Ардабьева.
— Извиняюсь! — извлекает записку Коваля, забирает себе.
На перроне Коваля встречает Хомутова. Деловое рукопожатие, кивок мальчикам…
— Как съездил?
— На поезде, — отвечает Коваль, и Хомутова понимает: недоволен.
Все четверо устремляются к вокзалу и дальше на улицу, «мальчики» по-прежнему впереди и сзади.
Возле машин Хомутова спрашивает:
— В контору?
— Сначала к маме. Надоели мне твои псы.
— Заменю.
«Мальчики» понимают ее с полувзгляда. Те, что сопровождали Коваля в поезде, усаживаются к Хомутовой, а прибывшие с ней занимают их место подле Коваля.
Хомутова первой успевает к воротам кладбища и покупает ворох цветов, пока Коваль паркуется.
— Люба, это подхалимаж. Мама любила три цветка, — он выдергивает из букета три цветка и уходит внутрь.
В это время «мальчики» передают Хомутовой ту записку с номером телефона, которую Коваль оставил Ардабьеву.
— Да вы сбрендили! — ахает Хомутова. — Вы должны Олега Иваныча охранять! А не решать, что ему можно, а что нельзя! Не ваше собачье дело!
Она мелко рвет бумажку и ссыпает в урну.
На обратном пути Коваль садится в машину с Хомутовой.
— Все здоровы, все работают, — рассказывает она. — Только Матвей непрерывно на игле. И тут такой темный случай был. Верный человек передал, что Матвей взял у приезжего гашиш, восемь кэгэ. Взял мимо нас, и кому сбывает — неизвестно.
— М-да… — роняет Коваль.
— Ну что с ним будешь делать! — расстроенно восклицает Хомутова.
Коваль отвечает взглядом. Она застывает, оторопевшая. И после паузы говорит уже в прошедшем времени:
— Пел он хорошо…
Ардабьев с рюкзаком через плечо и букетом астр входит в дом, поднимается на свой этаж. Сердце замирает и руки не слушаются — ощупью, словно вслепую, находит кнопку звонка и на вопрос «Кто там?» отзывается глухим задыхающимся голосом.
Вероника отворяет с заминкой: надо собраться с духом перед встречей.
Наконец щелкает замок, в двери образуется щель, которая медленно расширяется, и Ардабьев видит жену.
Смотрит как завороженный.
— Здравствуй, Володя.
Ардабьев переступает порог, бросает рюкзак, обнимает ее и целует, целует, в своем счастливом угаре не замечая, что жена уклоняется от ласк. Заметив, отстраняется.
— Конечно, пыльный с дороги, пропотевший…
Вспоминает про зажатый в кулаке букет.
Вероника берет цветы, как нечто неуместное.
— Тебе действительно не мешает помыться, — спроваживает его в ванную. — Иди же, иди!
…Астры брошены без внимания. Вероника готовится к предстоящему объяснению.
Ардабьев появляется, опускается перед женой на колени.
— Встань, встань, зачем?
— Нет, только так я должен. Я страшно виноват, а ты…
— Не идеализируй, ради бога! Эти годы я была не одна.
— Главное — ты дождалась! Ты для меня — свобода, дом, все! Я не понимал, как тебя люблю! Или в неволе так полюбил… Даже трудно выразить…
— И не надо! Не надо! — Она пытается зажать уши, вскакивает, отходит от него.
— Володя! Лучше объясниться сразу! Я сохранила тебе прописку, квартиру. Чтобы было куда вернуться. По счастью, здесь изолированные комнаты. И есть уже вариант размена на две…
— Ника, ты стала еще красивей! — восхищенно произносит Ардабьев.
— Боже мой! Ты слушаешь или нет?
— Разумеется.
— Большего нельзя требовать. По-моему… по-моему, я со спокойной совестью могу взять развод.
— Какой развод, ты с ума сошла…
— В этом шкафу все твои вещи… остальные конфисковали… на первое время хватит. В кухне на плите котлеты… я побуду у подруги.
— Ника, но ты же писала… — Ардабьев отказывается верить.
