– Наверное, ты теперь смотришь на меня как на последнего труса? – пробормотал он, не глядя Лесли в глаза.
– Совсем нет, – ласково ответила она, проводя рукой по его все еще крепко сжатому кулаку. – Даже наоборот. Я чувствую в тебе столько внутренней силы, сколько никогда не чувствовала ни в ком другом.
Рассел медленно поднял голову и взглянул на нее.
– Правда?
Лесли улыбнулась, и свет этой улыбки согрел душу быстрее, чем летнее солнце.
– Конечно, правда.
– Ты все верно сказала… И огромное тебе спасибо. Как здорово, что мы поговорили… Я ведь, знаешь, в последнее время ни с кем…
Лесли порывисто и доверчиво прижалась к нему, прерывая его на полуслове. Ее теплые пахнувшие травой и свежестью губы коснулись его губ, и с плеч свалился невидимый груз, душа помолодела, а желание жить усилилось вдвое. Поцелуй был короткий, но настолько сладкий, что от ликования, наполнившего душу, захотелось помчаться, как она, по широкому полю, или сделать колесо, или издать торжествующий вопль, чтобы о его счастье узнал весь Нью-Йорк.
– Лесли… – прошептал он, задыхаясь от волнения. – Если бы не ты, я не знаю… просто не знаю, что бы со мной было…
Лесли нежно провела по его губам пальцем, крепче прижалась к нему и положила голову на его крепкое плечо.
– Я завтра же позвоню Йоланде, – сказал Рассел. – И увижусь с детьми как можно быстрее. Спасибо тебе, детка, – шепотом прибавил он.
Лесли подняла его руку к своим губам и поцеловала крупные с грубой кожей пальцы.
– Надо бы купить тебе крем.
Рассел усмехнулся.
– Само пройдет.
– Расскажи еще про своего кота, – неожиданно попросила Лесли.
Рассел удивился.
– Про Льюиса? Разве тебе интересно? Ты же сама сказала: в своем любимчике видит что-нибудь необыкновенное каждый хозяин.
– Тогда я еще не знала ни про огурцы, ни про зеркало.
Рассел засмеялся, переполненный нежностью и признательностью. Разговор о Льюисе обещал успокоить и отвлечь от тревог. Лесли Спенсер, эта полуженщина-полудевочка, понимала его настолько глубоко, что, казалось, умела заглядывать ему в подсознание.
– Он был большой любитель поболтать со мной, но разговаривал чаще не мяуканьем, а забавно урчал, поскрипывал. А если задавался какой-то целью, то непременно ее добивался. Не получится с первого раза запрыгнуть на шкаф, будет пробовать второй раз, третий, четвертый. Ушибы и неудачи только разжигали его пыл.
Лесли заулыбалась.
– Я представляю его в точности таким, как тот котенок на коробке.
– Он был именно таким, – сказал Рассел.
– Серьезно? – удивилась Лесли.
– Разве я не говорил?
Она покачала головой.
– Нет. Всего лишь сказал, что котенок напомнил тебе Льюиса.
– Значит, ты угадала. Льюис был такой же. И с такими, как у тебя, глазами.
– Что? – Лесли растерянно моргнула.
– Он так же замечал все чудеса вокруг, – объяснил Рассел. – И так же неподдельно всему радовался – это, естественно, отражалось в глазах. – Его по привычке плотно сжатые губы растянулись в столь широкой улыбке, какими он не улыбался лет двадцать, а может, с самого детства. – Лесли… – сами собой слетели с уст слова. – Моя Лесли…
Когда вечером он подвез ее к дому и остановил машину на том самом месте, где и в прошлый раз, Лесли вдруг притихла и, как делала нередко в минуты смущения, обхватила себя руками. Рассел взял ее за подбородок с очаровательной ямочкой и повернул к себе лицом. Она взглянула на него доверчиво, с огнем в глазах и немного испуганно.
