будем слушаться.
На этот раз он так поддал жару, что Васселей и Рийко сжались и заерзали, словно попали нагишом в разворошенный муравейник. Но отступать первым ни тот, ни другой не хотел. Правда, париться они не могли. Зато отец хлестался вовсю, только покряхтывал от удовольствия да ворчал на сыновей:
— Эх вы!.. Париться и то не можете. А еще воевать вздумали. Вы уж лучше тут силенками померяйтесь, кто крепче парится. Баня, она мужика крепкого требует.
Понемногу пар разошелся, и братья начали мериться силенками не на поле боя, а на полке родной бани. «Бились» они отчаянно, не уступая друг другу, пока оба одновременно не выдохлись. Устроили передышку, и тогда Рийко спросил у Васселея, где сейчас находятся белые войска и сколько их.
— Где да сколько? — засмеялся Васселей. — Ох, Рийко. На допросе не так спрашивают. Надо вот как… Огневые точки? Вооружение? Где и какое? Количество орудий, пулеметов? Кто командир? Дислокация войск?
Тут рассердился Онтиппа:
— Вы опять за свое. Сейчас я вам устрою дислокацию. Я здесь командир! Будут вам, чертовы дети, и пушки и пулеметы.
Он плеснул на каменку полную шайку воды. Под потолок взметнулся такой горячий пар, что Рийко пришлось прервать допрос.
— Ну как, еще вам нужны пулеметы и пушки? — спросил отец, набрав опять шайку воды.
Но бравые солдаты поспешно покинули «позиции», ретируясь на пол. На «поле боя» остался один Онтиппа и, вооружившись веником, стал опять бить по собственной спине. Маленький Пекка умирал от смеха, он даже взвизгивал. Такая война ему нравилась.
Больше о военных делах братья не говорили. Ни в бане, ни в избе. Потные, разгоряченные, красные, как обваренные раки, они сидели рядышком за широким сосновым столом, возле самовара, которым управляла Маланиэ. Мать была довольна и счастлива: вся семья в сборе, чай на столе, а в рюкзаке у Рийко нашлось несколько кусков сахара.
— Наконец-то вся семья дома, за столом. Всегда бы так! — вздохнула Маланиэ.
Иро взяла на колени Натси и сказала со слезами в голосе:
— Нет только нашего тяти. И не придет он…
— Мы всегда были бы вместе, мама, если бы не война, — ответил Рийко. — А войну не мы начали.
И он взглянул на брата. Васселей сделал вид, что не заметил этого взгляда, он взял кусок хлеба и подал сыну:
— Ешь, Пекка. Попробуем, что за хлеб у красных. Хороший хлеб они едят.
— Неужели, Васселей, ты не видишь, как все в мире повернулось и что вас ожидает? — не унимался Рийко.
— Ты, брат, меня не учи. Меня один из ваших, Мийтрей то есть, учил уму-разуму.
— Неужто этот убивец у вас там? — спросила Иро у Рийко.
— У нас я его не видел и не слышал о нем. Красные не такие, как Мийтрей.
— Ешьте, сынки, ешьте. — Маланиэ старалась прервать этот разговор. — Житник я спекла. Хоть и с корой, а хороший получился. Рыбы бог послал. Да вот Рийко принес хлебца.
Отец вступился за старшего сына:
— Васселею и так не сладко. Ты, Рийко, должен понимать…
— Вот я ему и толкую, чтобы он подумал, что к чему.
— Видишь этого окуня? — продолжал отец. — А знаешь, Рийко, как окунь в сети попадает? Чуть зацепишь, а начнет трепыхаться — и вовсе запутается.
— Не надо было лезть в сети.
— «Не надо было…» — передразнил отец. — А раз попался в сети, так мы съедим. Тебе, Рийко, хорошо говорить. Ты к своим попал, знаешь свое место.
