— Суоминен? — спросила мать. — Уж не тот ли, что у нас жил?
— Тот самый, — подтвердил Васселей.
— А-вой-вой, — запричитала Иро. — Мужик он был хороший, хоть и финн. Убежал, говоришь, к красным? А пошто они его так, горемычного? За что, Рийко?
— Что они у него в животе искали? — спросила маленькая Натси.
— А ты зачем слушаешь? — рассердилась бабушка. — Марш спать…
— Не знаю, что тебе и сказать… — Рийко смотрел на брата с таким видом, словно впервые видел его.
— Не знаешь, а говоришь… Рабоче-крестьянская власть…
— Чего ты к Рийко пристал? — Онтиппа вступился за младшего сына. — На войне всякое случается. Да и не Рийко же это сделал.
— Кто рассказал тебе об этом? — спросил Рийко у брата.
— У нас все знают. На собрании рассказали.
— Прямо-таки на собрании! Ну, дело ясное… А теперь послушайте, что я расскажу.
Рийко рассказал, что случилось с Потаповым и Суоминеном на самом деле. Потапов служит в Красной Армии то ли работает на железной дороге. В любом случае — на свободе. А Суоминена в ноябре Рийко сам видел на одном из собраний. Он даже не в плену.
— Ваш Суоминен как выглядит, опиши. — Васселей пытался припереть брата к стенке.
Рийко рассказал, как выглядел этот финн-перебежчик. На собрании он был в черном костюме. Вид у него очень аккуратный, костюм выглажен, побрит, а светлые волосы причесаны вот как. А сам он очень серьезный, подтянутый…
— Ну конечно, это был он… — подтвердила Анни.
Однако Васселей не хотел уступать.
— А это правда, что ты нам рассказал?
Рийко обиделся:
— Разве я когда-нибудь врал, скажи ему, мама?
Онтиппа пристально посмотрел сперва на одного сына, потом на другого.
— Да, Васселей, ты сейчас поразмысли да послушай. А ты, Рийко, скажи мне, что будет с карелами, которые оказались не на вашей стороне? Вот ты сказал, как обошлись с двумя. А как с остальными? Как с теми, кто сам побоится прийти, кого поймают? Что с ними сделают?
— Кто как себя вел… Кто не виноват, тому ничего не будет. А ты, Васселей, собирайся и айда со мной.
— Иди с ним, Васселей, иди, послушайся меня, — поддержала Рийко Анни.
Она дергала Васселея за рукав, но Васселей молчал и думал. У него даже пот на лбу выступил от этих мучительных раздумий.
— Нет, еще не могу, — наконец выдавил он. — Меня ждут. Товарищ из-за меня может погореть. Не могу сейчас.
— А когда? — умоляла Анни. — Когда сможешь?
— Ты думай, пока не поздно, — заметил Рийко.
— А ты дай человеку подумать. Дело не простое, — вставил отец.
— Обо мне что у вас известно? — спросил Васселей после долгого молчания.
— Что ты воюешь крепко, это известно, — усмехнулся Рийко. — Война есть война, делаешь, что положено. Так что, если ты ни в чем другом не повинен, можешь не бояться. Скажи, ты под каким именем числишься там? — спросил Рийко, глядя Васселею прямо в глаза.
— Там у каждого не одно имя, — Васселей уклонился от ответа.
Опять наступило гнетущее молчание, и опять Маланиэ попыталась направить разговор в иное русло.
— Крыша в хлеву совсем прогнила. Того и гляди, на голову обвалится, — вздохнула она. — Когда же, сынки, вы ее почините?
— До крыши ли нам теперь… — буркнул Васселей.
— Невод совсем разваливается. Придет весна, а нам нечего будет в озеро ставить. Лодки тоже текут. А-вой-вой. Все-то в доме… А вы… вы… — Маланиэ даже всхлипнула.
— Не расстраивайся, мать, — стал успокаивать жену Онтиппа. — Все наладится…
— Васселей, скажи мне одну вещь… Может, ты слышал, — обратился Рийко к брату. — Прошлой весной одного из ваших взяли на границе. Повели его, а он конвоира пырнул ножом. Тоже был карел.
Всмотрись Рийко попристальней в глаза Васселея, он, может быть, и заметил бы, как что-то дрогнуло в них.
— Моего лучшего товарища чуть не убил. С трудом спасли, — продолжал Рийко.
— Бывает, — Васселей разыграл удивление. Потом встал и, не глядя ни на кого, сказал хриплым голосом: — Мне пора!
— Пойдем со мной, — предложил ему Рийко. — Честно расскажешь, где был, что делал… Подумай.
— Поздно мне уже думать. Коли выбрал дорожку, сак идти мне по ней.
— Васселей! — выкрикнула Анни таким истошным голосом, словно ее ударили. И заплакала.
— Ну тогда иди в лес, схоронись в сторожке, покуда все не успокоится, — посоветовал отец.
— Негде мне хорониться, и некуда мне бежать, — ответил Васселей. — Одна у меня дорога.
— Запомни мои слова, — попросил Рийко. — Чем я могу тебе помочь?
— Ничем.
— Ну, тогда я тоже пошел.
Рийко поднялся.
— Да куда вы торопитесь! — стала удерживать их мать. — Когда мы снова увидимся? Может, уж и не доведется совсем повстречаться? Не торопитесь. Побудьте дома.
Но Васселей и Рийко уже одевались. Мать дала каждому по узелку.
— Вот по рыбнику каждому. А патроны тоже тут. Да хранит вас господь.
Маланиэ подошла к иконе.
— Господи милостивый, кормилец ты наш! Береги моих сыновей! Помоги красным, защити моего младшенького. Пособи белым, спаси моего сына Васселея…
«Мама есть мама!» — улыбнулся Васселей.
Онтиппа принес винтовки. Дал Рийко винтовку. Тот осмотрел ее и вернул. Взял свою. Обе винтовки были русские трехлинейные. Подавая оружие Васселею, отец сказал:
— Выбрось ты ее…
Васселей ничего не ответил.
Анни бросилась ему на шею, заголосила:
— Когда же мы теперь увидимся?
— Не спрашивай… Ничего не говори, — Васселей крепко прижал ее к груди, потом взял на руки сына.
Анни легла на лавку и заплакала навзрыд.
— А ты, Рийко, когда придешь? — спросила мать.
Рийко хотел было сказать, что придет он уже теперь после войны, потому что их переводят на другой участок фронта, под Коккосалми, но при Васселее ничего говорить не стал.
Братья вышли вместе, во дворе попрощались с отцом и матерью. Васселей протянул руку Рийко.
— Вот когда все хорошо обдумаешь и встретимся по-другому, тогда я тебе пожму руку. А сейчас не могу! — сказал Рийко.
Васселей надел лыжи, оттолкнулся палками и покатил под гору, к озеру. Рийко направился в другую сторону, через поле к лесу. Отойдя немного, братья одновременно оглянулись. Между ними стояли отец и мать.
Разгулялась такая пурга, что облепленный снегом человек среди этой белой круговерти, казалось, шел не по земле, а медленно плыл по воздуху. Хотя у Маланиэ и были широкие лыжи, все же передвигалась
