— А я Симо Тервайнен. Из Ухты. Не знаете? — заулыбался Симо. — Моя мать приходится племянницей мужу третьей дочери двоюродной сестры вашего Митро.
— А-а, — бородач, видимо, вспомнил. — Хариттайнена, брата твоей мамаши, я хорошо знаю.
— Его все знают, — похвастался Симо. — А я у него работал, приказчиком служил…
— А вы куда путь держите? — строго спросил бородач, которого родственники Симо, видимо, больше не интересовали. — Или, может быть, вы несете здесь караульную службу?.
— Мы идем в Вуоккиниеми. Там будет заседание правительства, — поспешил доложить Симо. Бородач недоуменно уставился на него. Симо достал из тайника бересту с сообщением. Прочитав депешу, бородач несколько раз перекрестился и задумался.
В избушку вошли два спутника бородача. Один высокий, плосколицый, коротко подстриженный, с рыжими усиками. У другого усы были длинные и в глаза бросались большие торчащие уши и сплюснутый широкий нос.
— А вас тоже пригласили в Вуоккиниеми? — спросил бородач у Юрки.
Бородач имел право спрашивать. Это был Васили Левонен из Койвуниеми, один из членов Временного правительства Карелии. Юрки встречался с ним на съезде в Ухте. Тогда же познакомился и с его спутниками — с рыжеусым Борисовым или Оскари Пориненом, как его звали теперь, и с длинным Вилле Кирьяновым. Все это были мужики из Тунгуды.
— Или, может, просто так шатаетесь по лесу? — допытывался Левонен.
— У всех свои дороги, — уклончиво ответил Юрки.
Симо его ответ показался слишком нелюбезным, и он стал объяснять Левонену, что они несли караульную службу в Тахкониеми и что теперь они…
— Когда несут караульную службу, — оборвал его Левонен, — то спят по очереди. Один спит, другой стоит на посту. Или, может, вас трое? Что-то третьего мы не видели.
— Нас двое.
— Ну-ка, парень, подвинься. — Левонен бросил свой рюкзак на место, где спал Симо, давая понять, что теперь это его место.
Симо послушно поднялся. Борисов опустил свой рюкзак на место Юрки, поближе к каменке, но Юрки спокойно и молча передвинул рюкзак в сторону, поближе к двери.
— Мы будем отдыхать, — сказал Левонен Юрки.
— Мы тоже, — ответил тот. — Я только качал засыпать…
— Кто из вас пойдет в караул? — спросил Кирьянов.
— Никто сюда не придет, — ответил Юрки и, закурив трубку, лег на нары.
— Я пойду, — согласился Симо и вышел.
— Послушай, Юрки, — заговорил опять Левонен, стараясь скрыть свое раздражение. — Как ты думаешь, из каких людей мы сможем создать настоящую карельскую армию?
— Откуда мне знать? — Юрки зевнул. — Это уж ваша забота, вашего правительства. Не мешайте мне спать. — Юрки зажал большим пальцем трубку и, потушив ее, сделал вид, что спит. Но заснуть так и не мог. Он приподнялся на локте и спросил Левонена: — Что же вы там в Вуоккиниеми будете решать?
— Что будем решать? — переспросил Левонен. — А еду вы готовить не собираетесь? — сердито обратился он к Кирьянову. Когда тот вышел, начал разъяснять Юрки: — Вот что будем решать. Свои, карельские дела нас ждут. Хватит уже разговоры разговаривать, надо принять решение и прямо сказать, что Карелия воссоединяется с Финляндией, что Карелия на веки вечные порывает с Россией. Вот такие дела…
Борисов почтительно слушал и, лишь когда Левонен кончил, говорить, заметил со своей стороны, что они, тунгудские мужики, твердо решили не подчиняться больше Советской власти, что они подчиняются лишь Ухтинскому правительству или Финляндии.
— Понимаешь теперь? — спросил Левонен.
— Начинаю кое-что понимать, — задумчиво ответил Юрки.
