персон двадцать… и твой деверь, между прочим… я никого не забыл?»
— Так хорошо, как с тобой, мне еще никогда не было, — ответил он дипломатично и нисколько не покривил душой. Хорошо ему бывало неоднократно, а вот именно
В женщинах и вправду есть магия, теперь он был в этом убежден.
Глава 3
Проникая сквозь витражи, солнце расцвечивало комнаты яркими красками. И такими же красками расцвела жизнь Гилморна в замке Эргелион. Бабье лето, словно нежная любовница, ласкало итилиенские холмы и долины. Дозревал на полях урожай, тучные стада паслись на душистых лугах, ветви деревьев клонились к земле под тяжестью плодов, и призрачной казалась угроза с Востока, о ней легко было забыть на изобильных пажитях Южного Итилиена.
Осенняя страда принесла обитателям замка множество хлопот, но хлопот приятных. Гилморну это было очень на руку: в суматохе никто не обращал внимания, как Найра с Амрисом светятся от счастья и какие влюбленные взгляды бросают на своего эльфийского гостя. Они сами могли бы заподозрить правду, потому что знали друг друга хорошо, но именно в те дни им доводилось крайне редко встречаться. Найра, как полагается леди, оставалась в замке, куда свозили десятину и урожай с собственных полей эргелионских лордов, и на ней лежала вся ответственность за то, чтобы кладовые, погреба, подвалы были заполнены, и зимой ни в чем не случилось недостатка. Амрис, как полагается лорду, объезжал нивы, сады и пашни, смолокурни, мясобойни, пивоварни, следя за ходом работ, и Гилморн неизменно его сопровождал, деля с ним заботы и развлечения. Роль лорда заключалась в том, чтобы воодушевлять своих подданных, окружать их неусыпным отеческим надзором, проявлять внимание к их нуждам, и Амрис играл ее безупречно. Как о чести, его просили сжать первый сноп, скосить первую охапку травы (стародавний обычай, идущий от тех времен, когда лорд трудился вместе со своими крестьянами), и выяснялось, что Амрис довольно ловко управляется с косой и серпом. Им подносили овощи и фрукты, лесные ягоды, свежевыпеченный хлеб с солью, холодное пиво в жбанах и мед в сотах, только что зажаренную рыбу или птицу. Случалось и другого рода угощение. Свеженькие юные парнишки не имели ничего против провести с господами часок наедине на сеновале или в перелеске и, слегка поломавшись по традиции («Ой, милорд, чтой-то вы делаете, срам какой, маманя меня заругает…»), мигом оказывались без одежды. В первый раз Гилморн был несколько шокирован, хотя и возбужден тоже, и спровадив мальчишку, потребовал от Амриса объяснений.
— Энне, какой же ты наивный. Думаешь, он из-за денег с нами пошел? Да ему все мальчишки обзавидуются. Он еще десять лет будет хвастаться, как у эльфа в рот брал. Расскажет еще, что у тебя член две пяди длиной и пупка нет.
— Эру, у них что, никакого стыда?
