успокойтесь. Н не включил вас в следующую группу боевого вылета.
— Нет, нет, я полечу! — вскочила я. — И пожалуйста, не делайте исключений, не обижайте меня!
И вот уже самолет заправлен горючим, подвешены бомбы, эрэсы, заряжены пушки, пулеметы. Я вижу взлетевшую в воздух ракету и снова торопливо лезу в кабину, на ходу вытирая заплаканное лицо.
Сейчас ведущим у нас идет Петр Тимофеевич Карев. Я любила с ним летать. Лучшего ведущего в полку не представляла, в полете с ним было как-то по-домашнему просто: то шуточку скажет, то прибаутку отпустит-да перед самой атакой!.. Глядишь и не заметишь, как три-четыре заходи ни цель сделали. Судьба неоднократно прощала ему дерзкие, а то и откровенно бесшабашные выходки в небе.
Но из этого боевого вылета из всей шестерки домой вернулись только двое: Карев и я — его ведомая.
…Когда после штурмовки мы выскочили на море, внизу под нами, будто гигантские грибы, плавали белые купола — парашюты сбитых летчиков. У меня остались еще две несброшенные бомбы, но позади висели «мессеры», готовые расправиться и с нашей парой. Вдруг прямо под носом самолета замечаю груженую баржу — соблазн очень велик. Довернула тогда на цель, рванула рычаг аварийного сброса бомб — самолет вздрогнул, закачался, на какое-то время стал неуправляемым. А я слежу за баржей: как она там себя чувствует? Ага, все путем! — как бы сказала сейчас моя внучка. Баржа накренилась и пошла в морскую пучину. Но вдруг сомнение, словно булавкой, кольнуло в сердце: чья баржа? Опознавательных-то знаков на ней я не видела. Отходила она, правда, от занятой врагом Керчи, но чем черт не шутит?!
Возвратилась на свой аэродром вместе с Каревым. Докладываю командиру полка о боевом вылете. О барже — ни слова…
Тайна, однако, была уже явью: мой ведущий и наши истребители еще до посадки донесли по радио о гибели немецкого транспорта. И вот на мою гимнастерку рядом с орденом Красного Знамени комдив генерал Гетьман привинтил большую серебряную медаль «За отвагу».
Наш командир дивизии Семен Григорьевич Гетьман воевал на Карельском перешейке, командуя полком легких бомбардировщиков Р-зет. Перед самой Отечественной войной Гетьман получил приказ срочно передать устаревшие Р-зет в другой полк, а ему с летчиками ехать переучиваться на совершенно секретный самолет-штурмовик, зашифрованный индексом «Н». Штурмовик был одноместным, а для переучивания требуется учебно-тренировочный самолет того же типа, но со второй кабиной для инструктора и с двойным управлением — спарка. Такого самолета и в помине не было. Тогда Гетьман с комиссаром Б. Е. Рябовым раздобыли спарку самолета Су-2 и стали на нем вывозить летчиков. На планировании инструктор специально разгонял скорость, чтобы отработать скоростные посадки, как на штурмовике. Когда Су-2 летал, летчики смеялись и спрашивали: почему это на аэродроме блинами пахнет? Дело в том, что масляный бачок на моторе Су-2 (единственном, пожалуй, из всех авиационных моторов) заливался касторовьш маслом. Так, с запахом блинов, наши пилоты обучились летать сначала на Су-2, а потом и на самолете, у которого будет удивительно славная боевая судьба.
4-й штурмовой авиационный полк под командованием Гетьмана одним из самых первых начал боевую работу на Ил-2. Как воевал полк, можно судить уже по тому, что Семену Григорьевичу Гетьману звание Героя Советского Союза было присвоено еще в октябре 1941 года, комиссар полка Борис Евдокимович Рябов тогда же был награжден орденом Ленина, а тридцать два летчика и техника отмечены боевыми орденами.
Впоследствии 4-й штурмовой авиаполк стал 7-м гвардейским, Гетьмана назначили командиром 230-й штурмовой авиационной дивизии, присвоили звание генерал-майора.
Вот такой — боевой из боевых — был наш комдив. Под стать ему оказался и начальник политического отдела авиационной дивизии полковник Тупанов. Излюбленное изречение начальника политотдела мы знали все: «Хочешь, чтобы летчики тебя уважали, — иди не рядом с ними, а вместе».
