заключения, назначили ссылку. Вася да и многие другие «политические» заключенные выжили благодаря милосердию начальника строительства, а затем директора Норильского горно-металлургического комбината Завенягина. Он привлек к работе «спецов» из политических заключенных, смягчив их режим, а стойку обеспечил специалистами высокого класса. Брата самолетом под конвоем неоднократно привозили в Москву на утверждение каких-то планов. Домой, на Арбат, его, конечно, не отпускали и не разрешали даже позвонить. Жил он тогда в гостинице КГБ на площади Маяковского. Катю, жену брата, я часто называла декабристкой. Она на свой страх и риск, когда мужу дали ссылку, забрала Юрку и отправилась в далекий Норильск водным путем — подешевле. Три месяца добирались — еле выжили. Но вот радость встречи, которая вселила в семью веру и надежду…
В 1953 году Василия реабилитировали, но он продолжал жить с семьей в Норильске. Работал он теперь заместителем директора Норильского горно-металлургического комбината имени Завенягина. Катя — в пошивочной мастерской, а Юрка учился. В семьдесят пять лет брат ушел на пенсию — персональную. А в Норильске долгие годы работал энергетиком на ТЭЦ-1 его сын Юрий Васильевич. Теперь там трудится уже третье поколение Егоровых — внуки Виктор и Андрей, подрастают правнуки — Антошка и Данилка. Жизнь продолжается…
Ближе к фронту
В вагоне не продохнуть. Люди сидят, прижавшись друг к другу. Долго молчать в таком «тесном единении» не будешь, и я разговорилась с соседом — пожилым, по всему видно, кадровым командиром. Разговор, естественно, велся вокруг фронтовых событий — других тем тогда не было. Я больше спрашивала — интересно было все разузнать у сведущего человека — и военный отвечал. Лишь единственный вопрос задал он. Зачем, собственно, девушка ты едешь в сторону фронта. Я показала ему свое направление.
— Вот чудаки, — удивился командир, — какой же сейчас в Сталино аэроклуб. Ведь эвакуировался город…
— Не может быть! — воскликнула я.
Сосед мой тяжело вздохнул:
— Однако может, девочка…
Действительно, в аэроклубе никого не оказалось: все эвакуировались. Командир оказался прав. В пустых помещениях аэроклуба гулял вольный степной воздух. Никого не пугая, он гулко хлопал дверями и окнами, озорно бил стекла. Я растерялась: что же делать, к кому обратиться?.. Вышла на улицу, сориентировалась и поспешила к центру, надеясь там найти какое-нибудь нужное учреждение или просто встретить людей, способных дать толковый совет.
Идти одной долго не пришлось. Квартал не миновала, как сзади кто-то ухватился за рукав гимнастерки.
— Ну и легка ты на ноги! — произнес над ухом молодой задорный голос. Едва догнал…
— А стоило ли ? — грубо ответила я и резко повернулась к незнакомцу. Ненавидела я вот таких уличных приставал, особенно неуместных во фронтовом городе.
— Да ты не подумай чего дурного, — голос человека, оказавшегося совсем юным, звучал успокаивающе. — Я видел, что ты заходила в аэроклуб. Подумал — не случайно, стало быть, дело какое привело. Будем знакомы, — парень протянул руку, — здешний учлет Петр Нечипоренко. Не особенно охотно, я все же ответила на приветствие. Настороженность моя еще не прошла, и это не осталось не замеченным.
— Не веришь, что ли? Так вот документы. Сейчас в военкомат иду, а там — на фронт…
— На фронт? — уже с почтением переспросила я.
— А то куда же. Но это тебя мало касается, дело мужское. А догонял тебя, увидя гимнастерку с птичками в петлицах, вот зачем: слышал, завтра с утра кое-кто из начальства приедет. Так что не прозевай…
— За-а-втра. А куда сегодня податься?
Парень улыбнулся:
— Да хоть в театр. Оперный. Последний спектакль идет, — «Кармен», а затем театр эвакуируется. Он здесь в центре, совсем рядом.
Проводила я парня до горвоенкомата. Пожелала ему с возвратиться домой с победой и немножко позавидовала тому, что он уже идет на войну защищать Отчизну. В театр я тогда сходила. Помню на сцену смотрела, словно через матовое стекло. Все виделось расплывчатым, туманным, а ведь сидела в пятом ряду партера полупустого зала. Да, не до спектакля было — мысли уносились куда-то далеко-далеко. Испания, тореодоры, страсть и любовь… Не доходило это тогда, не волновало. И то, что красавица Кармен начала свою знаменитую хабанеру, я отметила как-то полусознательно. Но вот на самой высокой ноте вдруг сорвался оркестр. Певица застыла с раскрытым в недоумении ртом. Внезапная тишина опустилась в зал. Затем маленький сухопарый мужчина прошел по сцене, остановился у самой оркестровой ямы и загремел в тишину:
— Товарищи, воздушная тревога! Просьба ко всем — спуститься в бомбоубежище. Только соблюдайте, пожалуйста, порядок.
Финал спектакля получился непредусмотренным программой…
Из бомбоубежища я вернулась в помещение аэроклуба и обосновалась на ночлег в одном из кабинетов на диване, обтянутом холодным дермантином.
Утром раздался стук в дверь, и тут же на пороге появился широкоплечий ладный человек в форме военного летчика. В петлицах три кубика. Старший лейтенант, стало быть. «Старлей» заметил меня не сразу, так как я лежала на диване забаррикадированная столами.
— Вы что здесь делаете? — спросил он строго.
— Я из Москвы, получила назначение в местный аэроклуб. И вот жду начальство.
Лицо военного просветлело:
— Считайте что мы по одному делу. Мне тоже нужно начальство. За летчиками приехал, — тут старший лейтенант сделал выразительный жест рукой — по всему было видно, что дворец авиации его хозяева покинули и надолго…
— А как же быть?.. — с тревогой спросила я, но вдруг внезапная идея пришла мне в голову. — Так вы за летчиками? Возьмите меня! Вот документы. Они в полном порядке.
«Старлей» внимательно прочел мое предписание из Центрального аэроклуба.
— Что ж, характеристика подходящая. Я беру вас, Егорова. Только все по закону нужно оформить. Поедем в военкомат.
Потрепанный пикап доставил нас к месту. Пробившись через плотную толпу мобилизованных, мы предстали перед комиссаром. Но тот, узнав в чем дело, лишь головой замотал: «Какое отношение она к нам имеет? Из Москвы приехала, пусть туда и возвращается.»
— Да не тяни волынку, майор! Нам летчики позарез нужны, наступал старший лейтенант.
— Не могу, не имею права анархию разводить, — упорствовал комиссар.
Спор ни к чему не привел. Пришлось давать задний ход. Листаревич (старший лейтенант успел представиться) успокаивал меня:
— Да бог с ними, с этими бюрократами. Поедем прямо к нам в часть, на месте все и решим.
По пути заезжаем в госпиталь, лейтенант прихватывает двух летчиков, после ранения, механика, отбившегося от части, и осоавиахимовского летчика. Листаревич повеселел — не с пустыми руками ехал в часть.
И вот мы несемся на пикапе в какую-то 130-ю отдельную авиаэскадрилью связи Южного фронта (ОАЭС). Лейтенант в прошлом сам летчик и старается это доказать, управляя пикапом. Скорость держит, как на У-2 — почти сто километров, не очень-то задумываясь о сидящих в кузове…
Наконец аэродром, вернее, площадка неподалеку от станции Чаплино, в хуторке Тихом. Пропыленные и изрядно измотанные тряской ездой, мы сразу же явились пред ясны очи начальства.
