Двинувшегося за ним охранника Руслан придерживает:
— Сиди, не положено. Это ж крышак приехал.
Сам он выходит и скромно занимает место в сторонке.
Ландышев кланяется «крыше» — тощему блондину с гвардейской выправкой — и начинает поносить приезжего австрийца.
Блондин слушает, глядя в сторону, — такая манера.
Руслан напрасно старается разобрать, о чем речь.
— Уже не в мои только — в наши дела лезет, — жалуется Ландышев.
Блондин коротко зыркает на собеседника: проняло.
— Не годится, — роняет блондин.
— А вроде намекнул, что из законников.
— Темнит, — сообщает блондин. — Как ты про него первый раз сказал, мы проверили. Он приехал сам по себе. Если кто за ним стоит, нам неизвестно. Вена Москву не предупреждала. Что мы ему — ангелы-хранители?
— Ничуть не ангелы, — оживляется Ландышев.
— Ну и… — «крыша» выбрасывает из кулака указательный палец, как дети изображают пистолет.
Руслан отмечает этот жест.
— Только вот немножко… — угодливо улыбается Ландышев. — Все-таки третейский судья… случись что — пятно на моей репутации.
— Это уж твоя проблема, Ландышев, пятно от себя отвести. Все?
— Да, спасибо, прости, что побеспокоил.
— Будь здоров.
Блондин садится в джип, охранники вскакивают в другой. Ландышев смотрит, как они отъезжают. Подходит Руслан.
— Я ему устрою венский вальс, — удовлетворенно бормочет Ландышев.
Руслан понимает. На душе у него гнусно.
В кабинете Знаменского работают три монитора. На первом экране солидного вида мужчина рассказывает без понуканий:
— Не знаю, кто там верховодит, но они подгребают транспортные фирмы под себя. Синдикат, наверное, варганят.
— Каким образом? — интересуется следователь.
— Разоряют и захватывают. С дефолта началось. Сильному и дефолт на пользу… Только это все не для протокола, извините. Пристукнут еще.
Входит оперативник Андрей, Знаменский делает ему знак посидеть и переключается на следующий монитор, где Канделаки беседует с представительной дамой.
— Что я понимаю? — говорит дама, изображая наивность. — Я ведь только женщина.
— Вижу, что женщина. Трудно было бы не заметить. Просто невозможно.
— То есть?.. — Дама не поймет, надо ли обижаться.
— Примите как искренний комплимент, — успокаивает ее Канделаки. — Надеюсь, вы тоже замечаете, что я мужчина…
Знаменский усмехается: эту Василий расколет. А вот у Юрьева упрямый человек сидит. Юрьев допрашивает Авдеева.
— Вы сегодня скрытничаете. Вот этот случай с затонувшим грузом…
— Внутренняя проблема. Мы ведем переговоры. Вопрос завтра-послезавтра будет решен.
— Почему вы не хотите быть откровенным? — допытывается Юрьев.
Авдеев разводит руками:
— Ландышев, какой он ни будь, он мой деловой партнер. Что-то вам про него говорить — совершенно неэтично.
— Другими словами, вы в целом за правовое государство. Но устраняете закон от регулирования ваших деловых проблем.
Авдеева формулировка приводит в некоторое смущение. Он что-то говорит, но Знаменский убирает звук и отворачивается к входящим Томину и Китаевой.
— Здравствуйте, господа офицеры! — сияет улыбкой Китаева. На ней сегодня надето нечто такое… Знаменский никогда не разбирался в женских нарядах, но чувствует, что это писк моды. И ей идет. Впрочем, ей все идет.
— Кто там? — спрашивает Томин о мониторах.
— Хозяева транспортных фирм, — поясняет Знаменский. — Кто-то их постепенно съедает. В этой игре Ландышев со своим дорожным разбоем не ферзь, но и не пешка.
— Но, Паша, Интерполу и, следовательно, мне Ландышев нужен как подельщик Мокрого по грабежам ювелиров! Я с этим Ландышевым загублю карьеру.
— А ты шевелись. Нечего крутиться возле Татьяны.
— Татьяну я привел по служебной надобности. В порядке подготовки допроса Янова — Коваля. Прошу, — он отвешивает полупоклон в сторону Китаевой.