Полковник Тупанов пришел в дивизию в 1942 году. О нем заговорили сразу же: простой, душевный, строгий, как отец. Он изо дня в день активно вникал в жизнь дивизии не по сводкам, а как бы жил вместе с нами от боя до боя.
В нашей дивизии тогда было шесть полков — пять штурмовых и один истребительный. И стояли они, как правило, каждый на своем аэродроме, разделенные друг от друга километрами. Как начальник политотдела успевал побывать почти в каждом полку перед боевым вылетом? Мы его видели то на старте, то на командном пункте, то на стоянках самолетов — и везде он был нужен людям. То проведет политинформацию, то собрание, то организует беседу, поможет выпустить боевой листок о летчиках, отличившихся в бою. Нередко полковник Тупанов прямо у самолетов перед боевым вылетом вручал партийные билеты.
Меня наш начальник политотдела называл своей крестницей. Видимо, потому, что именно он взял меня из УТАПа в боевой 805-й штурмовой авиаполк. Бывало, просто подойдет, спросит: «Что новенького из дома пишут?» — и на л у то вроде легче станет от доброго человеческого участия.
В конце мая 1943 года командир полка Козин построил весь летный состав на аэродроме и взволнованно сказал:
— Товарищи летчики! Кто готов выполнить особое задание командования Северо-Кавказского фронта, прошу пыйти из строя.
Все летчики, как один, шагнули вперед.
— Неот, так не пойдет! — улыбнулся Козин. — Придется отбирать.
— Майор Керов, три шага вперед.
Павел Керов, командир первой эскадрильи, ветеран полка, мастер штурмовых ударов, вышел вперед.
Чуточку отвлекусь. Невольно вспомнила рассказ о том, как в полку осталось всего-навсего шесть исправных самолетов. Поступил приказ любой ценой уничтожить переправу около станицы Николаевской на Дону, и пришлось поднять в воздух все машины. На боевое задание их повел майор Керов.
Охрана переправы была такой, что шансов на благополучное возвращение группы почти не оставалось. Керов, однако, перехитрил врага: он зашел на цель с тылу, разбил переправу и вернулся на свой аэродром всей группой.
С летной полосы его самолет отбуксировал трактор. Керов, рассказывают, шел рядом со штурмовиком, изрешеченным осколками вражеских снарядов, и — как раненого друга — поддерживал за консоль крыла.
Нас, молодых, майор удивлял завидным спокойствием, добротой. Он как-то больше походил на школьного учителя, а не на бесстрашного мастера штурмовых ударов. Никогда ни на кого комэск не повышал голоса. Если кто провинится — Керов только посмотрит как-то по-своему печально серыми с поволокой глазами, покачает головой и пойдет, раскачиваясь, как моряк, оставив подчиненного подумать о своем поступке.
— …Сухоруков, Пашков, Фролов… — обводя шеренгу взглядом, 'называл командир полка фамилии летчиков.
— Егорова, — услышала я свою фамилию. — Страхов, Тищенко, Грудняк, Соколов, Зиновьев, Подыненогин… — И все мы выходили из строя на три шага вперед.
Всего в группу командир полка Козин включил девятнадцать человек — трех комэсков, всех командиров звеньев и старших летчиков с боевым опытом.
Вскоре нас приняли командующий фронтом генерал И. Е. Петров и командующий 4-й воздушной армией генерал К. А. Вершинин.
— Задача у вас, товарищи, по замыслу простая, а по исполнению очень трудная, — обратился к нам командующий фронтом, поправляя пенсне и немного заикаясь. — Нашим войскам предстоит прорвать Голубую линию фашистской обороны. Но прежде всего надо замаскировать наступающих — поставить дымовую завесу. Это сделаете вы, — генерал Петров внимательно посмотрел в мою сторону, и я даже плечи сжала, думаю, вот сейчас спросит:
«Зачем здесь женщина?» Но взгляд командующего перешел на других летчиков, стоявших вокруг макета Голубой линии, — от сердца у меня отлегло.
Затем о том, как выполнять задание, нам рассказал генерал Вершинин. Лететь предстояло без бомб, без реактивных снарядов, без турельных пулеметов в задней кабине, пушки и пулеметы вообще не заряжать. Лететь без стрелков, почти над землей. Чем ниже, тем лучше. Вместо бомб на бомбодержателях будут