— Где же вы были, когда здесь Малм со своим отрядом стоял? — с горечью спросил Васселей. — Почему вы не пришли, не помогли да не посоветовали, как быть?
— Не до Малма нам тогда было. Были дела поважнее. Вся страна огнем полыхала. Ну, а теперь? На что ваше начальство теперь надеется? Думает, что мы отступим? Или, может, думает, что народ за вас встанет?
— Им-то что, начальникам ихним, — ответил за Васселея отец. — Им горя мало. Пришли, сбили народ с толку, запугали. Одних натравили на тех, других — на этих. А увидят, что Карелию им не взять, разбегутся по домам и будут кофий попивать. А они куда? — Отец кивнул на Васселея. — Куда карелам деваться? Вот и скажи…
— Надо было раньше думать, — буркнул Рийко.
— Заладил одно. Думать да думать, — не вытерпела Маланиэ и набросилась на Рийко: — А стал бы ты раздумывать, когда бы у тебя на глазах брата убили? Олексея нашего…
Рийко вскочил и возбужденно заходил по избе.
— Вот походи да подумай, — сказал отец.
— Я-то думаю! — Рийко сел обратно за стол.
Разговор принял неприятный оборот, и, чтобы хоть немного разрядить тягостную обстановку, Рийко обратился к матери и спросил, как она собиралась разогнать кочергой Ухтинское правительство.
— Кто это тебе рассказал? — улыбнулась мать. — Было дело. Собиралась, и не раз. Никудышное было правительство. Только врало да народ путало…
— Юрки Лесонен рассказал, — ответил Рийко.
— Где ты видел его?
— Он теперь у нас и за нас.
— Так он у вас? — удивился Васселей. — Ну, а обо мне он ничего не рассказывал?
— Что он мог о тебе рассказать? Ничего.
— Значит, обо мне ему нечего было сказать? Так, так… Ну ладно, раз нечего, так нечего. Скажи-ка мне, Рийко, как брат… Не бойся, я не о том, сколько вас и сколько у вас пушек и пулеметов. Я насчет Карелии. Как вы думаете с ней быть?
— Сперва мы прогоним белых!
— А потом?
— А потом начнем жизнь налаживать. Карелия останется Карелией. Ленин такой указ издал… Карельская Трудовая Коммуна. Так будет называться наша власть. У вас-то хоть об этом знают?
— Вы все знаете, а мы ничего не знаем. Не надо, Рийко, нас за дураков принимать.
— Ну, а знаешь ли ты, Васселей, за кого вы воюете? За финских буржуев. Им хочется кровь пососать из карельского народа, а вы им помогаете. Мало им крови своего народа, мало им финского пота. И еще воюете вы за своих карельских мироедов. Им тоже хочется шкуру драть с карел да с финскими буржуями делить барыши. И чтобы им кланялись, сняв шапку с головы. Вот за что вы воюете.
— А вы?
— А мы — за народ. Чтобы народ сам был себе хозяином. Чтобы власть была у нас, у крестьян и рабочих…
— Говоришь-то ты хорошо, а на деле что получается? Вы ведь тоже убиваете. И рабочих и крестьян…
— Война есть война.
— Давайте, сынки, не будем сегодня говорить о таких делах, — попросила мать.
— Позволь, мама, я скажу, — попросил Васселей. — Вот был у нас один мужик по фамилии Потапов. Он сам от нас ушел. В Руоколахти. Он не хотел воевать и перешел на вашу сторону. А вы что сделали с ним? Сразу же убили.
— Кто тебе сказал, что его убили?
— Мы все знаем. Потапов был мужик, крестьянин. Рабочая, говоришь, власть? Вот Суоминен, финский солдат из рабочих, тоже удрал к вам. Так вы его стали допрашивать, глаза выкололи, потом живот вспороли. Так он и умер. Лучше бы расстреляли сразу. Вот такая у вас власть рабочих и крестьян!
Ошеломленный Рийко смотрел на брата. Неужели он верит всяким россказням?
