и прочие ткани, которые нельзя было соткать на своем ткацком станке; топоры с заводской маркой были крепче и лучше топоров, выкованных местными кузнецами; в богатых домах стали появляться и сошники фабричного производства, и даже швейные машины. Какими бы там эти заводы ни были, их надо отдать рабочим — и там, в городах, и здесь, в лесах, — так считал Сантери. Это убеждение он перенял от одного человека, работавшего на лесопилке в Кеми. Рабочие уважали его, а царская власть за такие разговоры преследовала. Этот человек научился так думать от самого Ленина, ныне ставшего во главе Советской власти. Кроме того, Сантери знал, что власть должен взять в свои руки народ. А как? Это само собой ясно. Точно так, как в деревне на миру решают. Порешили — и взяли.
Такие же идеи проповедовал здесь, в глухой лесной деревушке, и финский сапожник Тааветти. Потому его и ненавидели белофинские офицеры. Так что Сантери знал, на чьей стороне ему быть, тем более что он хотел быть хозяином на своей земле. С некоторой снисходительностью он поглядывал на своих товарищей, не разбиравшихся в событиях и идеях.
Юрки только что заступил на пост, когда в лесу послышался треск сучьев, потом дрожащий голос:
— Люди добрые, где вы? Это был голос матери Юрки.
— Здесь, здесь мы. Какая беда стряслась?
Мать бросилась сыну на шею и заплакала:
— Беда, сынок. Окку увели. И у Сантери жену забрали.
— Как забрали? — Сантери выронил из рук сеть, которую развешивал сушиться.
— Пришли и забрали. Вас искали. Не нашли вас, взяли ваших жен.
Выскочившие из избушки мужики побежали догонять Сантери и Юрки. Подоткнув подолы юбок за пояс, мать Юрки семенила рядом, стараясь не отстать от сына, и, задыхаясь, рассказывала:
— Даже переодеться не дали. В чем были, в том и увели…
— Куда их повели?
— Сказали, в Вуоккиниеми. На допрос.
На дороге, запорошенной тонким слоем нанесенного ветром песка, свежих следов не было видно. Судя по всему, по ней уже несколько дней не ходили. Мужики остановились в недоумении, потом, отправив домой мать Юрки, пошли по дороге в сторону Вуоккиниеми. Навстречу им попался со связкой нанизанных на прут свежих окуней мальчик с хутора Пуанасенваара.
— Здесь никто не проходил? — остановили они мальчика.
Мальчуган с восхищением и завистью разглядывал винтовки и патронташи мужиков. Он рад был помочь им и стал словоохотливо объяснять:
— Проходили. Много людей шло. И все с ружьями. Были и финны. И карелы тоже были.
— Давно они прошли?
— Женщины с ними были?
— Давно ли? — Мальчик стал вспоминать. — Нет, недавно. Кажись, дня четыре назад. А женщин с ними не было. Одни мужики. Лошадь еще была…
— А сегодня ты никого не видел?
Мальчик видел, что спрашивающим хотелось, чтобы он ответил утвердительно. И он с великой охотой ответил бы, что и сегодня по дороге проходили люди и что женщины были с ними. Но он не стал врать. Потупившись, словно чувствуя себя в чем-то виноватым, мальчик сказал:
— Нет, сегодня никто не проходил.
— Не успели, значит, еще, — заключил Юрки. — Подождем их здесь.
Они залегли по обе стороны дороги.
Прошел час, другой. Но никто не появлялся. Зато комары совсем остервенели. Отогнать бы их дымом, но костер они боялись разжигать, а курева удалось собрать лишь на две самокрутки. Но что две самокрутки на такую ораву: один затянулся, другой, — глядишь, и кончились. В лучшем положении были те, кто курил трубку: в трубке всегда остается табаку на пару хороших затяжек. Солнце тем временем скрылось за лесом, чтобы вскоре опять взойти.
И вдруг справа послышался треск сучьев. Кто-то осторожно шел по лесу. Мужикам и без приказа было ясно, что противник появился не с той стороны, откуда его ждали. Пришлось быстро и бесшумно сменить позиции.