— При чем тут стыд? Их учат, что лорду служить — высшая честь, какая только может быть. А если лорд нежный и щедрый, они еще передерутся, выясняя, кому с ним пойти. Я в округе немало проказничал, знаю. Как-то даже деньги перестал давать, так нет, все равно лезли. Один мне говорил: «Вы, милорд, не такой совсем, как наши деревенские, вы такой гладкий, и пахнет от вас приятно, и целуетесь сладко…» Ах, Энне, когда ты вот так поднимаешь брови, у меня тоже кое-что поднимается… Послушай, неужто и вправду не понимаешь? Здесь так принято, с мальчишками развлекаться, пока не женат. Девицы-то под запретом, даже для лорда. Девственность блюдут до свадьбы. Если кто девицу обесчестит, могут жениться заставить, из деревни выгнать, ноги переломать… а если к замужней бегать, то муж и за вилы может взяться. Есть еще вдовушки, но они редко бывают симпатичные. Опять же, дети лишние никому не нужны. А с мальчиком — и приятно, и безопасно. Если он твой сын, так вообще можешь вытворять все, что хочешь, никто слова поперек не скажет, хоть посреди деревни его пяль. Я в детстве с деревенскими дружил, тайком от отца, так что многое слышал и видел. Говорить об этом не принято, и напоказ выставлять тоже, все по чуланам да сеновалам… Отведет папашка сынка на конюшню, раком поставит, вожжами по голой заднице уму-разуму поучит, а после трудов праведных за милую душу и поимеет. А сынок — дубина здоровенная лет восемнадцати — еще папашке поклонится в пояс да поблагодарит за науку. Потом на ком-нибудь из младших отыграется. Видел, как у них в домах спят? Кто на полу, кто на сеновале, кто на полатях, старшие вместе с младшими, батраки, братья, кузены, кто попало, а ночи холодные, а кровь играет… Тут уж не разберешь, по согласию или нет. Вот у этого мальчишки наверняка есть парочка старших братьев, которые пользуют его и в ротик, и в попку. Заметил, какие у него губки умелые? А еще… Ох, черт, что я говорю! Энне, ну не хмурься так, прости, не надо было мне… не для эльфов такие истории… мне самому вначале противно было слушать…
Гилморн действительно помрачнел и закусил губу, пока Амрис живописал деревенские нравы. Эру, как это низко — совращать детей! Однако тут же он припомнил, что сероглазый мальчик подчинялся вовсе не принуждению, а своему собственному горячему желанию, и вполне понимал, что делает (уж в этом-то Гилморн, как эльф, мог быть полностью уверен). И был он один такой на сотню прочих смазливых парнишек из других деревень и хуторов, не проявлявших никакого особенного рвения до взрослых забав. Должно быть, Амрис просто сгустил краски, или собственные пристрастия заставили его видеть мир несколько однобоко. Пристрастия — или пережитый опыт?
— А с тобой старший брат поступал так же? — спросил он вкрадчиво.
Амрис опустил глаза и залился краской: красноречивый ответ, не представляющий никакого труда для истолкования.
— Н-ну… н-нет… то есть… — промямлил он.
Гилморн сжал его руку — сильно, до боли.
— Не лги мне, я этого не люблю.
Вид у Амриса был самый разнесчастный.
— Не сейчас, Энне… давай потом поговорим…
— Я хочу знать, Амрис.
— Пожалуйста, не заставляй меня.
«Глупенький, да ты просто жаждешь, чтобы я тебя заставил!» — подумал Гилморн, а вслух сказал:
— Мне и так все ясно. Я просто хочу знать подробности. И ты мне расскажешь.
Он раздвинул Амрису ноги коленом и устроился между ними. Штаны его все еще были расстегнуты, а на Амрисе вообще не было ничего, кроме наброшенной на плечи рубашки. Он вытянулся на траве, прижимаясь к Гилморну, просительно заглянул в глаза.
— Я не могу… ну что ты, Энне…
— Это ведь он сделал тебе татуировку, правда? — рука эльфа стиснула ягодицу юноши.
В лице Амриса отобразился испуг:
— Валар всемогущие, ты что, мысли читаешь?
— Только те, которые хотят быть прочитанными. И я знаю, что ты сгораешь от желания все мне рассказать.
— Ах, Энне… вдруг ты придешь в ужас… я был тогда маленький и глупый, пятнадцать всего… нет, не могу… и не проси… ах… — он вскрикнул, когда Гилморн нежно куснул его за ухо:
— Придется, лапочка, придется. Не ломайся, а то не получишь кое-что вот сюда, — и пощекотал этим кое-чем Амриса в промежности.
— Хорошо, я расскажу, — сдавшись, покорно сказал юноша, подставляя губы под поцелуй Гилморна, — но сначала… — он обхватил его коленями, приподнимая зад, — ну давай, Энне, миленький… не томи… иди сюда… вот так… дааа…
Еще несколько дней Амрис увиливал от обещанного рассказа. Гилморн его не торопил, прекрасно зная, что юноша и так у него в руках. Кроме того, предвкушение события эльфы ценили не меньше самого события. Они по-прежнему предавались любовным утехам — на полянке в лесу, в подвернувшемся стогу сена, на бережку уединенной заводи, и пару раз еще деревенские мальчишки, отчаянно стреляя глазками, сами вызывались постелить гостям на сеновале или отвести к пруду. Теперь Гилморн относился к ним
