Джулия Тиммон
Замуж за давнего друга
1
– Деб! – послышался с улицы до боли знакомый голос. – Ты дома?
Дебора отложила книжку, вскочила с кровати и как была, в коротких домашних шортиках и цветастой майке, на ходу лишь мельком взглянув на себя в зеркало, побежала к двери. Сердце забилось чаще, навалившуюся в обед хандру как рукой сняло.
Голос принадлежал ее давнему другу. Герберт наверняка собирается пригласить Дебору, как случалось нередко, скоротать вечер вдвоем…
– Привет! – Девушка, выйдя из дома, постаралась напустить на себя оживленно-легкомысленный вид. – Как дела?
Она в первую же секунду заметила, что глаза у приятеля смотрят грустно, меж широких бровей залегла складочка. Захотелось подойти к нему ближе и растопить печаль горячим поцелуем. Размечталась! – вздохнула она. Об этом и думать не смей, ты для него – всего лишь друг.
– Дела неважно, – пробормотал Герберт, сильнее хмурясь. – Поужинаешь со мной? Можно в саду посидеть. Погодка сегодня как по заказу. – Он повернул голову и, прищурившись, продолжительно и с тоской посмотрел на снижавшийся к горизонту пламенный шар, будто мысленно делясь с ним безутешными горестями.
Опять станет рассказывать о своей ненаглядной Фионе, с тупой болью в сердце подумала Дебора. А я- то, глупая, понадеялась, что после вчерашнего он выбросит ее из головы… Что ж, придется выслушивать. Другого выхода нет.
– А что у тебя на ужин? – спросила она, словно не замечая, что друг не в духе.
Герберт медленно повернул голову, как будто возвращаясь из легкого полузабытья.
– Мм?
– На ужин, спрашиваю, у тебя что? – повторила Дебора, скрещивая на груди загорелые руки.
Герберт пожал натренированными в спортзале плечами.
– Как обычно: пицца.
Дебора подняла глаза к небу.
– Опять! – У нее возникла идея. – Постой-ка, мама вроде бы сказала, что испечет к ужину грибной пирог. – Она принюхалась. – По-моему, с кухни тянет вкусненьким!
У Герберта посветлело лицо, даже складка между бровей как будто уменьшилась. Губы тронула лукавая улыбка, в глазах блеснули огоньки.
– Тогда сделаем на вашу кухню очередной набег. Уверен, что Эмили, как всегда, сдастся почти без боя.
Дебора решительно мотнула головой в сторону парадной, и они с Гербертом, как сотни раз за много лет, что жили по соседству, устремились с лицами заговорщиков на кухню Пауэллов, где ее мать, хранительница очага Эмили, моложавая, задорная, готовая всех обогреть в своем уютном обиталище, колдовала у плиты.
– Пахнет просто волшебно, – с порога восхитился Герберт наполнявшими воздух ароматами, пуская в ход придуманную лет в десять уловку.
– Здравствуй, дорогой, – не поворачивая головы, весело поприветствовала его Эмили.
– Я зачиталась, мамуль, совсем забыла, что на ужин будет пирог. – Дебора подошла к матери и чмокнула ее в щеку. – Только сейчас вспомнила, когда почувствовала запах.
– А запах почувствовала, когда вы с этим хитрюгой опять задумали просидеть у него в саду до полуночи, – добавила Эмили, удостоверившись, что кулинарное творение готово, и достав из духовки противень. – И когда он снова объявил: угощать, мол, буду, как всегда, непропеченной пиццей. Угадала? – Она повернула голову и с матерински ласковой улыбкой на губах подмигнула молодому соседу.
– Угадала. – Герберт засмеялся, и Дебора в душе поблагодарила мать за то, что она хоть на время отвлекла его от мрачных дум. – И мы надеемся, что вы угостите несчастных голодных детей, – добавил Герберт.
– Вы только посмотрите на них! – Эмили уперла руки в бока и с шутливым возмущением смерила взглядами дочь и ее друга. – Дети! Да вам уже пора своими детьми обзаводиться!
