раздражение.
– Вы эта кому, молодой человек! - осведомился он.
– Вашему приятелю, - любезно сообщил Фламин Ювента и снова гаркнул: - Тебе говорят, мокрая шкура!
– Одну минуточку, - сказал Виктор и встал.
Фламин Ювента, ухмыляясь, смотрел на него сверху вниз. Этакий юный Голиаф в спортивной куртке, сверкающей многочисленными эмблемами, наш простейший отечественный штурмфюрер, верная опора нации с резиновой дубинкой в заднем кармане, гроза левых, правых и умеренных. Виктор протянул руку к его галстуку и спросил, изображая озабоченность и любопытство: «Что это у вас такое?» И когда юный Голиаф машинально наклонил голову, чтобы поглядеть, что у него там такое, Виктор крепко ущемил его нос большим и указательным пальцем. «Э!» - ошеломленно воскликнул юный Голиаф и попытался вырваться, но Виктор его не выпустил и некоторое время старательно и с ледяным наслаждением крутил и выворачивал этот наглый крепкий нос, приговаривая; «Веди се6я прилично, щенок, племянничек, штурмовичок вшивый, сукин сын, хамло…» Позиция была исключительно удобной: юный Голиаф отчаянно лягался, но между ними было кресло, юный Голиаф месил воздух кулаками, но руки у Виктора были длиннее, и Виктор все крутил, вращал, драл и вывертывал, пока у него над головой не пролетела бутылка. Тогда он оглянулся: на него, раздвигая столы и опрокидывая кресла, с грохотом неслась вся банда - пятеро, причем двое из них очень рослые. На мгновение все застыло, как на фотоснимке, - черный Зурзмансор, спокойно откинувшийся в кресле; Тэдди, повисший в прыжке над стойкой; Диана с белым свертком посередине зала; а на заднем плане в дверях - свирепое усатое лицо швейцара; и совсем рядом - злобные морды с разинутыми пястями. 3атем фотография кончилась и началось кино.
Первого верзилу Виктор очень удобно сшиб ударом по скуле. Тот исчез и некоторое время не появлялся. Но другой верзила попал Виктору в ухо. Кто-то еще ударил его ребром ладони по щеке - видимо, промахнулся по горлу. А еще кто-то - освободившийся Голиаф - прыгнул на него сзади. Все это было грубое уличное хулиганье, опора нации - только один из них знал бокс, а остальные жаждали не столько драться, сколько увечить; выдавить глаз, разорвать рот, лягнуть в пах. Будь Виктор один, они бы его искалечили, но с тыла на них набежал Тэдди, который свято исповедовал золотое правило всех вышибал - гасить любую драку в самом зародыше; а с фланга появилась Диана, Диана Бешеная, оскаленная ненавистью, непохожая на себя, уже без белого пакета, а с тяжелой оплетенной бутылью в руках; и еще подоспел швейцар, человек хотя и пожилой, но, судя по ухваткам, бывший солдат - он действовал связкой ключей, словно это был ремень со штыком в ножнах. Так что когда из кухни прибежали два официанта, делать им было уже нечего. Племянничек удрал, забыв на столике свой транзистор. Один из молодчиков остался лежать под столом - это был тот, которого Диана свалила бутылью, остальных же четверых Виктор с Тэдди, подбадривая Друг друга удалыми возгласами, буквально вынесли из зала на кулаках, прогнали через вестибюль и пинками выбили в вертящуюся дверь. По инерции они вылетели наружу сами и только там, под дождем, осознали полную победу и несколько успокоились.
– Сопляки паршивые, - сказал Тэдди, закуривая сразу две сигареты - себе и Виктору - Манеру взяли - каждый четверг буянить. Прошлый раз недоглядел - два кресла сломали. А кому платить? Мне!
Виктор щупал распухающее ухо.
– Племянничек ушел, - сказал он с сожалением. - Так я до него как следует и не добрался.
– Это хорошо, - сказала Тэдди деловито. - С этим губастым лучше не связываться. Дядюшка у него знаешь кто, да и сам он… опора Родины и Порядка, или как они там называется… А драться ты, господин писатель, навострился. Такой, помню, хлипкий сопляк был - тебе, бывало, дадут, а ты и под стол. Молодец.
– Такая уж у меня профессия, - вздохнул Виктор. - Продукт борьбы за существование. У нас ведь как - все на одного. А господин Президент за всех.
