Спокойные ясные глаза Гальского были полны недоверия.
— В конце концов, — сказал он с явной насмешкой, — я последний, кто имеет право об этом спрашивать.
— Неправда, — на лице Марты снова появилось задиристое выражение. — Вы имеете бесспорное право на вопросы. Вы же промыли мне страшную рану на виске в комиссариате, проявили готовность проводить меня домой и даже предложили помощь моей бедной больной матери. Я уже не говорю о семи телефонных звонках…
Это было очень бестактно, и обоим стало неловко. Казалось, что все вокруг чувствовали то же самое, что люди за соседними столиками понурились, официантки беспомощно развели руками и даже пианино сейчас закроет какая-то сверхъестественная сила.
И вдруг оба рассмеялись.
— Из-за чего мы ссоримся? — спросил Гальский. — У нас ведь почти одинаковые волосы.
Действительно, их волосы были похожего цвета — цвета старого, потускневшего, уже не очень блестящего золота. Кое-где более светлые пряди, цвета платины пробивались в гладкой, стянутой сегодня сзади причёске Марты и в мягких, слегка вьющихся над лбом волосах Гальского. Оба наклонились вперёд и какое-то мгновение смотрели друг на друга.
— Больше всего мне нравится, что вы, собственно, совсем не красивы, Марта, — заявил Гальский. — Эти скулы, немного выдающиеся вперёд, этот воинственный, вечно готовый к скандалу нос…
Пианист улыбался Гальскому, играя «Красивая девушка, как мелодия».
— Мне вообще ничто не нравится, — весело и беззаботно ответила Марта. — Я не люблю приятных лиц, а у вас как раз такое лицо… Ужасно хочется подарить вам коробочку с леденцами.
— Неправда. Это совсем не так. И вам этого вовсе не хочется.
— Возможно, я и говорю неправду, — согласилась Марта. — Но и вы тоже. Разве я противная?
— Этого я не сказал. Пусть вы совсем не противная. Но что с того?
На пороге появилась высокая фигура элегантной женщины. Красивое модное пальто, чёрные замшевые туфли на высоких каблуках, небольшая шляпка с вуалью и дорогая серебристая лиса — всё производило впечатление богатой, хотя и слишком подчёркнутой элегантности. Увидев даму, из-за столика поднялся мужчина со смуглым лицом. Только теперь стало видно, какой он высокий и крепкий. Дама улыбнулась, кивнула головой и подошла к его столику. Потом села и огляделась вокруг. При виде Гальского она посерьёзнела, улыбка исчезла с её лица. Гальский встретился с ней взглядом. «Откуда я знаю эту пани? — подумал он. — Ах, это же та, что в троллейбусе», — вспомнил доктор, не без удовольствия глядя на неё. Пианист медленно, явно охотно играл «Благодарю за память!» Дама перевела взгляд на Марту и довольно долго к ней присматривалась, в её глазах читалось, холодное злое любопытство. Наконец она углубилась в сдержанный разговор с мужчиной, у которого было красивое смуглое лицо.
— Марта, — спросил Гальский. — Что нам дальше делать с этим так хорошо начавшимся вечером?
— Наверное пойдём домой, чтобы с помощью здорового сна подготовиться к завтрашнему трудовому дню.
— О нет! — внезапно запротестовал Гальский. Никаких мыслей о завтра. Его не существует. Я ощущаю в себе упорство предков, которые настойчиво выкорчёвывали неприступные чащи. Завтра опять начнутся двухнедельные унизительные телефонные разговоры о новой встрече. Я это знаю. Знаю уже на память номера телефонов Национального музея, мог бы даже с успехом стать гидом. А сегодня я не выпущу вас своих когтей.
— Я не терплю насилия и готова насмерть стоять за свою свободу. Но вместо того, чтобы открыто поднять знамя бунта, предлагаю переговоры: поведите меня куда-нибудь на сосиски и пиво, ибо я смертельно проголодалась. А потом спокойно разойдёмся.
— Вы отгадали мои тайные мечты, — шутливо вздохнул Гальский. — Откуда вам известно, что уже давно перед моими глазами витает видение — коричневые вкусные сосиски с горчицей и кружка золотистого пива?
