал, замкнутый между береговым обрывом и скалой Разбойник.
Щебёнка и глиняная пыль заструились из-под ног. С сухим щелканьем прыгали на гальку пляжа небольшие камни, увлеченные вниз шелестящими ручьями осыпей. Николай первый добрался до площадки и скрылся за ее краем, поросшим жидкими кустиками сухой травы. Его голова почти сейчас же опять появилась над нами. Он делал какие-то знаки и грозил пальцем, требуя тишины. Мы выползли, запыхавшись, на ровную, как стол, площадку, висящую над бухтами. Николай молча подвел нас к краю и показал вниз.
Прямо под нами начинался пляж Пуццолановой бухты, и на нем, блестя на солнце загорелой мокрой от пота спиной, работал раб сердоликов Степан. Геологическим молотком Степан методично взрывал галечные холмы, наваленные морем, перебрасывая их с места на место.
Глядя на одержимого каменным безумием, мы веселились от души. Виталий бросил в него камешком, и мы присели на землю, потом опять осторожно взглянули вниз. Степан продолжал ворочать камни. Новый камешек, брошенный Виталием, упал совсем рядом. Степан поднял голову и с опаской посмотрел на отвесные стены бухты. Для всех нас, проводивших много часов под крутыми откосами гор, упавший сверху камешек был сигналом тревоги. В следующий момент может начаться каменный град или, что еще страшнее, настоящий обвал, от которого единственное место спасения — под укрытием больших скал. Мы еще полюбовались на работягу и съехали к нему в туче пыли и камней.
Степан встретил нас не очень приветливо. Он вообще не отличался хорошим характером, а тут в нем еще кипели страсти, хорошо знакомые золотоискателям прошлого века. Он был сух и сдержан. Мы не стали навязывать ему свое общество и пошли в другой конец бухты.
Я шла у самой воды, внимательно глядя под ноги. Смоченные водой камни казались один красивее другого. Но я знала, что, высохнув, они, как сказочные дары нечистой силы, превратятся в скучную серую гальку. Не их я искала, идя по щиколотку в набегавших на берег пенных языках. И вдруг хорошо знакомый искателям камней толчок в сердце: я ринулась на прозрачный, как кусочек апельсинового желе, камень. Он был чуть больше ореха, удивительно чистых и радостных тонов. Луч солнца зажег в нем сияющее огненное сердце. Оно дрожало внутри камня, отбрасывая мне на ладонь оранжевые и алые переливы заката.
Мои спутники давно ушли вперед и скрылись за береговыми скалами. Размеренные удары молотка едва доносились издали, заглушённые шелестом гальки и шумом волн. Никто не видел, как я нашла сердолик. Я проявила редкостную выдержку, не сказав ни слова своим товарищам о находке. У меня была одна идея, которую очень хотелось воплотить в жизнь.
Мы обосновались у самого дальнего края бухты. Виталий и я надели свои подводные доспехи. Прибой и здесь был силен, но вода казалась прозрачной. Николай выразил живейшее отвращение к идее снова лезть в воду и вместо этого полез на груды огромных камней.
Как всегда, мы с Виталием вошли в воду с надеждой именно здесь, именно сегодня встретить что-то особо интересное. Море не скупится на сюрпризы. Никогда нельзя предугадать, кто попадется на твоем пути, что увидишь в этот раз.
Я побежала вместе с отступающей волной и успела встать боком, крепко упираясь ногами в дно, когда набежала следующая небольшая волна. Она больно стукнула меня камнем по щиколотке и попыталась свалить, но вместо этого повалилась сама, обдавая меня пеной и брызгами. Я отплыла вместе с обратным потоком и, поднырнув под следующую волну, выбралась на глубокое место. Вода оказалась все же мутноватой. Однако дальше, где глубина была пять-семь метров и только самые крупные из подводных скал достигали поверхности воды, видимость была относительно приличная.
Волнение не очень отражалось на обитателях бухты. Собачки, как всегда, лежали на каменных уступах. Набегавшие волны приподнимали и шевелили их тельца. Но они только крепче прижимались к камням. Иногда отхлынувшая волна обнажала мокрую скалу со слипшимися водорослями и лежащими собачками. Забавные рыбешки как ни в чем не бывало продолжали лежать на своих местах, будто им было безразлично, где находиться, в воде или на воздухе.
Зеленушки, ласкири и смаридки мирно кормились вокруг камней. Скалы взмахивали своими рыжими гривами; среди густых косм мелькали каменные бока, усыпанные ракушками. Сначала кажется, что трудно избежать удара о скалу, когда при сильном волнении проплываешь вплотную у ее шероховатой поверхности. Волна подхватывает и кидает прямо на острые грани, водоросли увертываются, как живые, от инстинктивно протянутых рук, и, кажется, сейчас по коже скользнет каменный напильник. Но всего только небольшое усилие — удар ластами, толчок рукой о скалу и… опасность миновала. Чтобы волной не относило от камня, надо придерживаться за пушистые лапы водорослей.
На глубине трех-четырех метров волнение почти уже не чувствовалось. Водоросли на этой глубине не метались, бешено извиваясь под ударами волн, а медленно колыхались, как ржаное поле под слабым ветерком. Под водой у некоторых скал еще издали было заметно белое нарзанное кипение пузырьков воздуха. Это означало, что вершина скалы достигает поверхности, и о нее разбиваются проходящие волны, увлекая воздух в своем падении. У самой поверхности такие же серебряные, как пузырьки воздуха, качались мальки кефали.