– Неужели до драки доходит? - простодушно удивился Тэдди.
– А ты думал! Напишут на тебя похвальную статью, что ты-де проникнут национальным самосознанием, идешь искать критика, а он уже с компанией - и все молодые, задорные крепыши, дети Президента…
– Надо же, - сказал Тэдди сочувственно. - И что?
– По-разному. И так бывает и эдак.
К подъезду подкатил джип, отворилась дверца, и под дождь, прикрываясь одним плащом, вылезли молодой человек в очках и с портфелем и его долговязый спутник. Из-за руля выбрался Голем. Долговязый с острым, каким-то профессиональным интересом смотрел, как швейцар выбивает через вертящуюся дверь последнего буяна, еще не вполне пришедшего в себя.
– Жалко, этого не было, - шепотом сказал Тэдди, указывая глазами на долговязого. - Вот это мастер! Это тебе не ты. Профессионал, понял?
– Понял, - тоже шепотом ответил Виктор.
Молодой человек с портфелем и долговязый рысцой пробегали мимо и нырнули в подъезд. Гелем неторопливо двинулся было следом, уже издали улыбаясь Виктору, но дорогу ему заступил господин Зурзмансор с белым свертком под мышкой. Он что-то сказал вполголоса, после чего Голем перестал улыбаться и вернулся в машину. Зурзмансор пробрался на заднее сиденье, и джип укатил.
– Эх! - сказал Тэдди. - Не того мы били, господин Банев. Люди кровь из-за него проливают, а он сел в чужую машину и уехал.
– Ну, это ты зря, - сказал Виктор. - Больной, несчастный человек, сегодня он, завтра ты. Мы с тобой сейчас пойдем и выпьем, а его в лепрозорий повезли.
– Знаем мы, куда его повезли! - непримиримо сказал Тэдди. - Ничего ты не понимаешь в нашей жизни, писатель.
– Оторвался от нации?
– От нации не от нации, а жизнь нашу ты не знаешь. Поживи-ка у нас: который год дожди, на полях все погнило, дети от рук отбились… Да чего там - ни одной кошки в городе не осталось, от мышей спасенья нет… Э-эх! - сказал он, махнув рукой. - Пошли уж.
Они вернулись в вестибюль, и Тэдди спросил швейцара, уже занявшего свой пост:
– Что? Много наломали?
– Да нет, - ответил швейцар. - Можно считать, что обошлось. Торшер один покалечили, стену загадили, а деньги я у этого… у последнего отобрал, на вот, возьми.
На ходу считая деньги, Тэдди прошел в ресторан. Виктор последовал за ним. В зале опять установился покой. Молодой человек в очках и долговязый уже скучали над бутылкой минеральной воды, меланхолично пережевывая дежурный ужин. Диана сидела на прежнем месте, очень оживленная, очень хорошенькая, и даже улыбалась занявшему свое кресло доктору Р. Квадриге, которого обычно не терпела. Перед Р. Квадригой стояла бутылка рому, но он был еще трезв и потому выглядел странно.
– С викторией! - мрачно приветствовал он Виктора. - Сожалею, что не присутствовал при сем хотя бы мичманом.
Виктор рухнул в кресло.
– Красивое ухо, - сказал Р. Квадрига. - Где ты такое достал? Как петушиный гребень.
– Коньяку! - потребовал Виктор. Диана налила ему коньяку - Ей и только ей обязан я викторией своею, - сказал он, показывая на Диану - Ты заплатила за бутылку?
– Бутылка не разбилась, - сказала Диана. - За кого ты меня принимаешь? Но как он упал! Боже мой, как он чудесно свалился! Все бы так…
– Приступим, - мрачно сказал Р. Квадрига и налил себе полный стакан рому.
– Покатился, как манекен, - сказала Диана. - Как кегля… Виктор, у тебя все цело? Я видела, как тебя били ногами.
– Главное цело, - ответил Виктор. - Я специально защищал.
Доктор Р. Квадрига со скворчанием всосал в себя последние капли рома из стакана, совершенно как кухонная раковина всасывает остатки воды после мытья посуды. Глаза у него сразу посоловели.