Он знал, что заснуть ему теперь не удастся. Он лежал на спине и слушал разговор мужиков, вышедших к костру поесть. Симо, судя по всему, помогал тунгудцам расставлять посуду на столе. Слышно было, как жаловался на житье в Тахкониеми. Мол, скука там страшная, деревенька захолустная, а народ такой, что ему все равно, что в мире творится и кто у власти стоит, просвещай не просвещай, все без толку…
Потом стало тихо. Юрки догадался, что там Левонен молится перед трапезой. Он знал, что старик буквально выходит из себя, если кто-то при его молитве хоть одно слово проронит.
Про себя Юрки даже не мог толком сказать, верит он в бога или не верит. Где было положено, он тоже крестился. Но он никогда ничего не просил у бога. Он думал про себя, что если бог действительно существует, то возненавидеть он должен прежде всего тех, кто только и знает, что торчит перед иконой и клянчит — господи, сделай то-то, не делай того-то, кто по десять раз на дню просит простить грехи свои, а сам, глядишь, тут же опять грешит. И не стыдно им просить у господа помощи даже в грязных делах? Это хуже, чем богохульство. Вот и Левонен… Небось опять просит господа покарать всех тех, кто ему не по душе. Да выпрашивает у бога богатства, хотя сам уже столько добра награбастал, что девать некуда, скольких по миру пустил… А если бог есть, то ему, Юрки, он дал все, что мог дать, — дал крепкие руки, чтобы работать, и ума столько, сколько дал. И совестью наделил. Если все это от бога, то, верно, давая человеку силу, ум, совесть, бог знал, как кто ими воспользуется. Поэтому Юрки не тревожил бога, и бог тоже его не беспокоил. По натуре Юрки был человеком миролюбивым, он хотел, чтобы бог и люди жили между собой в мире. Вот попы пугают крещеных, будто после смерти будет страшный суд. Если этот суд и будет, то, наверное, для того, чтобы взвесить, поступал ли человек по той совести, которая была ему богом дана. Если за что-то придется ответить, что ж, ответим, никуда не денешься…
Наконец Левонен и его спутники поели и вернулись в избушку.
— Ты что, больной, что ли? Все лежишь… — спросил Левонен у Юрки. — Мог бы встать и хоть посуду помыть.
— Я свою посуду помыл, — буркнул Юрки в ответ.
— Ну-ну! — заключил Левонен многозначительно.
Борисов и Кирьянов ждали, пока Левонен выбирал себе место на нарах. Наконец Левонен улегся.
— Да хранит нас бог и сбережет наш покой… — вздохнул он и добавил, глядя на Юрки: — …раз уж солдаты теперь пошли такие, что им лень стоять в карауле.
— Ничего, бог постережет, — невозмутимо ответил Юрки. — Ежели он не постережет, то от часовых толку мало.
В вершинах деревьев шумел ветер. Дождь перестал, и начало проглядывать солнце.
Не успел Юрки задремать, как Левонен разбудил его:
— У нас большие ноши. Ты поможешь нам нести?
— Нам не по дороге, — сообщил Юрки.
— Как не по дороге? Куда же ты путь держишь?
Юрки ответил неопределенно: время, мол, сейчас такое, что не положено говорить, куда и зачем идешь. Должны же члены правительства понимать, что солдат подчиняется лишь своему непосредственному начальству и что есть вещи, которые солдат не имеет права разглашать…
Когда Юрки проснулся, все спали. Лишь перед избушкой на чурбаке возле стола сидел Кирьянов, сменивший на посту Симо. Увидев Юрки с кошелем, он спросил:
— Ты пошел? А что сказать, если спросят?
— Скажи, что Юрки ушел по делам Карелии. Ну, бывай.
Сперва Юрки шел по тропе в сторону Вуоккиниеми. Но, скрывшись с глаз Кирьянова, он свернул налево и пошел прямо по лесу. Взмокшая от пота рубашка уже прилипла к спине, а он все шел, не останавливаясь. Лишь оказавшись в глухой низине, поросшей густым ельником, он сделал привал и решил позавтракать. В кошеле у него осталось несколько окуней, пойманных вчера Симо.
По небу плыли легкие облака. Из распустившихся почек выглядывали зеленые листики величиной с мышиное ушко. Юрки лежал на мшистой земле и разглядывал их. На душе у него вдруг стало спокойно. Да, теперь он сделал свой выбор, и от него он уже не откажется. Так что чуток и подремать можно. Что будет
