– Щербакова следует снять с должности и отдать под суд, – глядя прямо перед собой, подал реплику Урванцев. – В нарушение всех инструкций он работал на территории Чечни.
– У вас нет никаких доказательств, – мрачно прокомментировал его сообщение Переверзев. – Нет и никогда не будет.
– Это мы еще посмотрим, – ухмыльнулся его оппонент.
Коновалов снял фуражку, вытер платком вспотевший лоб.
– Если бы вы только знали, как мне надоела ваша грызня… Вячеслав Александрович, давай-ка отойдем в сторонку. На пару слов.
Урванцев бросил в их сторону недовольный взгляд и отвернулся.
– Это правда, Саныч, что Щербаков был в Чечне? – негромко поинтересовался Коновалов. – Какой смысл Урванцеву врать?
– Подробный доклад я сделаю после того, как лично переговорю с Щербаковым, – сухо сказал Переверзев.
– И все же?
– Александр Николаич, ты бы лучше порасспросил Урванцева, чем занимались в Чечне Скопин и Мелентьев.
Уклонившись от прямого ответа, Переверзев решил сам перейти в наступление.
– С этими двумя субчиками я разберусь, – тихо сказал Коновалов. – Можешь не сомневаться.
– Не понимаю, зачем понадобилось устраивать весь этот балаган?
Переверзев кивнул в сторону летного поля, где кучками и по отдельности стояли люди, экипированные по всем правилам проведения спецопераций.
– Ты даже не можешь себе представить, как на меня давят, – отвернувшись в сторону, сказал Коновалов. – Я решил им бросить кость, понимаешь? Пусть убедятся, что ЧК не дремлет. Тебе нечего опасаться. Ведь Федосов твой человек, не так ли?
– Он мой подчиненный, – сухо сказал Переверзев. – И не более того. Мне не нравится, что ты согласился «сдать» им Щербакова.
– А кто тебе сказал, что я собираюсь отдавать его под суд? Пусть недельку посидит под домашним арестом. Дознавателей я сам проинструктирую. Когда шум поутихнет, я это дело закрою. Теперь что касается его группы… Саныч, держи пока своих архаровцев на коротком поводке. И не только «Шторм», это касается и остальных. Сам видишь, какая обстановка вокруг…
– Ясно, – неохотно кивнул Переверзев. – Так и поступим.
– Вот, пожалуй, и все, что я могу для тебя сделать. Пойдем, видишь, как Урванцева перекосило.
Коновалов оказался прав. Зрелище больше смахивало на любительский спектакль, чем на тщательно спланированную спецоперацию. Щербаков коротко доложил о выполнении учебной задачи, Переверзев выслушал доклад, затем в присутствии директора ФСБ и генерала Урванцева тщательно проинструктировал командира группы по поводу его дальнейших действий.
Личный состав подразделения был выстроен на краю летного поля, после чего транспортный самолет и находящиеся на его борту два вертолета со снятыми лопастями были тщательно досмотрены сотрудниками Службы внутренних расследований и следственной бригадой ФСБ. В результате шмона были изъяты штатное оружие и спецснаряжение, а также видеокамеры и отснятые материалы – по существующей инструкции команда во время учений обязана была вести документированную съемку важнейших эпизодов. В завершение каждый из бойцов был подвергнут унизительной процедуре личного досмотра и препровожден в ожидавший поблизости автобус.
Исключение сделали лишь для командира спецгруппы. За него горой встал Переверзев, да и сам директор дал знать, что с Щербаковым так поступать не следует.
Когда все процедуры закончились, а формальности были соблюдены, автобус, сопровождаемый вооруженным эскортом, увез опальную спецгруппу в Балашиху.
Подполковника Щербакова должны были препроводить на закрытый объект ФСБ в Реутов, где ему надлежало дожидаться решения высокого начальства по поводу его дальнейшей судьбы. Вместе с ним туда собралась выехать следственная бригада, чтобы, не теряя времени, приступить к дознанию.
– Могу я поговорить с Щербаковым наедине? – спросил Переверзев у Коновалова.
– Нет, – резко сказал Урванцев.
Если бы не эта реплика, возможно, директор и отказал бы Переверзеву в его просьбе, но поведение Урванцева, который вел себя крайне заносчиво, всем своим видом показывая, что из всех троих лишь он располагает в ФСБ реальной властью, Коновалова здорово разозлило. Он смерил его сумрачным взглядом, затем веско произнес:
– Даю «добро». Только недолго. Две-три минуты, не больше.
Переверзев показал Щербакову на свою машину. Они уселись на заднее сиденье, и генерал похлопал водителя по плечу:
– Женя, опусти стекла и включи генератор, нам нужно спокойно поговорить… Добро. Постой пару минут возле машины.
Когда водитель захлопнул за собой дверцу, Переверзев сунул руку в карман. Достав сложенный пополам лист бумаги, он передал его Щербакову. Тот положил записку на колени, так, чтобы ее не было видно снаружи, затем развернул.
«По уточн. данным М. привез в Гр. 26 уб. и 4 тяж. ран.
Резанова проопер-ли. Сост. норм.
С. и М. должны прилететь в Чк. 23.00. Офиц. версия событий – боестолкн. с чечен. в р. Аргуна.
Тебя будут охран. наши контрр-ки. Они в курсе.
У. зол, ожидаем кр. наезд.
Держись разраб. легенды, ост. моя забота.
Следующее дело завтра, птн., вечером, в М. Инстр. позже».
Ознакомившись с содержанием записки, Щербаков едва заметно кивнул и передал ее Переверзеву. Тот сразу же сунул ее в карман.
– Как настроение, крестник?
– Как в сказке: чем дальше – тем страшнее.
– Ничего, отоспишься, передохнешь, и все придет в норму. Ну все, что ли? Пойдем, а то наш «приятель» беснуется.
– Минуту, – сказал Щербаков.
Он нагнулся к высокому шнурованному ботинку и незаметно передал генералу кассету.
– Что это? – одними губами спросил Переверзев.
– Это то, что они искали, – так же тихо произнес Щербаков. – Мое алиби.
На обратном пути из Чкаловска в машину директора ФСБ позвонили с Лубянки и сообщили, что несколько минут назад в Юго-Западном округе Москвы был совершен террористический акт. Взрыв произошел в троллейбусе, имеются убитые и раненые. Спустя несколько часов еще один взрыв, опять троллейбус, и вновь не обошлось без жертв. Над городом темной грозовой тучей нависла смертельная опасность.
Распоряжениями правительства и столичного мэра в Москве было объявлено чрезвычайное положение. Соответствующие учреждения начали работать по ранее утвержденным оперативным планам. На улицах города начались «зачистки». Террористов искали повсюду, даже на городском дне. Проверки и повальные обыски всколыхнули огромный город, и на поверхность всплыла разная дрянь и гнусь.
Страна замерла в предчувствии беды. Это были смутные и недобрые дни. Это было удобное время для тех, кто собирался поудить крупную рыбу в мутной воде.
