данную минуту… — Он вздыхает и после паузы продолжает: — В данную минуту мне вдруг просто приспичило пожелать тебе спокойной ночи.
Смешно, но у меня от прилива нелепого счастья на миг замирает сердце. И кажется, что фонари под окнами дома вдруг засветили более мягким и ласковым светом, а отдаленный гул машин зазвучал с милым задором.
— Глупо, правда? — тихо спрашивает Джерард. — Эта мысль пришла мне в голову, когда я уже набрал твой номер. Мне сделалось стыдно и неловко. Я начал суматошно придумывать, чем бы объяснить этот свой звонок. Но достойного предлога так и не нашлось. — Он снова смеется.
Бог знает почему, но мне кажется, что каждый последующий звук этого смеха приближает нас друг к другу, преодолевая расстояние и многочисленные городские препятствия.
— Не нахожу в этом ничего глупого.
— Правда? — с ненавязчивой надеждой в голосе спрашивает Джерард. — А я уж было подумал, что покажусь назойливым.
— Пожелание спокойной ночи мне придется очень кстати, — говорю я, снова оглядываясь на дверь.
Мама и Дебора сидят молча. Сестра права: общаться с родителями без меня ей сложновато. Или, может, дело сейчас в том, что мысли обеих переключились на мое нелепое девичье смущение и таинственность этого звонка. Бесшумно вздыхаю.
Джерард, чудом угадывая этот вздох, спрашивает изменившимся голосом:
— У тебя какие-то неприятности?
— Мм… — мычу я в трубку, задумываясь о том, стоит ли посвящать его в подробности наших неурядиц. — Да, в некотором смысле… — поневоле слетает с губ.
— В каком смысле? — без тени обычной веселости интересуется Джерард.
— Гм… кое-какие семейные проблемы, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал не слишком траурно. Выходит, по-моему, чересчур бодро. Черт!
Джерард несколько мгновений молчит и осторожно уточняет:
— Семейные? Ты что… — кашляет, — замужем?
Смеюсь. Слишком громко и заливисто. Наверное, это оттого, что день был насыщен крайне неприятными событиями.
— Если бы я была замужем, тогда не пробовала бы выяснить, что такое свидание вслепую.
Джерард смеется. Как мне кажется, с облегчением.
— Тогда в чем же твои проблемы? Папа не желает оплачивать кругосветное путешествие?
— Я давно сама плачу за свои развлечения, да и за все остальное тоже, — говорю я, вспоминая о неоконченном разговоре с мамой.
— Это правильно, — серьезным тоном говорит Джерард.
Наступает непродолжительное молчание. Во мне борются два желания: теперь же, по телефону, посвятить своего нового знакомого в наши семейные тайны и нежелание обременять его ими. А он, по- видимому, галантно дает мне возможность переложить половину тяжести на его плечи.
— У моих родителей… очень сложные отношения, — почти шепотом, чтобы не услышала мама, говорю я, еще до конца не решив, стоит ли затрагивать эту тему. — Мне всю жизнь казалось, что отец стесняется своей обыкновенности, а теперь выясняется, что все наоборот.
— Как это так? — В голосе Джерарда звучит ровно столько участия и готовности предложить посильную помощь, сколько требуется для того, чтобы не произвести впечатления охотника сунуть нос не в свои дела.
Тяжело вздыхаю, на миг чувствуя себя слабой женщиной, привыкшей, что все трудности вместо нее преодолевает сильный мужчина.
— Оказывается, это мама стеснялась своей ординарности. Она у нас красавица, но профессиональных заслуг у нее почти нет. В общем, они оба считают себя не достойными друг друга. Звучит смешно.
— Даже отчасти романтично, — задумчиво добавляет Джерард.
Со вздохом киваю.
— Вот-вот. На самом же деле это завело их в тупик, превратило жизнь в сущий ад. Есть ли выход из этого лабиринта, не знаю.
Джерард с минуту молчит. Я шестым чувством чувствую, что он тянет время отнюдь не для отвода глаз и вовсе не притворяется, что обдумывает мои слова, а на самом деле прикидывает, не в силах ли как- нибудь помочь. От этого становится немного легче и зарождаются неясные светлые надежды.
— Мы обязательно вернемся к этому разговору, — наконец произносит Джерард. — Проблема ваша, судя по всему, крайне серьезная. Спасибо, что доверила мне эту тайну.
— Тебе спасибо… что не остался равнодушным.
— Приятных снов, — почти шепчет Джерард. — Пообещай, что, когда ляжешь в постель, постараешься на время забыть обо всех невзгодах и хорошенько отдохнуть.
Улыбаюсь затаившейся меж ветвей темноте и теплому фонарному сиянию.
— Обещаю.
Когда я вхожу в комнату, мама будто возвращается из гипнотического сна. Она смотрит на меня так, будто почти не узнает, потом вдруг резко вскидывает руку и прижимает ее к груди.
— Который час?
Смотрю на стенные часы.
— Начало десятого. — Хмурю брови. Как незаметно пролетело время! Завтра рано вставать, а наш разговор — точнее, своего рода мамина исповедь — прервался в самом разгаре. Смотрю на ее непривычно испуганное лицо, и мне делается совестно. Как я смею тяготиться подобными вещами?
— Отец, наверное, уже потерял меня… — говорит мама. — Надо бы мне ехать, но… — Она быстро качает головой. — Я пока не могу. Как я посмотрю ему в глаза? После всего, что сегодня опять случилось… — Ее глаза вдруг загораются нездоровым блеском, между бровями образуется складка, что придает всему ее виду незащищенность и уязвимость. Она смотрит сначала на Дебору, потом на меня. — Сначала мне нужно хотя бы все объяснить вам. А уж потом… — Ее рука безвольно падает с колена на диван.
Меня снова охватывает странное чувство: страдает твой близкий. Ты обязана действовать. Сажусь рядом с мамой и обнимаю ее за плечи. Удивительно, но в то мгновение, когда она доверчиво кладет мне на плечо свою обычно горделиво поднятую голову, кажется, что она ребенок, а я мать. Это вселяет в меня уверенность.
— Мы будем слушать тебя столько, сколько потребуется. Потом уложим спать прямо на этом диване. Завтра встанешь на часок пораньше, успеешь заехать домой и переодеться перед работой. А папе мы сейчас позвоним. — Достаю из кармана телефон и, увлеченная своей новой, более зрелой взрослостью, набираю номер, толком не придумав, что говорить.
— Алло? — тотчас отвечает отец.
— Пап! — весело восклицаю я. — Ты дома?
— Разумеется! — с нотками недовольства произносит он. — Завтра рабочий день, болтаться неизвестно где, если ты помнишь, не в моих правилах.
Внутри я вся сжимаюсь, снаружи же, как мне кажется, остаюсь почти невозмутимой.
— Если ты намекаешь на маму, то, во-первых, время еще детское, а во-вторых, она не болтается неизвестно где, а сидит у меня в гостиной.
— У тебя? — недоуменно переспрашивает отец.
Квартирка у меня весьма скромных размеров. Родители здесь бывали всего пару раз. Если мы договариваемся встретиться, то обычно я еду к ним.
— Мы здесь втроем: я, мама и Дебора. Встретились в «Блуминдейле», долго примеряли блузки и брюки, потом поехали ко мне, — на ходу сочиняю я. Оказывается, во мне погибает актриса! — Не желаешь к нам присоединиться? — Зажмуриваюсь, успев заметить, как напрягается мамино бледное лицо.
Отец секунду-другую медлит и ворчливо отвечает:
— Нет.
