воспалением легких. Доходил. Вызывает главный врач больницы Патрушев и говорит: «Получили твои анализы из туберкулезного диспансера. Пока они отрицательные. Но твой организм истощен — нужно санаторное лечение, а иначе ты сдохнешь. Если куришь, брось, а папиросу в рот не бери!» Выписали меня из больницы на работу.
Рассказал о своих печальных делах механику участка Федору Федоровичу Кизинину. Он помолчал и говорит: «Жалко мне тебя, сынок. Попробую тебе помочь». Каким-то образом он добился для меня путевки в местный санаторий «Зенковский», расположенный в тайге на берегу озера недалеко от Прокопьевска. Всю жизнь я благодарен этому человеку. Царство ему Небесное!
Январь 1951 года. Суровая зима. Чтобы ехать в санаторий, приличной по тем временам одежды нет. Кое-как одели: муж старшей сестры моей жены дал мне на время полупальто, перешитое из английской шинели, тесть — новые валенки, на рынке жена купила суконные брюки. Прибыл в санаторий. После всего, что со мной было — рай земной! Питание хорошее. Воздух чистейший. Ходьба на лыжах по таежным дорожкам и озеру и лечение сделали свое дело. Организм быстро окреп, и с тех пор болячки меня оставили.
После возвращения из санатория меня стали больше оставлять для работы на поверхности в качестве электрослесаря по обслуживанию экскаваторов, которые вели всрышные работы на строительстве Кедровского угольного разреза. А в сентябре 1951 года меня назначают механиком закладочного участка, который занимался доставкой инертных материалов в шахту для забутовки некоторых лав нижнего горизонта во избежание самовозгорания угля.
20-го марта 1952 года закончился мой срок спецпоселения. Выдали паспорт. В мае получил отпуск. Съездил в родные места. От одного запаха прибрежных растений и степных трав слезы щемили глаза. Через год получил расчет и трудовую книжку, в которой было записано: «по окончанию срока договора…» Возвратился с семьей на Донскую землю навсегда.
Виктор Аксайский
КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ
Я привел домой строевого коня, брошенного отступающими красноармейцами.
Конь был худой с сильно разбитой холкой. Я его выходил, откормил, залечил холку, и он превратился в красавца. Нашел упряжь, маленький возок и каждый день ездил косить траву для коня, которого назвал Мальчик. Он ходил за мной, как хорошая собака.
Как-то раз вез домой сено, а навстречу немец-кавалерист. Так я увидел первого немца. Он остановил меня, покормил своего коня сеном, заплатил пачкой мятных леденцов и уехал. По тем временам эти леденцы были богатством, которым я с друзьями отметил приход немцев в станицу Богаевскую.
Дня через три пришел отец. Он скрывался на хуторах у своих родственников. На второй день за отцом пришли наши казаки и немецкий комендант и увезли в станицу. Мы переживали, но к вечеру отец вернулся с автоматом и пистолетом TT и сказал, что его выбрали начальником полиции. В Гражданскую войну он был сотником у генерала Назарова, и офицерский чин повлиял на решение казаков и немецкого коменданта.
Немцы попавших в плен казаков отпускали домой. Потому уже через несколько дней отец собрал свою сотню из казаков наших хуторов и станиц. Кроме того, еще при Советах был создан истребительный батальон для борьбы с диверсантами из молодых ребят 23-го, 24-го и 25-го года рождения. Из этих казаков была организована сотня Галдина, которую впоследствии перевели в Новочеркасск.
На Рождество 7-го января 1943 года часов в 6 вечера в штабе отца зазвонил телефон. Звонивший с хутора Янченкова представился командиром полка красных Жеребцовым и, матерясь, приказал собрать всех казаков и ждать его в 22 часа. Отец также матом пообещал встретить звонившего лично.
Сотня в 150 человек с четырьмя пулеметами собралась быстро и залегла в окопах, которых было много по окраине станицы. В это время семьи готовились к отступлению и грузили весь свой скарб на подводы. В два часа ночи 8-го января началось наше отступление, длившееся два с половиной года. Закончилось оно в конце мая 1945 года, когда англичане насильственно и подло выдали нас большевикам в Юденбурге. А дальше — Прокопьевск на долгие годы.