— Томин, — начинает она, — уговорил меня…
— Немножко поработать, — подсказывает тот.
— Уговорил на некую самодеятельность, — доканчивает Китаева. — В номере Янова сняли его отпечатки пальцев.
— Негласно? — уточняет Знаменский.
Отвечает Андрей:
— А как иначе, Пал Палыч? Я аккуратненько. Надо же обставиться доказухой.
— Дальше?
— Вы помните, по делу Марголиной — об убийстве подруги — в квартире во множестве были обнаружены чужие отпечатки. Я их сравнила с отпечатками в номере. Вывод однозначный: тот, кто называет себя сейчас Яновым, был постоянным гостем убитой.
— Неплохо, если будет отрицать знакомство. Но вообще-то я посидел, подумал… Пожалуй, не просто так он выдержал десять лет и только потом приехал. Рассчитывает, что в случае чего его защитит от нас срок давности.
— Разве давность на него распространяется? — удивляется Китаева.
— Непростой вопрос. Смотрите — ни по наркотикам, ни по убийству он в розыске не состоял. Стало быть, формально и от следствия не скрывался.
— Но он же не знает наверняка, засвечен он в тех делах или нет! — возражает Китаева. — Он же их не читал.
— Через кого-то и из Австрии мог проверить, — замечает Томин. — Выйти на связь с адвокатами — задача разрешимая.
— Можно врезать словечко? — подает голос Андрей.
— Да, ты ведь с чем-то пришел, — вспоминает Знаменский.
— Вчера вечером Ландыш был у Янова в гостинице. Сидел двадцать пять минут. Непонятка, про что базар был. Но вышел Ландыш злой, как собака.
— Что-то происходит, а мы не понимаем что! — досадует Пал Палыч.
— Да-а, попотеем мы с тобой на его допросе, — предчувствует Томин.
Если он придет на допрос. Если не бросит все свои контракты и не рванет в Вену. Может. И ничего с ним не поделаешь.
Но Коваль приходит. Говорит заготовленные фразы:
— Я подданный Австрии. Показания буду давать только при сотруднике консульства.
Знаменский — чтобы не восседать в начальственной позе — встречает его стоя.
— Но мы как раз расследуем убийство австрийского гражданина, — мило улыбается он. — Можем мы просто побеседовать?
Слова Знаменского несколько успокаивают Коваля, он ожидал иного.
— А кого убили? — спрашивает он.
Все, ловушка сработала, допрос начался.
— Вот, — показывает Пал Палыч фотографию, — Александр Нуриев.
— Не встречал никогда. И фамилию не слышал.
— А этого встречали? Кличка Мокрый, — поверх первой ложится вторая фотография.
Коваль берет ее совершенно спокойно.
— Про кличку не знаю. Но он мне знаком.
— В связи с чем? — вскидывается Томин.
— Жил у меня в прошлом году. В доме, который мне принадлежит.
— Когда вы ехали сюда, он о чем-то вас просил? — продолжает Томин.
— Нет. Я его давно не видел.
— Можно осведомиться о цели вашего приезда? — снова берет разговор в свои руки Знаменский.
— Налаживание деловых контактов.
— И ваши впечатления о родине?
— Пестрые.
— Вы знаете в Москве человека по фамилии Ландышев?
Коваль напрягается: Ландышеву известно о нем многое. Не «стукнул» ли он, хоть и блатарь?
Только бы не зазвонил телефон, думает Знаменский. Он отключил все аппараты, кроме того, который им самим отключен быть не может. Но ведь и единственный способен затрещать не в пору.
— М-м… — осторожничает Коваль. — Раз мы просто беседуем, я тоже осведомлюсь: в связи с чем вопрос?
Томин с Пал Палычем понимают друг друга с полувзгляда, так что Томин, безусловно отдавая Пал Палычу роль «коренника» в допросе, вклинивается со своими репликами именно тогда, когда это уместно.
— Мы предполагаем, что вы выполняете некое поручение Мокрого в отношении Ландышева, — Томин делает открытую попытку напрямую замкнуть Коваля на двух интересующих следствие персонажей.
— Уже ответил — никаких поручений.