Виталий нашел маленькую рапану; деловито проплыл небольшой скат и скрылся в глубине; прошла кефаль со своей свитой; крупный краб спрятался от меня в расщелине; в тени скалы стояла рулена, готовая в любой момент нырнуть в узкую щель между камнями. В общем картина была знакомая. Море, видимо, отложило свой сюрприз на следующий раз.
Выйти из воды было значительно труднее, чем войти в нее: волны валили с ног и норовили стукнуть о камни. Ласты мешали встать на скользких камнях. Я получила еще несколько ощутительных ударов по ногам, прежде чем очутилась на берегу. Виталий потерял равновесие и ободрал колени.
Сидя в тени скалы, Николай перебирал свой небогатый улов, каких-то сороконожек и жучков. Слабые звуки ударов кирки о камни напомнили мне о Степане.
— Пошли пить воду, — сказала я, зажимая в кулак свой огненный сердолик. — Кстати, посмотрим, что нашел Степа.
Из каменной ниши пахнуло свежестью и запахом влажной земли. Ледяная струя сбегала по замшелой стене и наполняла углубление у ее подножия. Вода была так прозрачна, что листик на поверхности казался висящим в воздухе. Мы пили холодную душистую воду маленькими глотками, как пьют редкостное вино.
Степан, увидев нас, бросил молоток и поспешно растянулся на пляже в самой непринужденной позе. Кучи гальки и глубокие ямы свидетельствовали о проделанной работе. Мы подсели к нему.
— Все копаете, ну-ну, — начал Виталий. — Окупается ваш труд?
Я готовилась задать какой-то особо язвительный вопрос, но не успела.
Степан протянул руку — у него на ладони лежал великолепный агат величиной с грецкий орех. Концентрические узоры черного, белого, желтого и красного цветов покрывали отшлифованную морем поверхность камня. Я с трудом подавила восторженный возглас. Николай и Виталий, будучи натурами непосредственными, не скрывали своего восхищения. Степан снисходительно слушал их похвалы.
— Камешек ничего, — сказала я небрежно, — отдайте его мне в коллекцию.
Степан был так потрясен моим нахальством, что даже сразу не нашелся, что ответить. Он некоторое время смотрел на меня с презрением, потом ему пришла в голову мысль:
— Хорошо, — сказал он, — меняться хотите? Вашу маску на мой агат?
Теперь я смотрела на него с презрением.
— Маску? За ваш паршивый булыжник мою маску? — Я разразилась самым саркастическим смехом, какой только был у меня в запасе.
— Найдите-ка такой булыжник, — разозлился Степан, — попробуйте!
Именно этого я и добивалась.
— Сейчас попробую.
Я пошла вдоль изрытого Степаном пляжа, время от времени нагибаясь и разгребая рукой камни. Через несколько минут я с радостным восклицанием «нашла» свой сердолик. Это был эффектный момент. Виталий и Николай зааплодировали. Степан довольно безуспешно старался сохранить равнодушное выражение лица.
— Как странно, что я его не видел, — пробормотал он. — Вполне приличный сердолик, я могу его даже взять в свою коллекцию, — говорил этот жадный человек, вертя в руках мою находку.
— Да? Спасибо за высокую честь, — фыркнула я, отбирая у него камень. — Лучше я его пожертвую в музей биостанции или подарю пионерам. — Это было все сказано, разумеется, для красного словца. И я, и Степан отлично знали, что я не расстанусь с сердоликом.
Беседа не клеилась. Степану очень хотелось продолжать работу, особенно теперь, когда на его глазах я нашла прекрасный камень, но его стесняло наше присутствие. Нам же действительно пора было собираться в дорогу.
Только тот, кто целый день провел на берегу, лазил по скалам и боролся с волнами, плавал, нырял и лежал на солнце, а на завтрак получил всего пригоршню кашицы из хлеба и морской воды да ложку консервов, может понять, какие силы подняли нас с места и повлекли домой. Сначала Николай вспомнил, что нам обещали борщ на обед, я была уверена, что со вчерашнего дня у нас осталась каша и жареная рыба, Виталий пробормотал что-то о почти целой банке свиных консервов. Мы собрались с непостижимой быстротой.
Не прошло и минуты, как первые камни осыпи покатились вниз из-под наших ног. Я бодро вскарабкалась по осыпи на площадку и присела, чтобы перевести дыхание. Снизу опять доносились удары по камням — Степан вернулся к своей работе. Солнце почти касалось вершины Карагача, длинные тени покрыли бухты. Море мохнатое и темное шумело под ногами. Я посмотрела наверх. Узкая тропинка поднималась от площадки к покатому камню и исчезала на его поверхности. Потом она мелькнула среди бурой сухой травы и скрылась за скалой.
Мне ни разу еще не приходилось ходить по этой тропинке через перевал. Вообще я терпеть не могу лазить по горам. С моей точки зрения, это совершенно бессмысленное занятие. Кроме того, у меня боязнь высоты. Но Виталий и Николай хором клялись, что тропинка из бухты Разбойника также гладка, как аллеи в нашем саду. У меня были некоторые сомнения относительно точности их сравнения, но другого выхода из создавшегося положения, кроме этой тропинки, у меня не было. Пришлось покориться судьбе.
Сначала тропинка вилась по краю обрыва над бухтой Разбойника, потом устремилась вверх. Она обегала скалы и углублялась в узкие проходы между ними, терялась на камнях и