Отступали мы через Маныч-Арначин, через Дон на Новочеркасск, куда прибыли утром. Красные вошли в станицу Богаевскую утром 8-го января 1943 года.
У нас начались военные будни. Каждую ночь казаки уходили в сторону Богаевской и к утру приводили по 20–30 пленных из сибирских дивизий. Почти все они были в белых полушубках, подшлемниках и валенках.
В полдень 13 февраля мы из Новочеркасска стали отступать в сторону станицы Грушевской, где и заночевали. Меня с двоюродным братом назначили постовыми. Лунная ночь, видно на километр кругом. Бегают лисы — время «свадеб». Со стороны Новочеркасска показались два человека. Мы вышли на дорогу, и я спросил: «Откуда идете?» Один ответил, что догоняют своих. Мы их пропустили, но в конце станицы их задержали казаки. Оказалось, что это красная разведка. Над нами же смеялись целый год: «Какие же Вы казаки?»
Утром мы двинулись дальше в сторону Украины. По дорогам немцы гнали пленных и всех, кто хотел к казакам, отдавали нам. Наш отряд за один день увеличился с двухсот до трехсот пятидесяти человек. Правда, потом на Украине человек пятьдесят из них осталось в «примаках».
В Мариуполе мы объединились с отрядом майора Назыкова, который входил в немецкую танковую дивизию. Нашей задачей была охрана бронетехники одного из подразделений дивизии. Туда входило: 3 легких танка, 15 средних, 10 тяжелых, 20 самоходок 152 мм, 10 бронемашин и 7 больших грузовых машин. Всего 65 единиц техники. До осени 1943 года дивизия все время участвовала в боях под Таганрогом на реке Миус. База была в 10–15 км от фронта, куда периодически на 1–2 дня подразделение выводилось на отдых.
Кроме охраны баз при отступлении, мы готовили новые, разгоняя партизан и всякие банды вблизи них. Так мы дошли до Днепра. Под Никополем мы 5 дней удерживали переправу через Днепр в тяжелых боях. Только танки и самоходки за эти дни выпустили 900 снарядов. Вся техника до последней единицы была благополучно переправлена, но часть подвод пришлось бросить. Мы потеряли 20 человек убитыми и 50 ранеными. Погиб мой друг Саша Самохин из Садков. Похоронили всех за Никополем на кургане, никого не бросили.
За эти бои многих наградили, а Назыков и мой отец получили Железные кресты.
Нас перебросили на отдых в село Гороховка под Николаевом. Выезжали за Буг гонять румын, которые отказались помогать немцам, а грабили села и насиловали женщин. Для таких случаев был приказ стрелять румын без разбора, в других случаях — разоружать. С нами всегда было человек двадцать полевой жандармерии.
Однажды мы стояли в селе километрах в 30 от Николаева. Четыре казака поехали за сеном к стогу километрах в двух от села. Туда же приехали румыны за сеном. Между ними завязалась драка. Отец пошел разбираться, а один румын выстрелил в него из винтовки. Пуля попала в бляху пояса и рикошетом прошлась в животе. Я подбежал минуты через две, поднял голову отца. У него из одного глаза пошла слеза, и он скончался.
Так не стало не успевшего даже вытащить пистолета храброго офицера, прошедшего Гражданскую войну и год войны на Дону и Украине. Похоронили его в хуторе Лубьянка в 30 км от Николаева. Ну а румын, отряд которых состоял из 75 человек, гнали 15 километров, пока не перестреляли всех до одного.
Мы же продолжали движение по Бессарабии в сторону Немана, по пути уничтожая банды румын. Под городом Лида очистили от партизан все леса вокруг, пока не подошел фронт. Здесь также были тяжелые бои, и казакам пять дней пришлось быть на передовой, пока нас не сменили немцы. Вновь были потери.
Между боями я помогал ремонтировать танки и бронемашины, учился управлять ими, что впоследствии пригодилось.