— Не стрелять, пока не скажу, — шепотом предупредил Юрки.
Потом сучья затрещали и спереди и сзади. Слышно было, как кто-то перебежками приближался к ним, обходя их с двух сторон.
— Окружают, дьяволы. — Сантери взглянул на Юрки. — Не пора?
Из леса им крикнули по-фински:
— Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно.
— Эмяс! — Лицо Сантери расплылось в улыбке. — Если табак у тебя есть, то мы сдадимся! — крикнул он по-карельски. И объяснил недоумевающему Юрки: — Разве не узнаешь? Это же Ристо. Ристо Богданов из Вуоннинен.
Из-за деревьев выходили вооруженные люди. Это были мужики из Вуоннинен, Венехьярви, Понкалахти, Мёлккё, также поднявшие восстание против «своего правительства». Командовал партизанами Ристо Богданов, совсем еще молодой, но дюжий темноволосый парень.
— А у вас кто командир? — спросил Богданов, обнимаясь с Сантери.
— Теперь будешь ты нашим командиром, — ответил вместо Сантери Юрки.
— Что вы тут обороняете? — спросил Богданов.
— Себя да свою деревню, — пояснил Хуотари Пекканен. — У нас белые двух женщин увели. Вы их видели?
Оказалось, что никто этих белых не встречал.
Богданов обратил внимание Юрки на телефонные провода, подвешенные вдоль дороги на деревьях, и засмеялся:
— Тоже мне вояки. Провода-то надо было первым делом перерезать.
Сантери тотчас же залез на дерево и перерезал провода.
Партизанский отряд Богданова совершил большой переход по лесам, освободив по пути от белых несколько деревень. Впереди был решающий бой за Вуоккиниеми и близлежащие деревни, где обосновались белые. Но перед большим сражением партизаны должны были отдохнуть, и поэтому, послав вперед группу разведчиков во главе с Сантери, Богданов повел свой отряд к деревне. Вскоре от Сантери пришла весть, что белых в деревне нет и что все бани уже топятся. Два дня отряд отдыхал, чистил оружие, запасался продовольствием и боеприпасами, которые доставляли по таежным тропам.
О судьбе арестованных женщин так ничего и не удалось узнать. В деревне знали лишь, что их куда-то повели и что все белые тоже куда-то ушли. А куда — никто не знал.
Юрки не находил себе места. Дом казался опустевшим, чужим. Мать тоже ходила молча, убитая горем. Сантери вообще не мог находиться дома. Мрачный и подавленный, целыми днями он бродил по окрестным лесам, отыскивая следы белых. Он был настолько погружен в свои тяжелые думы, что даже не замечал, как за ним увязалась их собака. О ее присутствии он вспомнил, лишь услышав вдруг ее вой. Собака не лаяла, а повизгивала, выла, словно стонала жалобно. Только иногда коротким лаем она звала хозяина, не услышавшего ее зова. Примерно в версте от деревни, там, где узкая речка делала крутой поворот, за частым ельником начиналось топкое болото. Сантери нашел собаку на краю болота. С жалобным воем она разрывала мох, нетерпеливым взглядом поторапливая хозяина. Сантери сразу же заметил, что мох в том месте, где сидела собака, был словно кем-то набросан. Он начал прикладом винтовки сгребать мох в сторону. Из-под мха на поверхность воды всплыло что-то темное. Сантери узнал кофту Окку. Стиснув зубы, он вытащил из болота раздувшееся тело Окку, затем свою жену, Сандру. Их, видно, даже не застрелили, а закололи штыками и ножами.
Сантери стрелял в воздух до тех пор, пока обойма не кончилась и затвор несколько раз не щелкнул вхолостую.
Схватив винтовки, мужики сбежались к Сантери. Они приняли его выстрелы за сигнал тревоги…
Озеро было тихое, но небо покрылось тяжелыми предгрозовыми тучами, готовыми вот-вот