— А я, бедная, наивная девушка, питала иллюзию, что всё это время вы думали о моей красоте, — с упрёком отозвалась Марта, вставая с места.
Гальский помог ей надеть пальто, расплатился, кивнул пианисту и ещё раз посмотрел на даму в чёрном. Это не ускользнуло от внимания её спутника. Пианино загремело вальсом из «Парада любви». Гальский подумал: «Что за негодяй!», — улыбнулся пианисту и погрозил ему пальцем.
— Не знаешь ли ты случайно, кто этот молодой человек? — спросила дама в чёрном своего спутника.
— Не знаю. Но могу узнать. Конечно, я сделаю это только для тебя.
Голос мужчины со смуглым лицом был глубоким спокойным, хотя и с излишне выразительными модуляциями. Несмотря на сдержанность, в этом голосе чувствовалась какая-то затаённая хриплая нотка, выдававшая его способность к бешеным, яростным интонациям.
— Хорошо, — согласилась дама. — Сделай это меня.
— Он тебе нравится? — спросил мужчина. И снова его голос говорил значительно больше, чем слова. Владелец голоса был человеком разумным и пытался изобразить безразличие, хотя и знал, что это ему не удаётся. Любой ценой он стремился скрыть свою дикую ревность и откровенную, жадную страсть.
— Мне нравится, — небрежно проговорила дама в чёрном, довольная, как истая женщина, что её ревнуют. — Нравится, даже очень. Я просто умираю за мужчинами, которые умеют так улыбаться.
— Тогда почему же ты хочешь выйти за меня замуж?
— Ошибаешься, Филипп, — усмехнулась дама. Её зрелая красота обретала особый блеск в этой борьбе двух сильных людей, в непрерывном состязании достойных друг друга противников. — Ты ошибаешься, мой дорогой. Этого хочешь ты, а не я.
— Согласен. Ты права. Я хочу и не намерен отказываться от своих намерений, — сказал мужчина со смуглым лицом и глубоко вздохнул. — Согласен, — повторил он. — Итак, поговорим о делах.
— Хватит с меня. Сдаюсь, — простонала Марта. — Не могу больше…
— Ещё одну, девушка. Свежие сосиски необыкновенно полезны. Они укрепляют суставы, — заявил Гальский, вытаскивая нос из пенящейся кружки со светлым пивом. — Говорю это вам как врач.
— Нет, нет и нет. Вы просто убийца! У этой сосисочной оргии есть какая-то тайная низкая цель.
Марта наклонилась к Гальскому через высокий короткий стол и вытерла остатки пены с его носа. Они ели, стоя в одном из баров в районе Маршалковской. Из раскрытых котелков на буфете шёл пар, пахло капустой и соусами.
— Половинку, — просил Гальский. — Я съем вторую. Таким образом мы соединимся узлом сосисочного братства.
— Ни за что. И вообще, пойдём отсюда. Даже убежим. Всё равно я не смогу ничего есть до конца месяца.
Они вышли на широкую, полную огней и неоновых реклам Маршалковскую. В это время, около девяти часов вечера, площадь Конституции выглядела, как обнесённый стенами и стиснутый тротуарами гигантский каменный салон. Люди шли не спеша, наслаждаясь приятным вечером.
— Теперь, — заявил Гальский, — мы перестанем бродить, так как я уже нашёл цель. Зайдём в маленький бедный ресторанчик, почти закусочную, и выпьем по рюмке венгерского вина. Я там не бывал, но можем попробовать.
— Как у нас с деньгами? — деловито спросила Марта, — потому что у меня с собой всего пятьдесят злотых. Единственный известный мне ресторан поблизости — это «Раритас». Но там не приходится рассчитывать на филантропию администрации или на льготы для бывших студентов.
— Панна словно проникла в мои намерения, — проговорил Гальский. — Я внезапно себе представил, что с мной серый цыплёнок из Сохачева или из Прасниша и что мне выпало редкое удовольствие показать расширенным от удивления глазам ночную жизнь великой столицы.
Марта не протестовала, когда Гальский взял её под руку и потянул к дверям ресторанчика. Огромный усатый швейцар в униформе приветливо поздоровался с Гальским:
