Я по-прежнему заходил регулярно к Мартынову и занимался нарядами, хотя это становилось все труднее в связи с тем, что наши мосты все дальше и дальше. Теперь уже нашу бригаду выводили раньше общего развода, а приходили мы позже, с переходом на строительство свайных мостов наша реальная выработка снизилась, но я был на страже и закрытие нарядов ниже 151 % не допускал.
Леонид Леонардович уже пару раз предлагал начальству перевести меня на формальную должность нормировщика, но пока эти его действия успеха не имели. Но одна беседа со старшим прорабом колонны Анацким у меня состоялась. С Анацким мне пришлось поработать в одной связке практически до конца срока, поэтому я кое-что о нем расскажу.
Леонид Никифорович Анацкий представлял тип человека, в жизни встречаемого не часто. Он был богатырского сложения и необыкновенно силен. Я не буду перечислять случаи, свидетелем которых мне пришлось побывать, когда он что-то поднял, удержал и двинул, а просто, что такого сильного человека я больше в своей жизни не встречал. Но он не был тем человеком, о котором говорят: «Сила есть — ума не надо».
С одной стороны, безусловно, он был дремучим хохлом, который изъясняется на дикой смеси русского, малорусского и совсем не русского языков. Например, на документы по отпуску строительных материалов он накладывал такую резолюцию: «Булгак, вып.», что должно означать «Булгактэрия. Выпысать!»
С другой стороны Анацкий был одним из лучших или даже самым лучшим старшим прорабом на стройке, и его колонна по всем производственным показателям многократно отмечалась всякими похвалами и наградами. Он был отличным организатором, прекрасно разбирался в людях, и его техническая команда всегда состояла из очень знающих и добросовестных людей (смею и себя к таковым причислить). Кстати, его команда, насколько я знаю, всегда состояла из 58-й статьи, за одним единственным исключением, о котором я скажу позже. Поэтому он имел авторитет у высокого лагерного начальства и одновременно пользовался огромным уважением у заключенных, включая всех уголовных авторитетов и воров в законе, что бывало не часто. Это объяснялось тем, что Анацкий никогда не терзал зэков всякими ненужными трудностями и всегда выполнял свои обещания, а это бывало довольно часто, если ему нужно было выполнить какую-нибудь необычную или очень тяжелую работу.
Приведу один пример. Это произошло года через полтора, уже при окончании строительства нефтепровода. Все строительные материалы доставлялись на нашу колонну водой по Амуру и разгружались на берегу возле села Осиповки. И вот, вода в Амуре поднялась, и последние 30–40 труб оказались под водой. А уже были морозы и, хотя Амур еще вольно нес свои волны, от берега уже был молодой тоненький ледок.
Анацкий объявил набор двадцати добровольцев. Задача — вытащить за день или два все трубы на берег; награда — каждому будет скошен один год срока.
Я стоял на берегу, чтобы своими глазами видеть эту адскую процедуру и потом получше придумать, как это описать в нарядах.
Делалось это так. Двое абсолютно голых людей заходили в ледяную воду, стропили тросовыми петлями оба конца трубы, и ее трактором вытаскивали на берег, где уже другие зэки грузили ее на трубовоз. А эти выскакивали из воды, подбегали к костру, становились босыми ногами на заранее подогретую доску, где их быстро обтирали полотенцем, надевали на них полушубки и шапки и давали по паре глотков спирта и бутерброды с соленой кетой. Потом они минут десять стоят у костра, а в воду идут другие люди. Сначала воды было по колено, потом по пояс, а последние трубы уже приходилось стропить с нырянием в воду. За один день все трубы были вытащены и вывезены на трассу. И никто не заболел.
Все понимали, что обещанный год не может быть поднесен на тарелочке сразу, а сокращен только начислением дополнительных липовых зачетов, а это требовало времени. Находились и скептики из числа героической двадцатки, которые в этот «год» не верили с самого начала.
