— Ну, торговцы были вроде нас.
Чтобы обойти эту топь, потребовалось бы много времени, и не было уверенности, что удастся обойти. Времен у путников было мало, и поэтому офицер отдал команду:
— Вилхо Тахконен пойдет впереди, остальные за ним. Пошли.
Уже три года, как Васселей носит имя Вилхо Тахконена, но до сих пор он никак не может привыкнуть к нему. Таккинен и Левонен тоже нередко называли его Васселеем.
— Обожди, — сказал Левонен. — Пусть каждый сперва найдет себе жердь. Мало ли что может случиться.
На краю болота рос молодой осинник. Каждый из путников вырезал себе жердь. Если кто-то провалится, жердь поможет удержаться ему на поверхности, пока не подойдут остальные и не вытянут из трясины.
— Ты чего улыбаешься? — спросил Таккинен у Васселея.
— Да вот думаю, что если бы нас было столько, сколько у нас имен, то много бы нас было…
— Да, — согласился Таккинен. — Но ты, Вилхо, не сомневайся. Нас будет еще много. Люди найдутся.
Васселей пошел через болото первым. Следом за ним, не отставая ни на шаг, тяжело пыхтя, шел Левонен. Он был стар и грузен, но уже с юных лет привык совершать большие переходы по таким местам. Временами он хрипел в спину Васселея:
— У тебя глаза помоложе. Ты гляди, нет ли кого.
И тут же успокаивал сам себя:
— Кто в такую трясину попрется? Русские не пройдут, а карелы не пойдут.
Потом, оглянувшись, заохал:
— Ох, одно горе с такими спутниками. Погляди, где плетутся. Будь за ними погоня, перебили бы всех, как тараканов на шестке.
— Вилхо! — донесся сзади голос Таккинена. — Не торопись. За тобой не угнаться.
Васселей и не торопился. Он шел в том темпе, в каком привык ходить по таким дорогам. Порой нога проваливалась в трясину по колено, прежде чем нащупывала какую-то опору. Случалось, что Васселей тоже оступался, и его сразу же засасывало по пояс. Болото затягивало в себя с такой жадностью, что в душу закрадывался страх: «Выберусь ли?» Тогда Васселей опирался обеими руками о брошенную поперек жердь и вытягивал себя из цепких объятий болота.
Наконец стали попадаться низкорослые сосенки. Кочки стали выше, на них рос длинный вереск. Кое- где белели чахлые березки. Впереди начиналось сухое место. Васселей внимательно всматривался вперед. Кто знает, может, их тут поджидает засада…
Болото кончилось. Тропа пошла по сухому ягельнику, поросшему высокими соснами. Лес был редкий, и видимость во все стороны была отличная: Если бы ему, Васселею, пришлось устраивать засаду, он бы расположился здесь. И тогда с болота никто бы не выбрался живым.
— Смелей! Здесь никого нет, — махнул Васселей остальным, боязливо приближающимся к лесу.
Выбравшись на сухое место, путники повалились на мох. Таккинен сразу начал распоряжаться. Первым делом он выставил посты. «Осторожный!» — усмехнулся про себя Васселей, хотя мысленно признал, что окажись он на месте Таккинена, то сделал бы то же самое. Васселей был освобожден от караульной службы: он считался разведчиком и выполнял обычно самые опасные задания.
Потом Таккинен приказал всем привести себя в порядок.
— Видите, как надо чиститься, — Таккинен показал на Васселея, который сучком счищал грязь с сапог. Брюки тоже были залеплены болотной жижей, но им надо было дать сперва просохнуть. У многих даже лица были в грязи: при переходе через болото мошкара кусала нещадно, и сгонять ее с лица приходилось грязными руками.
Левонен неторопливо почистил свой полувоенный костюм, сшитый из грубого серого сукна, потом достал гребешок и начал старательно расчесывать окладистую бороду. О бороде он всегда заботился с особой тщательностью. Старик что-то бормотал себе под нос. Наверное, молился.