– Мы знакомы, - поспешно сказал Виктор. - Ты - доктор Рем Квадрига, я - писатель Банев…
– Брось, - сказал Р. Квадрига. - Я совершенно трезв. Но я сопьюсь, Это единственное, в чем я сейчас уверен. Вы не можете себе представить, но я приехал сюда полгода назад абсолютно непьющим человеком. У меня больная печень, катар кишок и еще что-то с желудком. Мне абсолютно запрещено пить, а я теперь пьянствую круглые сутки… Я абсолютно никому не нужен. Никогда в жизни этого со мной не бывало. Я даже писем не получаю, потому что старые друзья сидят без права переписки, а новые неграмотны…
– Никаких государственных тайн, - сказал Виктор. - Я неблагонадежен.
Р. Квадрига снова наполнил стакан и принялся прихлебывать ром, как остывший чай.
– Так лучше действует, - сообщил он. - Попробуй, Банев. Пригодится… И нечего на меня смотреть! - сказал он вдруг Диане бешено. - Попрошу скрывать свои чувства! А если вам не нравится…
– Тихо, тихо, - сказал Виктор, и Р. Квадрига скис.
– Они ни черта во мне не понимают, - сказал он жалобно. - Никто. Только ты немножко понимаешь. Ты меня всегда понимал. Только ты очень грубый, Банев, и всегда меня ранил. Я весь израненный… Они теперь боятся меня ругать, они теперь только хвалят. Как похвалит какая-нибудь сволочь - рана. Другая сволочь похвалит - другая рана. Но теперь все это позади - Они еще не знают… Слушай, Банев! Какая у тебя замечательная женщина… Я тебя прошу… Попроси ее, пусть придет ко мне в студию… Да нет, дурак! Натурщица! Ты ничего не понимаешь, я такую натурщицу ищу десять лет…
– Аллегорическая картина - пояснил Виктор Диане. - «Президент и Вечно Юная Нация»…
– Дурак, - грустно сказал Р. Квадрига. - Вы все думаете, что я продаюсь… Ну, правильно, было! Но я больше не пишу президентов… Автопортрет! Понимаешь?
– Нет, - признался Виктор. - Не понимаю. Ты хочешь писать свой портрет с Дианы?
– Дурак, - сказал Р. Квадрига. - Это будет лицо художника…
– Моя задница, - объяснила Диана Виктору.
– Лицо художника! - повторил Р. Квадрига. - Ты ведь тоже художник… И все, кто сидит без права переписки… и все, кто лежит без права переписки, и все, кто живет в моем доме… то есть не живет. Ты знаешь, Банев, я боюсь. Я ведь тебя просил: приди, поживи у меня хоть немного. У меня вилла, фонтан… А садовник сбежал. Трус… Сам я там жить не могу, в гостинице лучше… Ты думаешь, я пью, потому что продался? Дудки, это тебе не модный роман… Поживешь у меня немного и разберешься… Может быть, ты даже их узнаешь. Может быть, это вовсе не мои знакомые, может быть, это твои. Тогда бы я знал, почему они меня не узнают… Ходят босые… Смеются… - Глаза его вдруг наполнились слезами. - Господа! - сказал он. - Какое счастье, что с нами нет этого Павора! Ваше здоровье.
– Будь здоров, - сказал Виктор, переглянувшись с Дианой. Диана смотрела на Р. Квадригу с брезгливой тревогой. - Никто здесь не любит Павора, - сказал он. - Один я урод какой- то.
– Тихий омут, - произнес доктор Р. Квадрига. - И прыгнувшая лягушка. Болтун. Всегда молчит.
– Просто он уже готов, - сказал Виктор Диане. - Ничего страшного…
– Господа! - сказал доктор Р. Квадрига. - Сударыня! Я считаю своим долгом представиться! Рем Квадрига, доктор гонорис кауза.
Виктор пришел в гимназию за полчаса до назначенного времени, но Бол-Кунац уже ждал его. Впрочем, он был мальчиком тактичным, он только сообщил Виктору, что встреча состоится в актовом зале, и сейчас же ушел, сославшись на неотложные дела. Оставшись один, Виктор побрел по коридорам, заглядывая в пустые классы, вдыхая забытые ароматы чернил, мела, никогда не оседающей пыли, запахи драк «до первой крови», изнурительных допросов у доски, запахи тюрьмы, бесправия, лжи, возведенной в принцип. Он все надеялся вызвать в памяти какие-то сладкие воспоминания о детстве и юношестве, о рыцарстве, о товариществе, о первой чистой любви, но ничего из этого не получалось, хотя он очень старался, готовый умилиться