Дебора хмыкнула и сделала вид, что размышляет над этим вопросом, словно приняв слова матери всерьез. И внезапно вспомнив, что только сегодня за обедом действительно размышляла о том, как здорово бы было родить ребеночка, слегка покраснела.
– Пожалуй, нет, – степенно возразила она. – Нам всего по двадцать пять. Не доросли мы еще до отцовства-материнства! – воскликнула она, но, подумав вдруг, что сказала о себе и Герберте точно о парочке, планирующей в будущем завести общих детей, совсем смутилась и стала внимательно рассматривать пирог.
– Вот-вот! Правильно, – подтвердил Герберт, явно не уловив в словах подруги ничего крамольного. – Мы еще сами почти дети и очень любим ваши вкуснейшие пироги.
Эмили, счастливо рассмеявшись, подняла руку и потрепала соседа по затылку.
– Ладно, маленькие и несчастные! Спасу я вас от голодной смерти, так уж и быть! – Она взяла со стола нож, отрезала от румяного пирога добрую половину и, ловко переложив ее на блюдо, протянула Герберту. – Держите. Чтобы все съели!
– Спасибо, мамуль. – Дебора снова чмокнула мать в щеку.
– Спасибо, – Расплывшийся в улыбке Герберт с шумом втянул носом аромат щедрого дара.
Расположились, как обычно в нежаркие и не дождливые деньки, в саду за Гербертовым домом. Широкие скамейки, овальный стол и беседка по ту сторону извилистой дорожки стояли здесь с тех пор, как родители Герберта, когда сам он и его верная спутница Дебора еще носились по улице с мячами и комиксами, произвели в особняке и вокруг него грандиозный ремонт. Теперь Лилиан и Чарльз Оурэи жили в Северной Каролине, на родине Чарльза; Герберт же переезжать категорически отказался и остался в Вашингтоне, один в громадине-доме.
С аппетитом умяв два приличных куска пирога, он откинулся на спинку скамьи, тяжело вздохнул и опять погрузился в хмурую задумчивость. Дебора знала, что с минуты на минуту он заведет речь о новой выходке Фионы, понимала, что ее, Дебору, для того и позвал к себе, чтобы поплакаться да спросить совета, оттого тайно мучилась, но была готова разделить его боль.
– Ну что у тебя? – спросила она, почувствовав, что Герберт так и не решится заговорить, если ему не помочь. – Опять что-нибудь с Фионой?
– Угу, – лаконично ответил несчастный влюбленный, печально кивая.
С губ Деборы слетел тяжелый вздох. С каким удовольствием она вычеркнула бы из памяти даже это имя: Фиона. С некоторых пор слышать его было сущим мучением. Не глупи, строго велела себе она. Забудь о своих никому не нужных чувствах. Хотя бы сейчас, когда они совсем некстати…
Она криво улыбнулась.
– Послушай, Фиона только вчера при всех над тобой посмеялась; мало того: еще и поехала домой после работы с Арнольдом, сделав вид, будто не помнит, что ты предлагал ей поужинать вместе, – медленно и по возможности спокойно произнесла она. – Не ты ли кричал вчера на весь двор, что больше ни разу на нее не взглянешь?
Герберт провел пятерней по густым светлым волосам.
– Я… Конечно, я. – Его глаза вспыхнули, он резко наклонился вперед и заговорил торопливо и пылко: – Но сегодня утром все переменилось. Она – представляешь? – сама пришла ко мне в кабинет и попросила прощения. Она! Фиона Андриссен, красивейшая во всем нашем офисе, если не в целом Вашингтоне, девушка!
Фиона почувствовала, как к щекам приливает краска, но и глазом не моргнула. Впрочем, даже если бы что-то и отразились на ее лице, Герберт ничего не заметил бы или не понял. Он знал ее с пятилетнего возраста, поверял ей секреты, сам был в курсе всех ее дел, новостей, задумок. Они давно научились угадывать мысли друг друга по взгляду, полуулыбке, жестам; Герберт не имел представления только об одной тайне подруги – вспыхнувшей в ее сердце любви к нему.
– Если бы ты ее видела в те минуты, – упоенно рассказывал он, не подозревая, что причиняет Деборе