Васселей полулежал, прислонившись спиной к дереву. Его клонило ко сну. Ласково светило солнышко, дул прохладный ветерок, приятно обвевая потное лицо. Мошкары здесь, в бору, не было. Действительно, неплохо было бы перекусить и вздремнуть часок-другой. Но место слишком открытое, и костер разводить нельзя.
Васселей разглядывал своих спутников. Одежда самая пестрая, кто в гражданском платье, кто в военном мундире. А мундиры — и английские, и русские, и финские. Оружие тоже разное: немецкие маузеры, русские трехлинейки, бельгийские браунинги. Ножи зато у всех финские. А мужики — карельские. Впрочем, всех этих карел заверили, что их дело начать, а потом финны придут на помощь, сколько надо, столько и придет. Придут, конечно, придут. Васселей не сомневался. Сколько раз белофинны уже пытались прийти в Карелию! Но на этот раз им приходится делать видимость, что они соблюдают мирный договор, заключенный в Тарту.
«Вот мы и в Карелии, — размышлял Васселей. — У себя дома, а каждого шороха боимся».
Кириля лежал рядом. Он толкнул Васселея в бок:
— Погляди-ка на старика. Зад широкий и круглый, что у бабы. Надень он бабье платье да повернись спиной, чтоб борода не была видна, вполне за бабу примешь. Можешь по ошибке и рядышком лечь.
Васселей тоже обратил внимание на то, что в облике Левонена было что-то бабье. Хоть и высок старик ростом, а ходит переваливаясь, как толстая женщина.
— Потерпи чуть-чуть, — шепнул Васселей Кириле. — Скоро свою бабу увидишь. Только бы нам всем не лечь рядышком вот на этой карельской земле!
Левонен оглядел своих спутников и заговорил:
— Вот что, мужики. Скоро мы разойдемся. Я молю бога, чтоб берег он всех нас. Но вы тоже глядите в оба. Нам каждый человек теперь на вес золота. Идем мы еще не на войну, а народ поднимать. Поднимайте его речами, а коли слово не поможет, так… Тогда да будет господь в душе вашей и не даст он дрогнуть руке вашей. Понятно? За бога нашего да за правительство наше…
— Пра-ви-тель-ство? — Васселей презрительно усмехнулся. — А что это правительство сейчас поделывает? Навозом снабжает поповские поля.
Таккинен заговорщически подмигнул Васселею и начал с притворной серьезностью возражать:
— Что ты говоришь? Ведь Временное правительство Карелии — самое устойчивое, самое крепкое в мире правительство из всех, какие знала история. Не верите? Я вам докажу. Его не в силах свалить вся пресса Финляндии, ни правая, ни левая. И те и другие кричат, что пора его распустить, а оно держится. Его не свалить и финскому сейму. Сколько раз они там требовали его роспуска! Его не свалить ни большевикам, ни самим карелам. Вот какое крепкое правительство!
Левонен бросил на Таккинена сердитый взгляд. Этот молодой финн, назначенный главнокомандующим, стал в последнее время слишком часто посмеиваться над их правительством.
Таккинен добавил примирительно:
— Карелии нужны новые люди, а не нахлебники вроде тех, что сидят в усадьбе Кархула. Есть и в правительстве люди, которые не сидят сложа руки. Лучший из них с нами.
И он показал на Левонена.
Старик несколько смутился. Хотел перекреститься, поднял руку и опустил ее. Чтобы не остаться в долгу, он пробормотал:
— А наш главнокомандующий… Он хоть и не карел, а для Карелии сделал больше, чем… Больше, чем те, кто отсиживается там, в Суомуссалми.
— Больше или меньше, решайте сами, но старался делать то, что было в моих силах, и обещаю впредь тоже стараться, — заметил Таккинен и добавил: — Я представляю здесь не финскую армию, не официальные власти. Я — частное лицо, друг Карелии и в правительстве являюсь военным советником…
В деревню Кевятсаари решили идти на следующий день. А пока нашли глухой ельник, развели костер и стали устраиваться на ночлег. Время подходило к полночи, но солнце все еще висело над лесом. Левонен велел всем собраться около него. Люди поднимались с недовольным видом, зная, что старик опять заведет свою бесконечную проповедь. Таккинен был единственный, кто мог не принимать участия в вечерней