Жизнь вокруг шла своим чередом. Где-то лаяла собака, из чьего-то раскрытого окна лились звуки вечернего шоу О’Рейли. Никто понятия не имел, что в двух шагах от них свершается настоящее чудо. Рассел смотрел в блестящие глаза Лесли до тех пор, пока ему не показалось, что он утонул в них, как в океане. Рука скользнула с ее подбородка вниз, едва касаясь мраморно-белой кожи, прошлась по шее и остановилась у ворота футболки, под которой пряталась грудь. Лесли сама подалась вперед, и их губы, встретившись, слились в жадном, головокружительно долгом поцелуе.
Рассел всем своим существом – телом и душой – мечтал вывести Лесли из машины, подхватить на руки, внести в дом и ночь напролет, не вспоминая ни о чем на свете, снова и снова тонуть в море ласк. Но его останавливала неотступная мысль. Надо стать достойным ее. Исправить все свои ошибки. И лишь после предложить ей себя. Неудачникам и трусам рядом с такой, как она, не место.
Он осторожно отстранился и перевел дыхание. Ее запах, тепло ее мягких волшебно сладких губ обволакивали его волнующей дымкой, и первые мгновения никак не получалось ни говорить, ни о чем-либо думать.
– Ты будто изобретение сказочника, Лесли… – отдышавшись, хрипловато прошептал он.
Лесли не то почти беззвучно хихикнула, не то просто вздохнула – видеть ее лица он не мог, она смотрела вниз, куда-то на свои колени.
– В следующее воскресенье я снова приеду, ладно? – спросил Рассел.
Лесли резко повернула голову, и он заметил блеснувшее в ее глазах разочарование.
– В воскресенье? – медленно проговорила она. – Значит, ждать придется целую неделю?
Ее неумение жеманничать и притворяться сводили с ума. От желания поскорее наладить свою жизнь у Рассела защекотало в носу. Он обнял Лесли и чмокнул ее в висок.
– Не представляю, как вынесу это испытание. Но постараюсь. И тогда ты убедишься, что я вовсе не трус и не слабак. Кстати, вот мои телефоны. Если что, звони. – Он достал из внутреннего кармана визитку.
Лесли покрутила карточку в руках и тяжело вздохнула.
– Что ж, в воскресенье так в воскресенье. Но имей в виду: рабочий день начинается в семь утра. Раз уж вызвался помогать, помогай как следует! – Она шутливо пригрозила ему пальцем и открыла дверцу.
– Буду ровно в семь! Сладких тебе снов, детка! – пробормотал Рассел, когда она уже выходила из машины.
День рождения Йоланды праздновали с небывалым размахом. Съехались ее нью-йоркские родственники и едва не вся родня Джозефа. На его подарке – новеньком автомобиле-универсале – целый день красовался золотистый бант, в ленте отражалось светившее как по заказу солнышко. Даже Томми и Шелли с утра до вечера были паиньками. Недоставало единственного, без чего праздник казался подделкой, а радостной приходилось лишь прикидываться. Букета орхидей, похожих на стайку бабочек, на тумбочке у кровати…
Была ли Йоланда счастлива с Джозефом? На первый взгляд да. Он принял ее детей как своих собственных, был более состоятелен, чем Доусон, куда более разговорчив и общителен и как будто более привлекателен. Но красота его быстро приелась и начала раздражать, а ссор с ним не вспыхивало, потому что не хотелось ничего выяснять. По прошествии нескольких месяцев Йоланда осознала, что ей страшно не хватает Доусона. Его сильных рук, сдержанности, даже причуд. И стала неявно выяснять у бывшей свекрови, с которой регулярно виделись дети, как он живет, как себя чувствует, когда вернется в Нью- Йорк.
Она до сих пор была ему дорога – в этом Йоланда не сомневалась. Потому он и умчался на Аляску, хоть и терпеть не мог холода, из-за развода же больше прежнего замкнулся в себе, поэтому и не звонил, не просил о встрече с детьми – учился жить без нее. Сама не отдавая себе в том отчета, она жаждала