И все-таки Анацкий этот «год» устроил им всем, несмотря на ожесточенное сопротивление охраны. По установленному порядку охрана согласовала документы на зачеты, а когда наступил срок подготовки этих документов, охрана отказалась их визировать, так как к этому времени у кого-то из «героев» уже были некоторые нарушения режима.
И все-таки Анацкий свое обещание сдержал, скорее всего, с помощью начальства из Циммермановки, которое усмирило охрану.
Вот так много раз.
Бригада продолжала рубить мосты, я параллельно с этим почетным занятием продолжал регулярно заходить к Мартынову и иногда к Аркадию — приобщиться к искусству. Чтобы еще лучше ознакомить читателей с моими товарищами по труду, расскажу один интересный случай. К нам на наши мосты иногда наведывался из Циммермановки старший инженер по искусственным сооружениям по имени Витовский. Он, понятное дело, что-то проверял, давал ЦУ, но мои орлы не обращали на него никакого внимания, потому что были убеждены, что человек, не владеющий, как следует, топором, не заслуживает ни уважения, ни даже внимания. Однажды Витовский, раздраженный таким неуважением, подошел к ближайшему плотнику и взял у него топор, а тот отдал ему свой инструмент с таким страдальческим выражением лица, что инженер, удивленный, даже остановился.
Это я мог работать сегодня с одним топором, а завтра — с другим или третьим, не заботясь ни о его остроте, ни о качестве топорища и вообще ни о чем. Для них же топор был священным предметом, и ни один из них никогда не давал свой топор другому человеку даже на минуту, а ухаживал за ним, как за малым ребенком, и точил его только сам, не доверяя инструментальщикам.
Но отказать высокому начальству зэк не посмел. Витовский подошел к лежащему бревну и протесал его до половины, причем, не так, как я, а так, как это делали мои кудесники. Посмотреть на этот процесс сразу подошло полбригады. После этого Витовский стал для них уважаемым человеком.
Наступил торжественный день: Мартынова отправили на освобождение в Комсомольск. В тот же день меня вызвал Анацкий. Не буду, да уже и не смогу, по давности времени, воспроизвести в точности речь Анацкого, но он сообщил мне, что я назначен старшим нормировщиком, добавив при этом, что официальным приказом это сделать невозможно, и я буду по-прежнему числиться в своей бригаде. Он сказал это вроде бы с сожалением, но и он, и я знали, что это для меня несравненно лучше из соображений получения желанных зачетов.
Я переселился в палатку Мартынова и принялся за постоянную работу. Контакта со своей бригадой я не терял, продолжая помогать ей по всем делам.
Начались военные действия в Корее. Никто, конечно, не верил советским сообщениям о нападении Южной Кореи на Северную. Где это было в истории, чтобы нападавшая армия в первый же день своего подлого нападения бежала без оглядки, оставляя города и даже столицу.
Работы по устройству автодороги заканчивались, часть зэков уже переключилась на рытье траншеи, сквозной дороги еще не было; за нашим участком был большой разрыв. Было принято решение создать новую колонну, выделив для этого часть людей от нашей и поставив во главе этого передового отряда Анацкого.
Работы там велись энергично, и наступил момент отправляться туда и всему управлению.
12. БДИТЕЛЬНЫЙ КОМСОМОЛЕЦ
Переселение наше на новую колонну, которая уже становилась самостоятельной, едва не обернулось для меня большой бедой. Мы выехали на лесовозе, нагруженном досками. Естественно, начальство село в кабину, а мы, человек шесть-семь, — на доски, вместе со своими пожитками. Поездку нельзя было назвать комфортной, учитывая плохую дорогу и солидный морозец с ветерком, но ехать было недалеко, километров пятнадцать, и мы надеялись добраться до темноты, хотя выехали поздно.
Все получилось гораздо хуже. Обычно на новую колонну ездили по льду Амура, но зимник по прямой был в два раза короче, хотя еще был и не совсем готов. Мы поехали прямой дорогой, и вот это «не совсем» нас и подвело. Наш громоздкий лесовоз постоянно застревал, тем более что по причине ветерочка кое-где дорога была уже заметена снегом. Мы продвигались медленно, то и дело слезая с досок и расчищая