— Я старалась помочь. И так тебе будет трудно: кто возьмет на работу? Человек судился за изготовление наркотиков!
— Только для себя и троих приятелей! — запоздало оправдывается он.
— В отделе кадров без разницы, сколько приятелей.
— Ника! Ника! — Она молчит. — Значит, прописка… квартира… котлеты… а тебя у меня не будет?!
Коваль приостановился у вывески «КСИБЗ-6».
— Люба, что означает КСИБЗ?
— Да ничего, — смеется она. — Надо же что-нибудь повесить, чтоб звучало понуднее. А с домом уладили: уже числится снесенным. Так что мы не существуем.
Их встречают еще на лестнице четверо мужчин, среди которых Снегирев. Ему Коваль говорит:
— Здравствуй, Матвей. — Остальным: «Привет, привет».
Хомутова отстает и конфиденциально о чем-то уславливается с «мальчиками». Видно, что речь идет о Снегиреве и что они перебирают варианты, пока не находят такой, что удовлетворяет Хомутову. Она кивает, на секунду забегает к себе и догоняет Коваля с папкой в руках.
Все поднимаются наверх. В конце коридора Коваль своим ключом отпирает дверь. Кабинет просторен и обставлен хорошей мебелью. В углу — велотренажер и набор гантелей.
Рассаживаются за столом в привычном порядке. На одном торце Коваль, на противоположном — Хомутова. Подле Снегирева — человек в очках с наружностью педантичного чиновника, Крушанский. Напротив — румяный блондин и худощавый брюнет, соответственно именуемые Колей и Феликсом.
Сподвижники Коваля выглядят, солидными, толковыми людьми. Энергичны, деловиты, к лидеру относятся с доверием и подлинной, не показной почтительностью. У Хомутовой к этому добавляется восхищение и беззаветная преданность. И, собственно, только ее Коваль дарит снисходительной дружбой, прочие пребывают в вассальной зависимости. Между собой присутствующие на «ты».
Все выжидают, с чего начнет Коваль. Чуть посмеиваясь, тот произносит:
— Отчет об итогах моего пребывания в Хабаровском крае вы одобрите позже. Итоги хорошие. У новых регионов огромные перспективы. Как тут без меня? Финансы? — Вопрос к Крушанскому.
Тот вынимает из папки рукописный текст.
— Приход. Расход.
Коваль просматривает.
— Нормально, Крушанский. Как заготовки?
Заготовками ведает жизнерадостный, румяный Коля.
— Отлично, Олег Иваныч! Матвей уже возить не успевает, а Феликс сбывать.
Коваль вопросительно смотрит на Снегирева.
— Надо увеличивать число верблюдо-рейсов, — говорит Снегирев и так открыто, беззаботно улыбается Ковалю, что тот отводит глаза.
— Обсудим. Феликс?
— Сбыт слабо растет, потому и затоварились. Рынок надо активней расчищать.
— Люба, есть заминки?
— Все по плану, Олег Иваныч, — отвечает Хомутова и встает, чтобы показать Ковалю копию своей схемы из папки. — Заканчиваем первый этап — нагнать страху, набрать авторитет силы. Для этого устраняем тех конкурентов, вокруг кого будет больше разговоров. Где зачеркнуто — отработано. Параллельно начали брать под себя сбытчиков, которых можно использовать.
Коваль отмечает ногтем на схеме один из кружков:
— Кто-то новый?
— Зловредный старикашка. Под восемьдесят, а все хорохорится.
— Не трогай. При его занятиях дожить до восьмидесяти — уже достаточно уважения, — укоряет он Хомутову.
Звонит телефон на отдельном столике.
— Я подойду, — говорит она.
Имитирует нервный телефонный разговор:
— Да… Когда?.. А-а, понятно… Хорошо.
И оборачивается к Снегиреву:
— Недоразумение у тебя на доставке.
— Что именно?
— Зачем я буду, Матвей… Сам разбирайся, сам объяснишь Олег Иванычу. Ребята тебя подбросят.
